Всеблагое электричество

— Мне скучно! — пожаловалась Елизавета-Мария.

— Почитай прессу, — предложил я, сунув девушке прихваченную с собой из бара газету. — В аду такого нет.

Та поджала губы, но скандала устраивать не стала.

— Накрывать на стол? — лишь спросила, откладывая газету в сторону.

Я задумался, не выпить ли перед дорогой чаю, но дядя большую часть времени проводил в загородном имении, а путь туда был вовсе не близкий. В итоге решил не терять время попусту и покачал головой:

— Сначала дела.

— Не задерживайся, на ужин будет рагу, — предупредила девушка и с придыханием добавила: — Острое, как огонь!

— Ничего не могу обещать, — сухо ответил я и зашагал к калитке.

Всякий раз, когда суккуб говорила о еде, у меня возникало нехорошее чувство, будто она откармливает меня на убой.

Глупости? Хорошо бы, если так.

Уговор уговором, но либо я избавлюсь от нее, либо она заполучит мою душу.

Третьего не дано.

Центральный вокзал Нового Вавилона по праву считался городом в городе. Главное здание с высоким стеклянным куполом, административные корпуса, пешеходные мосты, котельные, бессчетные развязки, переходы и запасные пути, сторожки, ряды однотипных пакгаузов и склады с углем занимали территорию, сопоставимую с площадью целого района. И если Новый Вавилон временами представлялся мне адским котлом, в котором плавились люди со всего света, то Центральный вокзал был его точкой кипения.

Купив билет первого класса — благо, Альберт Брандт, у которого пришлось занять на проезд, торопить с возвратом долга обыкновения не имел, я ссыпал сдачу в портмоне, отыскал табло с расписанием и отправился к выходу на нужную платформу. Бистро поманило ароматом свежей выпечки и кофе, но я удержал себя в руках и прошел мимо. Поезд должен был подойти с минуты на минуту, а меньше всего мне хотелось опоздать и провести в этом бедламе лишние полчаса. И без того голова кругом идет.

С отцом мы часто приходили сюда; он встречался с нужными людьми, я глазел из зала ожидания на поезда и поедал профитроли в том самом бистро, мимо которого сейчас столь спешно прошагал. Удивительно, но раньше здешнее столпотворение меня нисколько не раздражало, а теперь готов на стену лезть, лишь бы оказаться подальше от этой беспрестанно гомонящей толпы.

Но на платформе людей меньше не стало. В дальнем конце перрона и вовсе царила сутолока почище, чем перед кассами синематографа в день премьеры; громоздились горы тюков и прочей поклажи, бегали дети, кто-то плакал навзрыд. Пассажиры на той стороне были сплошь в поношенной и залатанной одежке; загорелые, чумазые, склочные. Хвостовые вагоны третьего класса обычно набивались под завязку, и узенькие лавочки вдоль бортов могли приютить лишь малую толику путешественников.

Ближе к середине платформы такой толкотни не было в помине, публика там подобралась куда более степенная и респектабельная. Господа в котелках, черных визитках, отутюженных полосатых брюках и лакированных штиблетах стояли вокруг урн, курили и вели неспешные беседы о театральных премьерах, ценах на зерно и судьбах мира. Дам среди этой категории пассажиров не было вовсе.

Поездка на деревянных скамьях с удобными спинками представлялась мне вполне разумным компромиссом в плане соотношения комфорта и цены, и я бы непременно купил билет второго класса, кабы не навязчивые попутчики. Все эти страховые агенты и коммивояжеры страсть как любили поговорить, а мне вовсе не хотелось заработать мигрень, выслушивая бесконечные благоглупости и отпуская не меньшие банальности в ответ. Уж лучше немного переплатить.

Я предъявил вахтеру билет первого класса и прошел через загородки к мягким сиденьям, на которых разместилось всего шесть пассажиров.

Аристократ в сопровождении то ли дочери, то ли молодой жены, усатый военный в пехотном мундире с саблей на боку, важного вида инженер в форменной тужурке с золочеными молотками и штангенциркулями на петлицах и семейная пара — худощавый выходец из Нового Света и его смешливая супруга. Все они смерили меня внимательными взглядами, и все как один сочли непригодным для светской беседы. Дело ограничилось вежливыми кивками, и, надо сказать, это обстоятельство меня более чем устроило.

Я не любил и не искал новых знакомств. И людей тоже… не любил.

По дальнему пути прогрохотал окутанный черным дымом грузовой состав с однотипными, различавшимися лишь цифровыми комбинациями вагонами, вслед за ним промчался почтовый экспресс, а потом — минута в минуту — к перрону подъехал наш поезд.

Пассажиры третьего класса немедленно придвинулись к самому краю платформы и столь же синхронно отпрянули назад, когда раздался протяжный гудок и ноги им обдало клубами белого пара. Коммивояжеры и командированные клерки без лишней спешки принялись тушить сигареты и выбивать трубки, мои же попутчики стали отдавать распоряжения носильщикам, и я первым прошел в гостеприимно распахнутые двери, занял место наособицу, снял котелок и небрежно откинулся на мягкую спинку.

В отличие от вагонов второго класса, разделенных на купе по шесть мест каждое, пульмановский вагон представлял собой просторный салон с картинами на стенах, комфортабельными мягкими креслами и диванами. Здесь же имелись отдельные комнаты для пассажиров, путешествующих на значительные расстояния, но среди нас таковыми оказалась лишь семейная пара.

Вскоре прозвучали два коротких гудка, и поезд плавно, без единого рывка тронулся в путь. Состав выкатил из-под застекленного купола вокзала, и колеса затеяли веселый перестук на стыках рельс. За окнами проносились запасные пути и бесконечные ряды пакгаузов; стюарды начали разносить прохладительные напитки, я отвлекся взять ситро, а когда вновь взглянул в окно, вокзал уже остался позади. Поезд проехал по железнодорожному мосту и теперь катил напрямик через фабричную окраину.

Куда ни взгляни — одни лишь серые заборы и колючая проволока, мрачные громады цехов и закопченные трубы с клубами вонючего дыма. На боковых путях время от времени попадались паровозы с двумя-тремя товарными вагонами, но пассажирский состав имел приоритетное право движения, и мы мчались вперед без остановок. Лишь когда бесконечные заводы остались позади, поезд понемногу замедлил бег и остановился на открытой платформе Западного вокзала, обветшалого и неухоженного.

На этой станции в вагон первого класса никто не подсел.

Затем поезд помчался вдоль ограды императорского парка, быстро миновал чахлую зелень замученных смогом деревьев и въехал в царство складов и контор, из-за которых время от времени проглядывала серебристая гладь Ярдена. Дальше железнодорожная ветка была проложена напрямик через жилую окраину, и перестук колес начал отражаться от стен с обвалившейся побелкой и квадратами мутных стекол.

Понемногу дома расступились, состав вырвался из города на сельский простор и стал неуклонно набирать скорость, разгоняясь на прямом участке путей. Поначалу за окнами проносились поселки, потом их сменили небольшие фермы, сады, выпасы и луга, разделенные невысокими оградами, а где и попросту межами. На горизонте маячили рощицы фруктовых деревьев, изредка попадались небольшие болотца с проблесками чистой воды меж высоких зарослей камыша, да тянулись среди осоки ленты обмелевших ручьев. Разгуливали вдоль железнодорожных путей коровы, мелькали белые точки овец.

Будто в другом мире очутился. Патентованная пастораль.

Паровоз начал замедлять бег, когда с обеих сторон железной дороги раскинулось поле, желтевшее цветками кормовой люцерны. Раздался пронзительный гудок, заскрипели тормоза, вагон качнуло, и поезд остановился на крохотной станции, состоявшей из пары административных зданий и угольного склада.

Я поднялся с кресла, и остальные пассажиры с неприкрытым удивлением уставились на чудака, вознамерившегося сойти в эдаком захолустье. Меня это нисколько не задело; я с видом гордым и независимым прошествовал на выход, пересек пустой перрон, миновал закрытые билетные кассы и только на улице позволил себе тоскливый вздох.