Страница 16 из 84
— Задержишься у меня на пару дней? — спросил я, подсаживая девушку в коляску.
Вопрос развеселил девушку, и она вновь рассмеялась:
— Разумеется, дорогой. Я вся в твоем распоряжении.
— Вот и замечательно.
Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Будущее по-прежнему напрягало своей неопределенностью, и хоть теперь уже не приходилось опасаться гнева главного инспектора, угроза лишиться души пугала ничуть не меньше.
Механисты могут сколько угодно распинаться о всеблагом электричестве и протирать штаны в библиотеках, пытаясь обрести некое сакральное знание, но я не был столь наивен. Преисподняя существует, в этом сомневаться не приходилось, и мне вовсе не хотелось стать одним из ее обитателей. Пока же все к этому и шло.
И потеря жалованья на этом фоне уже как-то даже не расстраивала.
Некоторые вещи за деньги не купишь.
Домой добрались, когда на город уже накатила ночь. Среди домов она казалась глухой и непроглядно-черной, но с холма хорошо было видно, сколь неоднородны на деле ее владения. Часть Нового Вавилона и вправду капитулировала без боя и погрузилась во мрак до самого утра, но другие районы желтели неровным светом газовых фонарей, а над центром серебрились отсветы электрических ламп. И везде, на всех высотках мигали точки навигационных огней.
— Потрясающее место, — сказала Елизавета-Мария, опершись на мою руку и выбираясь из коляски. — Отсюда хорошо видна мимолетность бытия.
Я ничего на это замечание не ответил и завел девушку в дом. Там перепоручил гостью встретившему нас дворецкому, сам поднялся в спальню и с облегчением развязал шейный платок.
Вот и кончился этот безумный день. Вот и кончился…
Аккуратно сложив пиджак, жилетку и брюки, я убрал их в пакет и поставил у двери, чтобы прямо с утра отнести портному. Затем избавился от сорочки и, встав напротив ростового зеркала, скептически оглядел свое отражение.
Первое, что бросалось в глаза, — худой. Худой и долговязый, словно оглобля.
Пересчитать ребра совершенно не представляло проблемы.
Нескладный? Нет, просто худой. И хоть папа не переставал твердить, что «были бы кости, а мясо нарастет», в это пока совершенно не верилось. Худой — и точка.
Да и вообще не красавец. Слишком резкие черты лица, излишне длинный нос; неровные зубы тоже привлекательности не добавляли.
А в целом — ничего особенного, заурядный молодой человек двадцати одного года от роду. Впрочем, нет, не заурядный. Был бы заурядный, если б не глаза.
Пронзительный взгляд выцветше-светлых глаз сиятельного пугал подчас даже меня самого.
Никто не может пожаловать титул сиятельного. Сиятельным можно родиться, сиятельным можно стать. Точнее — можно было стать. Все падшие давно уничтожены, и никто больше не сумеет окропить себя их проклятой кровью.
Но все ли они уничтожены на самом деле? Я вспомнил о подземной часовне в иудейском квартале, и настроение вмиг скисло, словно молоко на жаре. Казалось бы — куда еще хуже, но наивно полагать, будто достиг самого дна. Адская бездна бездонна.
Инспектор с меня точно не слезет…
— Вот это да! — присвистнули вдруг за спиной.
Я обернулся к застывшей в дверях Елизавете-Марии и досадливо поморщился.
Проклятье! Раньше запирать спальню никакой необходимости не было…
А девушка уже ступила в комнату, ничуть не смущенная тем, что я стою перед зеркалом в одних лишь кальсонах.
— Пустой крест! — ошарашенно прошептала она, и тонкие пальчики скользнули вдоль моего позвоночника. — Во всю спину. Больно было накалывать?
— Уйди, — попросил я, но тщетно.
Елизавета-Мария отступила к зеркалу и оценивающе взглянула на меня спереди.
— Восьмиконечная звезда на сердце, рыба с правой стороны, — продолжила она перечислять татуировки, — вокруг шеи — цепь, на позвонке — соединение букв «Р» и «Х», а на руке… — Она пригляделась к надписи, что несколько раз обвивала правый бицепс, но не сумела разобрать мелких буковок. — Это латынь? — спросила тогда.
— Pater Noster, — подсказал я, и девушка невольно отступила на шаг.
— Леопольд, да ты полон сюрпризов! — покачала головой Елизавета-Мария. — Но, ради адского пламени, зачем? С какой целью ты изукрасил себя почище египетского моряка?
— Папа не всегда объяснял мотивы своих поступков, — спокойно ответил я и взял брошенный на кровать халат.
— Оригинально, — озадачилась девушка. — Неужели ты никогда его об этом не спрашивал?
— Он не желал об этом говорить.
— Ты не спорил?
— Это было бы не слишком умно с моей стороны.
— Удивительно! — покачала головой девушка, потом откинула с лица рыжий локон и с задумчивой улыбкой произнесла: — Но знаешь, для симметрии не хватает чего-то на левой руке.
— У папы были на нее какие-то планы, — подтвердил я, затягивая пояс халата. — А теперь, если ты не против, я собираюсь лечь спать.
Елизавета-Мария приблизилась и шепнула:
— Мне остаться?
— Нет! — отрезал я излишне резко, но извиняться не стал. — Не надо.
— Не сегодня, — согласилась девушка и наконец оставила меня в покое.
Я запер дверь, разжег ночник и проверил все ставни. Затем потушил газовые рожки и улегся в кровать. Начал мысленно перебирать события сегодняшнего дня, попытался восстановить в памяти лицо дочери главного инспектора, но от ее образа остались лишь оранжевые искры в серых глазах да легкий аромат духов. И голос.
Под чарующие звуки этого голоса я и провалился в беспокойный сон.
5
Спал плохо. Постоянно просыпался из-за шорохов и скрипов, некоторое время спустя опять забывался в полудреме, но вскоре просыпался вновь. Сон и явь перетекали друг в друга столь плавно и незаметно, что зачастую даже не было уверенности, в каком именно состоянии я пребываю.
Именно поэтому, в очередной раз проснувшись и обнаружив на табурете в темном углу незнакомого господина, я этому обстоятельству нисколько не удивился. Пусть дверь спальни была заперта изнутри, а ставни надежно закрывали окна, но дерево и железо, увы, способны остановить далеко не всех.
— Господин Орсо, — с нескрываемой укоризной произнес некто в платье средней руки лавочника или небогатого клерка, — вам бы стоило с большим пониманием отнестись к просьбе инспектора Уайта. Вы многим обязаны ему. К тому же инспектор не забывает своих друзей. Джимми и Билли с ним не один год, он вытащил их из такой дыры, что и помыслить страшно. Пойдет в гору инспектор — пойдете в гору и вы. Его успехи — ваши успехи…
— Идите к черту! — с выражением выругался я и перевернулся на другой бок.
— Очень невежливо, господин Орсо, отворачиваться, когда с вами разговаривают! — оскорбился незваный гость и, вскочив с табурета, начал расхаживать по комнате из угла в угол. — Инспектор в любом случае добьется своего. Вы это знаете, и он это знает. Так к чему все усложнять? Зачем доводить дело до крайностей? Укротить падшего, уподобиться самому Максвеллу — это ли не захватывающее приключение?! Подумайте об этом!
— Максвелл плохо кончил, — пробормотал я себе под нос и натянул на голову одеяло.
— Инспектор так этого не оставит! — сорвался на крик незнакомец, а потом оглушительно хлопнуло, разлетелись по комнате раскиданные безделушки, распахнулись наружу ставни с выломанными запорами.
Я уселся на кровати и поковырял мизинцем в левом ухе, но звенеть в нем от этого меньше не стало.
Проклятье, как же это некстати!
В дверь заколотили, я отбросил одеяло и отпер засов; в спальню ворвалась Елизавета-Мария в одной лишь ночной сорочке, зато с тяжеленным подсвечником в руке.
— Что стряслось? — выкрикнула она, заметив учиненный незваным гостем разгром.
— Меня посетила Мара, — усмехнулся я, накинув халат. — Мара, только и всего.
— Простой кошмар? — с изумлением уставилась на меня девушка. — Это все из-за обычного ночного кошмара?
— Не совсем обычного, но в целом — да, — подтвердил я и многозначительно откашлялся.