Страница 78 из 139
О своем существовании поторопились напомнить и либералы. Вечером 18 июня (1 июля) кадеты собрали «митинг победы» в Михайловском театре, на котором выступали Родичев и Милюков. Лидер кадетов заявил: «Перед взором будущего историка много померкнет из того, что мы пережили, но зато останутся перед ним две даты: 27 февраля и 18 июня. Первый день – это день победы над внутренним врагом, второй день – это начало победы над внешним врагом»24. Это была демонстрация правильности избранного пути, дававшая правительству возможность резко усилить свое моральное влияние в стране. 19 июня (2 июля) Керенский решил закрепить этот успех еще одним пропагандистским шагом: он издал приказ об отсрочке явки в войска до 1 (14) августа 1917 г. амнистированных политических заключенных и ссыльных25. На гвардию революции явно возлагались особые задачи.
Пока наступление продолжалось, все шло хорошо. Во всяком случае, так могло показаться. «Давно жданный момент наступил. Армии свободной страны перешли в наступление. И первый день наступления принес революционной России ее первую победу на фронте», – убеждала передовица «Утра России», написанная Вышеславцевым. Разумеется, главным героем был Керенский: «Армия поняла своего министра и поверила ему. Министр проник в народную душу русского солдата и уверовал в нее»26. 22 июня (5 июля) в Петрограде вновь прошла гигантская демонстрация в поддержку наступления. Ее участники несли транспаранты с призывами довести войну до победы и портреты Керенского. Военная лига заказала торжественный молебен в Казанском соборе, площадь перед которым была битком забита
людьми27.
Знаток солдатских душ тем временем продолжал ездить по фронту, призывая идти вперед, передавая армии многочисленные приветствия из тыла, в том числе и от Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов и Исполкома крестьянских депутатов. Все они призывали сохранять дисциплину и двигаться вперед. Самого «главноуговаривающего» все еще встречали и провожали аплодисментами28. Успех наступления казался естественным. «Ведь это революционная страна побеждает императорский произвол, – сообщал в статье «Русский инвалид». – Ведь это красные знамена повергают к земле черного орла… Германцы должны, наконец, понять, что надежды на бессилие русской революции были преждевременны и наивны. Им остается один путь. Путь воздействия на свое правительство, путь принуждения правящих классов к миру без аннексий и контрибуций»29.
«6 и 7 июля русское наступление против 3-й австро-венгерской армии южнее Днестра увенчалось полным успехом. Австро-венгерские войска подались назад, – отмечал Людендорф, – только что прибывшая свежая германская дивизия пыталась остановить отступление, но была увлечена общим потоком. Русские продвинулись до Ломницы и заняли Калуш. Положение главнокомандующего востоком было критическое»30. Оно только ухудшилось, когда 25 июня (8 июля) в лесистых Карпатах начала наступление 8-я армия Корнилова. Под Станиславовым фронт был прорван на участке шириной в 25 верст31.
Командование армии было вынуждено потратить немало времени и сил на то, чтобы подготовить этот удар. Начальник штаба армии вспоминал: «Помимо естественной перегруппировки войск в армии и разработки плана операции приходилось заниматься уговариванием войсковых частей, чтобы добиться их согласия принять участие в предполагаемом наступлении. Уговаривали все от младших начальников до командующего армией включительно»32. Уже в первый же день прорыва Корнилов сообщил о значительных успехах: в плен попало свыше 6 тыс. пленных, было захвачено свыше 20 орудий33. Германо-австрийская пропаганда обращалась к русской армии с энергичными призывами к миру, уверяя их в том, что наступление нигде не имело успеха. Эти призывы сопровождались обвинениями: «Наступление русской армии является преступлением против человечества и в особенности против России, учитывая неоднократно выраженную нами готовность к заключению мира»34.
Вечером 27 июня (10 июля) войска Корнилова вошли в Галич: в городе было захвачено 3 тыс. пленных и 30 орудий35. К 11 июля было взято в плен до 40 тыс. солдат и офицеров противника, свыше 100 орудий, включая тяжелые, в том числе и одну 12-дюймовую гаубицу36. Тем не менее реальная обстановка вовсе не располагала к торжествам и праздникам. Даже на ЮгоЗападном фронте русское наступление сразу же столкнулось с проблемами. Вместе с восторженными отзывами сразу же появились сведения и об отказе некоторых частей выступать на позиции37.
В атаку шли или верные своему долгу обреченные единицы, или массы, видевшие в этом сражении последнюю битву за мир. Одни видели в Германии главного виновника развала собственной страны, традиционного врага, другие – главного противника мира. Этим и объясняется жестокость последнего наступления русской армии, отмеченная иностранными наблюдателями: «Оказалось, что русские, которые пошли в атаку, были гораздо более кровожадны, чем обычно. Они убили большую часть немцев, попавших им в руки. Паркер (один из членов военной делегации Антанты. – А. О.) видел много их, заколотых штыками»38.
Подобные настроения не могли быть основой для стойкости войск. За исключением нескольких полков, части первой линии действительно проявили себя хорошо, но распропагандированная пехота 2-й линии далеко не всегда шла вперед. В упомянутом уже 219-м Котельническом полку при первых потерях от пулеметного огня противника моральное состояние солдат сразу же резко пошло на убыль39. 1-й гвардейский корпус, один из лучших в бывшей императорской армии, пошел в атаку с красными знаменами и немедленно залег под проволочными заграждениями, где оставался вплоть до получения приказа об отступлении40. Значительные потери войска несли и от дезертирства, усилившегося перед наступлением41.
Временное укрепление морали, необходимой все же для того, чтобы начать бой, было, по меткому замечанию Гинденбурга, искусственно вызванным явлением. Его хватало для начала дела, но не для его продолжения: «Последняя демонстрация силы теперь уже республиканской армии была всего лишь результатом искусственной волны, волны, которая больше не подымалась из глубины нации»42. Из глубины шли тенденции, абсолютно не годные и даже опасные для фронта. Особенно плохо проявили себя присылаемые из тыла пополнения. Гофман вспоминал об этих боях: «Русская армия много потеряла вследствие революции в моральной стойкости, – раньше же наше положение могло бы стать тут несколько более тяжелым»43.
Еще по дороге к фронту войска «свободной России» вытворяли что-то совершенно безобразное. Офицер-артиллерист вспоминал: «По дороге революционная армия совершенно разоряла мирное население. Солдаты ловили кур, разбирали на дрова заборы и форменным образом уничтожали встречавшиеся на пути фруктовые сады. При этом совершенно не принималось во внимание, кому этот сад принадлежит: ненавистному буржую, помещику или бедному крестьянину. Никто при этом не давал себе труда обрывать плоды с веток, а просто обрубал целые ветви»44. Выйдя за его пределы, на территории «противника» свободные люди свободной страны совсем распоясались.
На реке Ломница и у Калуша русское наступление приостановилось, прежде всего, из-за отсутствия качественных резервов. Во взятом городе начались повальные грабежи45. Парадоксально, но теперь в Галиции самым дисциплинированным соединением стала Туземная дивизия, полки которой холодно встретили революционные изменения и демократизацию46. Приказ № 1 не был поддержан всадниками. В отличие от них русские унтер-офицеры, обозные и особенно пулеметная команда, составленная из матросов Балтийского флота, активно поддержали новые веяния47. В результате, в отличие от 1914 г., грабили солдаты свободной России, а всадники «Дикой дивизии» останавливали грабежи и служили в качестве пожарной команды фронта48.