Аппендицит

– Позавчера он получил премию Вышеславского, – кивнул Дмитро на Алексея.

– Слушай, – оживился я, – так у Вышеславского же был перстень Председателя земного шара. Он перешел к тебе?

– Нет, – поморщился Алексей, – там с самого начала не было никакого перстня. Когда Хлебникова провозглашали Председателем земного шара, в качестве перстня взяли обручального кольцо у – Алексей назвал фамилию. – Он его потом у Хлебникова забрал, хотя Хлебников не хотел отдавать. А последним Председателем земного шара после смерти Вышеславского был Юрий Каплан. Ты же его знал.

– Да, – кивнул я, – встречались. Последний раз, наверное, лет пять назад.

– Его тоже убили, – добавил Алексей. Я не стал уточнять.

– А, вообще, ту идею с Председателем земного шара придумали не футуристы, а Гумилев, – продолжил Алексей. – Он когда был в Лондоне, пугал англичан разговорами о том, что миром скоро будут править позты.

– А, – сказал я, – я смотрел в телевизоре такой фильм, наверное, американский. Там один парень поймал золотую рыбку или выпустил джинна из бутылки. В общем, у него была возможность загадать желание. «Вот этот большой дом среди большого сада на берегу моря чтоб был мой. А жена у меня чтоб была красавица», – выбрал парень. Оп! И он уже живет в большом доме со слугами на берегу моря и жена у него красавица. Но через некоторое время стал парень замечать, что жена изменяет ему с шофером. И собрался он уже вызвать джинна или золотую рыбку, мол, что за дела? Но тут к дому подъезжают два серьезных чувака и идут прямо к нашему парню. «Слушай, – говорят, – срок истек сегодня утром. Если завтра не отдашь деньги, вышибем тебя из дома к чертовой матери». И уходят. Тут наш парень уже без промедления вызывает своего джинна или рыбку: «Как же так? Что за дела с домом?» «Послушай, – отвечает джинн. – Ты ведь не просил, чтобы дом был без долгов. У нас, джиннов, тоже, знаешь, есть свои сложности…» «А жена?» «Ну, ты же не просил, чтобы она тебя любила…»

– Ты это к чему? – посмотрели на меня Дмитро с Алексеем.

– Сталин был поэт, – ответил я.

Поэт как коммивояжер

Когда я увидел Сергея в первый раз, он торговал. Образцы книг лежали на офисном столе из обшарпанного ДСП. Рядом на другом столе, сгорбившись, как гриф над гнездом с птенцами, сидел Сергей. Продажи шли вяло. Я пролистал образцы. Одна книга делилась поровну между Сергеем и пожилым немецким поэтом. Каждый стих на языке оригинала и в переводе. Мелованная бумага. Графика на каждой странице – черные тяжелые изломанные мазки. Издание профинансировала немецкая сторона. Второй образец – рассыпающаяся брошюра – содержал труды харьковского литературно-музыкального фестиваля: смутные фотографии и набранные поверх них стихи и тексты песен. В том числе несколько стихотворений Сергея. Я купил вторую книгу. Хотелось поставить на место этого сидевшего неподвижно двадцатипятилетнего молодого человека. Краем глаза он пристально наблюдал за мной. Его интересовали продажи. Даже в столь ограниченном объеме. Возможно, как материал для прогноза.

Ведь поэт – такая же корпорация по впариванию, как и все остальные Вызревший в его мозгу вирус должен поразить как можно большее количество людей. Структура из по-особому сцепленных звуков должна намертво застрять в мозгу покупателя и влиять на процессы его жизнедеятельности. То, что в другом бизнесе есть акт рекламы, здесь – уже продажа. Ведь не думаете же вы, что цель поэта – заработать на своих книгах?

Мы повели разговор о продажах. Но продажах чего? Что за вирус производит корпорация? Если вы занимались бизнесом, то знаете, что способны на это практически в любой области, отрасли и сфере человеческой деятельности. Но правильней заняться тем, в чем у тебя преимущество. Так и у поэта. У него есть нечто, что он знает лучше других. То, от чего он отталкивается каждый раз, пускаясь в плаванье в медном тазу рифм и размеров. Именно об этом он не расскажет никогда.

На следующий день я снова увидел Сергея. В помпезно убранном зале Украинского культурного центра тянулись литературные чтения. Раздвинув портьеру на дверях, вошли двое. Впереди покачивающейся тигриной походкой шагал Ярослав. Священный огонь московской водки горел на его бородатом лице. Сергей напоминал печального ангела. Начинала сказываться серьезная разница в весе. Да и опыт вдвое старшего Ярослава брал свое. Было понятно, что останавливаться им нельзя. Они совершили по залу небольшой круг и ушли «догонять».

Сергей уехал из Москвы, не досидев до конца фестиваля. Ему, вообще, трудно оставаться на месте, поджидая покупателя. Он сам идет навстречу потребителю, чтобы, взмахнув перед носом блесной «настоящая поэзия», подцепить на крючок, подтащить поближе, и впрыснуть в уши порцию словесно-генетического материала.

А я подружился с Ярославом. Без обиняков предложив ему выпить. Ярослав подарил мне сборник, который я не купил у Сергея. Ярославу его подарил Сергей. Поэту чужое не нужно – он культивирует свой персональный штамм. Не подверженный влиянию чужих вирусов, он не верит в их силу и, избавляясь от балласта, охотно делится печатной продукцией собрата.

Поэт – тот, кто способен создать новое. Его стихотворение – словно заявка на изобретение: содержит указание на прототип и то новое, что предлагает автор. А вот носитель полученного от поэта вируса сплошь и рядом начинает продуцировать не изобретения. а аналоги. Подражательный вирус выходит ослабленным и не дает потомства. Заразить другие организмы ему не под силу. Заразить не под силу, да только вся эта плотная, как у саранчи, стая подражательных вирусов забивает эфир, вырабатывая иммунитет к поэзии как таковой.

Распространению вирусов мешает и межъязыковой барьер. С этим, однако, дело посложнее. Как правило, перевод резко снижает способность к инфицированию: оригинальная отечественная продукция сильнее произведенного по лицензии иностранного вируса. Но поэт сам порой вводит иноязычный вирус прямо себе в кровь. Неподверженный влиянию соотечественников, на стороне ищет он генетический материал для построения собственных штаммов. Его организм яростно сражается с введенной в кровь иноязычной структурой, стремясь перезаписать ее на родном языке. Часто вместо прямого перевода пишутся оригинальные стихи. Часто они бывают успешными. Вы, вероятно, слышали о Пушкине.

Сергей приезжал в Москву пару раз в год. Ему здесь нравилось. Сюда стекались большие деньги, заставляя крутиться все вокруг. Динамика, поверьте, была потрясающей. А быстрые перемены – лучшее условие для вирусных эпидемий.

Однажды я провожал его на вокзал. Сергей любит железную дорогу и вокзалы – эти созданные для экспансии конструкции из стали, стекла, кирпича или бетона завораживают его своим внутренним неустанным движением. Здесь, на вокзале, в месте наиболее интенсивной миграции, и следовало бы устраивать чтения стихов. В машине он вдруг сказал: – Знаешь, Ярослав больше не пьет, – трагические нотки прозвучали в его голосе. – И стихов не пишет.

Итак, подумал я, Ярослав отошел от дел. Что ж, продажи – только один из способов избавиться от товара. Ярослав двинулся по более надежному пути – устроил пожар на складе. Вот зачем он обкладывал его спиртосодержащими жидкостями. Теперь нераспроданные стихи больше не загромождали его сознание и не обдирали в кровь душу. Демоны, отвечающие за рассылку поэтического спама, стерли его электронный адрес из своих списков. К Ярославу пришла тишина. Я увидел, как старый бородатый поэт сидит на перевернутом ведре посреди своего огорода. Мир тебе, Ярослав. Ты отмучился.

Привет

Мы расстались с Вадимом Ковдой, я вошел в вагон метро и поехал домой.

По дороге я читал книгу стихов Вадима, которую он мне подарил – большую, зеленую, в твердом переплете, с именем автора на обложке.

На соседнее место сел дядечка за шестьдесят – высокий, еще стройный, хорошо одетый по зимней версии конца восьмидесятых.

Он был чуть навеселе.