Страница 29 из 237
В 1910 г. русская разведка получила достаточно полную информацию о «плане Шлиффена» – его отчет о военной игре, проведенной в конце 1905 г. Начальник Большого Генерального штаба исключал возможность сохранения нейтралитета Бельгии и Голландии. Естественно, он исходил из своего видения интересов этих государств: «Едва ли может подлежать сомнению, если Франция и Англия выйдут победителями из этой войны, что оба маленьких государства – Бельгия и Голландия составят часть их добычи, между тем они должны ожидать несравнимо лучших условий со стороны Германии как победительницы. Собственные интересы Бельгии и Голландии призывают их стать на сторону Германии. Конечно, нельзя вместе с тем сказать, что они на самом деле последуют этому призыву… Все-таки можно принять, что оба эти угрожаемые государства примут более смелое и более здравое решение»216. Готовность немцев действовать силой, если эти государства, во всяком случае Бельгия, не примут «более здравое решение», не вызывала сомнений.
23 апреля (6 мая) 1914 г. временно исполняющий должность военного агента в Гааге и Брюсселе ротмистр князь Д. А. Накашидзе сообщал в отдел генерал-квартирмейстера ГУГШ: «Короткость нынешней франко-германской границы, не позволяющая развернуть на ней всю массу германских войск, а также выгодность для этих последних занять излюбленное немцами охватывающее положение уже в самом начале войны с Францией выдвинули уже давно вопрос о возможности перехода части германских войск через Люксембург и Бельгию. Германская железнодорожная политика, стремящаяся создать здесь возможно большее число линий, часто не имеющих значения в торговом отношении, но являющихся новыми путями для перевозки войск, подтверждает предположение, что в случае войны германцы, рассчитывая на полную беспомощность Люксембурга и слабость бельгийской армии, не постесняются провести свои войска через эти две страны»217. Непосредственно перед войной, 15 (28) июля 1914 г., эти положения были почти слово в слово повторены в публикации последнего, 62-го выпуска «Сборника Главного управления Генерального штаба»218.
Выводы Д. А. Накашидзе оправдались через три месяца: 1) проход германских войск через Бельгию и Люксембург в районе Льеж – Намюр – Люксембург в случае войны с Францией весьма вероятен; 2) если война начнется внезапно, «что также весьма вероятно, то бельгийская армия не успеет, даже если бы того и пожелала, оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления этому переходу и дальнейшему продвижению германцев к французской границе»219. Уже 29 июля Э. Грей предупредил князя М. фон Лихновского о том, что в случае европейской войны Англия не сможет длительное время держаться в стороне от конфликта220. В Берлине к предупреждению не прислушались, очевидно, по той причине, что там рассчитывали быстро справиться с противниками. Вступление немцев в Люксембург усилило готовность Лондона к вмешательству. Объяснения германского посла о том, что немцы вошли в Люксембург для гарантии порядка на местных железных дорогах, принадлежавших Пруссии, и что эта мера не затрагивает территориальной целостности герцогства, были отвергнуты Э. Греем: «Это не вопрос территориальной целостности. Это вопрос нейтралитета»221.
1 августа Лондоном было сделано соответствующее заявление и в отношении Бельгии. Тональность его была весьма серьезной: британское правительство недвусмысленно давало понять Берлину, что не останется в стороне в случае вторжения в королевство. М. фон Лихновский добавил к донесению слова о своем убеждении в том, что люди в Англии по возможности все-таки предпочли бы мир, но вопрос бельгийского нейтралитета резко осложняет ситуацию. «Мое впечатление, – написал на донесении кайзер, – что г-н Грей – фальшивый пес, который боится своей собственной дешевой и фальшивой политики, но который не выйдет открыто против нас, предпочитая, чтобы мы заставили его сделать это»222. В воскресенье 2 августа М. фон Лихновский вновь предупредил Министерство иностранных дел, что в случае нарушения бельгийского нейтралитета Германией и начала войны с ней взрыв общественного негодования в Англии будет таким, что ее правительство не сможет остаться нейтральным223. Но и это предупреждение осталось без последствий.
2 августа 1914 г. премьер-министр Великобритании лорд Г Асквит после разговора с лордом-канцлером Р. Холдейном и министром иностранных дел Э. Греем пришел к мысли о неизбежности войны против стремления Германии к мировому господству (не просто к победе над Францией и Россией, во всяком случае по мысли Холдейна и Грея) и необходимости мобилизации. Британское правительство в целом имело представление о «плане Шлиффена», и сомнений о том, что немцы планируют вторгнуться в Бельгию, а возможно, и в Голландию, у них не было. В тот же день Лондон впервые известил Париж о своем возможном вступлении в войну на стороне Франции и России224. Схожее по сути предупреждение было сделано Г. Асквитом и германскому послу. Премьер-министр открыто заявил, что германо-французская война будет весьма непопулярной в английском общественном мнении и что на нейтралитет Лондона окажут значительное влияние два фактора: 1) возможное нарушение нейтралитета Бельгии, гарантом которого является среди прочих держав и Великобритания; 2) возможные атаки германского флота на северо-западное побережье Франции, ответственность за безопасность которого взяла на себя Англия в обмен на предоставленную Парижу возможность усилить свой Средиземноморский флот225.
Великобритания, как казалось ее правительству, была достаточно хорошо подготовлена к действиям, во всяком случае в соответствии с довоенными представлениями о них и имеющимися планами. Быстрая мобилизация ее вооруженных сил не вызывала проблем: ежегодные маневры английского флота закончились только 26 июля, и ввиду тревожного положения было принято предложение У. Черчилля не демобилизовывать флот. Готовность армии была высокой. Требовался повод, но его не мог дать Люксембург, не сопротивлявшийся вторжению, что нарушало положение о вооруженной защите его нейтралитета226. Вечером 2 августа король Альберт ответил категорическим отказом на требования Германии – Бельгия решила сопротивляться.
В шесть часов утра 4 августа германский посол в Брюсселе сообщил правительству этой страны о том, что Германия вынуждена будет принять меры для обеспечения своей безопасности. В восемь часов утра немецкие солдаты начали переходить бельгийско-германскую границу, а в полдень Альберт I обратился к странам – гарантам нейтралитета своей страны с просьбой о военной помощи227. Вторжение германской армии в Бельгию дало Лондону необходимый повод. 3 августа в Берлин ушел ультиматум о немедленном прекращении нарушения нейтралитета королевства. В полночь 4 августа Великобритания объявила войну Германии228. Это известие было принято в России с восторгом. «Лучшим образом с внешней стороны для нас кампания не могла начаться», – так отреагировал на это известие Николай II229.
За примером Берлина вскоре последовала и Вена. 24 июля (6 августа) Австро-Венгрия объявила войну России. Повод для нее оказался сформулирован не менее оригинально, чем у союзницы. По мнению австрийского МИДа, именно Россия начала войну с Германией: «Ввиду угрожающего положения, занятого Россией в конфликте между Австро-Венгерской монархией и Сербией, и при наличии того обстоятельства, что вследствие этого конфликта Россия, как это следует из сообщения берлинского кабинета, сочла необходимым открыть военные действия против Германии, и что последняя, таким образом, находится в состоянии войны с вышеназванной державой, Австро-Венгрия равным образом считает себя с настоящего момента в состоянии войны с Россией»230. Следует отметить, что аресты русских подданных в Австро-Венгрии (значительное их количество безмятежно отдыхали на курортах) начались со дня объявления войны России Германией, то есть до формального разрыва Вены с Петербургом, и одновременно австрийские власти предприняли значительные усилия по ограничению выезда русских за пределы Дунайской монархии, чтобы иметь возможность интернировать их позднее231.