Страница 49 из 84
Я заметил отпечатанный в угольной пыли след протектора резиновой шины и на всякий случай сунул руку в карман к «Церберу», но помещение и в самом деле оказалось абсолютно пустым.
Мой спутник включил электрический фонарь и посветил на дальнюю стену.
— Внушает? — обернулся он ко мне. — Столько добра можно летом хранить! Остальные-то мы не чистим, а этот вон как отдраили!
Отдраили склад и в самом деле на совесть; я переступил через порог, снял очки и покачал головой в притворном восхищении.
— Просторно!
— А знаете что? — азартно махнул вдруг рукой управляющий. — А приходите в пятницу! Если эти прохвосты так и не появятся, сдам склад вам.
— Договорились! — расплылся я в улыбке и пожал протянутую руку.
В том, что сюда еще придется вернуться, нисколько не сомневался. Луч фонаря высветил на полу сразу несколько гильз, и это обстоятельство окончательно убедило в правильности своих предположений. Грабители пережидали облаву именно здесь.
Загвоздка заключалась в том, что вести самостоятельное расследование я мог, а скрывать улики — нет. Вот если выправить патент частного сыщика…
Я вышел на улицу и указал управляющему на подъехавшую к воротам подводу.
— Это к вам!
— Ах ты незадача! — всплеснул тот пухлыми руками и побежал к сторожке. — Приходите в пятницу! — крикнул он уже на бегу.
— Обязательно, — пообещал я и зашагал в коляске.
— Ну что? — нагнал меня помощник риелтора.
— Аренда выправлена на месяц, — вздохнул я и повторил привязавшееся словечко: — Такая вот незадача…
От ненужного более спутника избавился легко — просто высадил его перед конторой, затем велел извозчику ехать в иудейский квартал.
Исаак Левинсон жил на тихой улочке, где трехэтажные особняки теснились друг к другу, как прижимаются к собратьям по несчастью холодной ночью бездомные бродяги. Крыши соседних строений повсеместно соприкасались краями, некоторые дома и вовсе имели общие стены, поэтому создавалось ощущение некоей крепостной стены, которая скрывает от посторонних внутреннюю жизнь иудейской общины. Но к банкиру меня пропустили без всяких проволочек, достаточно оказалось просто представиться.
Впрочем, и здесь не обошлось без нюансов — подниматься на второй этаж пришлось по отдельной лестнице. Дверь кабинета, как я успел заметить, была укреплена стальными уголками, а окна забраны решетками, при этом ничего ценного в помещении не оказалось: стол с графином и телефонным аппаратом, часы с тремя циферблатами, пара кресел для посетителей, переполненное телеграфными лентами ведро для бумаг да забитый папками шкаф. Разве что за портретом ее императорского величества мог скрываться встроенный в стену сейф…
— Леопольд, рад видеть вас в добром здравии! — улыбнулся при моем появлении Исаак Левинсон и даже поднялся из-за стола, но чувствовалась в нем некоторая скованность. Полагаю, он никак не мог решить, на каком основании потребовать возврата аванса.
Отсчитывая мне сотенные банкноты, иудей совершенно точно пребывал в состоянии помраченного рассудка: ограбление, поджог, убийство — такое кого угодно из колеи выбьет. А когда улеглись эмоции и стало известно, что ничего не похищено, в голове банкира наверняка угнездилась мысль: «А зачем платить кому-то за работу, которую полиция выполнит совершенно бесплатно?»
Месть? Бросьте! Месть — это нечто эфемерное, а пятьсот франков — это пятьсот франков.
Мне даже стало немного совестно. Впрочем, не настолько совестно, чтобы вернуть деньги; если длинная череда благородных предков чем-то и наделяет, так это здоровым цинизмом.
Нерешительность же господина Левинсона объяснялась вовсе не порядочностью, а тем простым фактом, что он намеревался неплохо заработать на выкупе моих долгов; только и всего. Иначе наверняка встретил бы меня требованием завизировать расписку о получении пятисот франков с обязательством вернуть их в кратчайшие сроки и под совершенно грабительский процент.
Нисколько, кстати, не удивлюсь, если расписка уже лежит в ящике стола.
Именно поэтому я с ходу перешел в наступление.
— Дурные вести, господин Левинсон! Дурные вести!
Заявление это банкира не ошеломило, но вместо уже заготовленной фразы он невольно спросил:
— Что случилось?
— Броневик оказался пуст! — объявил я. — При падении грабителей внутри не было!
— Вы уверены?!
— Я лично наблюдал за поднятием его со дна! В самоходной коляске никого не оказалось. Протокол будет завтра.
Исаак Левинсон грузно опустился за стол, выпил воды и тяжко вздохнул:
— Час от часу не легче.
— Да, известие не из приятных, — кивнул я, уселся в кресло и закинул ногу на ногу, а когда к иудею начало возвращаться спокойствие, выдал следующую порцию плохих новостей: — Мои коллеги полагают, что это не было попыткой ограбления!
Исаак Левинсон нервно встрепенулся и спросил:
— А как полагаете вы, Леопольд?
— Ограблением здесь и не пахнет, — безапелляционно заявил я, не став делиться предположением о стремлении злоумышленников уничтожить некие документы. Вместо этого спросил: — Господин Левинсон, не знаете, кто может желать вам смерти?
Версия была шита белыми нитками, но чем выше забирается по социальной лестнице человек, тем более значимой полагает собственную персону в системе мироздания. К тому же покажите мне иудея, который упустит возможность объявить себя жертвой погрома?
— Это невозможно, — решительно отрезал Исаак Левинсон, но я-то видел, что семена сомнений попали на благодатную почву, и потому ничего добавлять не стал.
С минуту в кабинете царило молчание, затем банкир добавил:
— Так у нас дела не делаются! — и сразу засыпал меня вопросами: — Как продвигается следствие? Уже есть подвижки? Какие версии рассматривает полиция?
Сожаление о впустую потраченных пятистах франках если и не покинуло его полностью, то отступило на задний план, оттесненное новой, куда более значимой проблемой. Иной раз просто ненавижу свой талант…
— Полиция топчется на месте, — без обиняков заявил я. — Они даже не нашли место, где преступники покинули броневик.
— А вы? Вы нашли его?
— Нашел, — подтвердил я. — И прямо сейчас еду в Ньютон-Маркт ставить в известность руководство.
— Сделайте это, — благосклонно кивнул Исаак Левинсон.
— А как продвигается выкуп долгов? — спросил я тогда.
— Предложил пять сантимов с франка, но никто не согласен меньше чем на тридцать, — улыбнулся иудей, вновь почувствовав себя в родной стихии. — Не беспокойтесь, это еще граф Косице не сделал заявления о вашей безвременной кончине в возрасте пяти лет. Помяните мое слово — десять сантимов скоро покажутся им щедрым предложением.
— Положусь в этом вопросе на вас.
— Но есть одна тонкость, — неожиданно подался вперед банкир. — Я веду ваши финансы, но не контролирую процесс вступления в наследство. Это может привести к ненужным осложнениям.
Я вспомнил стоимость костюма риелтора, к которому меня направил собственный поверенный, и с чистой совестью предложил:
— Подготовьте документы, в следующую нашу встречу я все подпишу.
— Вот и замечательно, — расслабился банкир. — Продолжайте расследование и держите меня в курсе дела. А теперь прошу меня извинить, надо сделать несколько деловых звонков.
— В столь поздний час? — удивился я, бросив взгляд на настенные часы.
На тех было без десяти семь.
— Трансатлантический кабель — это просто чудо, — рассмеялся иудей. — В Нью-Йорке сейчас самый разгар рабочего дня.
— Тогда не смею вас больше задерживать, — поднялся я из кресла и направился на выход.
Неразговорчивый слуга проводил меня до входной двери, и я отправился в Ньютон-Маркт.
4
Деньги — это зло? Или же все зло из-за денег?
Вопрос спорный. Но знаю одно: не будь я таким скрягой, очень многих проблем в дальнейшем удалось бы избежать. Или, по крайней мере, отсрочить их на неопределенное время. А так, написав рапорт на имя главы сыскной полиции, я поскупился нанять извозчика и отправился домой на паровике, чтобы потом неспешно двинуться вверх по вившейся по склонам Кальварии дороге; с этого все и началось.