Змея, крокодил и собака

* * *

Я знала, что наша небольшая группа будет в тот вечер удручающе малочисленна, но совсем не ожидала, что в салоне, за исключением Кевина, не окажется никого. Естественно, он что-то царапал в своём мерзком блокноте. Увидев меня, он сделал слабую попытку подняться.

– Сидите, – сказала я, последовав собственному совету. – И не притворяйтесь, что преодолеваете усталость или горе.

– Я огорчён по поводу бедного старины Вандергельта, – ответил Кевин, – но если человеку пришлось уйти – как и всем людям – то он хотел бы уйти именно так. «Нет больше той любви...».

– Не вздумайте цитировать, – отрезала я. – Мы должны обсудить ваши заметки, Кевин. Но где все?

– Рене и Чарли отправились в Дерут, с...

– Да, я знаю. Где Берта?

– В своей комнате, наверно. Я попросил её быть полюбезнее и поболтать со мной, но она меня прогнала. Что касается вашего… э-э… профессора...

– Он здесь, – сказала я, поскольку Эмерсон вошёл в салон.

Моему любящему взору он никогда ещё не казался таким красивым. Влажные волосы спускались сияющими волнами, и только уродливый полузаживший шрам омрачал совершенство точёных черт. Улыбнувшись мне и одарив хмурым взглядом Кевина, он подошёл к буфету.

– Как обычно, Пибоди? – спросил он.

– Будь так любезен, дорогой. Мы поднимем тост за отсутствующих друзей и любовь, переходящую в страсть...

– Следи за своим языком, Пибоди. Этот клятый журналист записывает каждое слово.

Он протянул мне бокал, а затем подошёл вплотную к Кевину, застывшему с открытым ртом и выпученными глазами.

– Я хочу увидеть вашу историю, прежде чем вы отправите её, О'Коннелл. Если там обнаружится что-то клеветническое, я переломаю вам обе руки.

Кевин сглотнул.

– Вы... вы только что разрушили всю мою работу, профессор. К вам вернулась память!

– А, эта абсурдная история, которая передаётся из уст в уста? Как интересно! Любопытно, сколько судов наградит меня возмещением убытков, когда я предъявлю вам иск?

– Но я никогда… поверьте мне, сэр... – бормотал Кевин, пытаясь прикрыть бумагу локтями.

– Хорошо, – оскалил зубы Эмерсон. – Итак, мистер О'Коннелл, я собираюсь изложить содержание вашей следующей статьи. Можете делать заметки, – любезно добавил он.

Сказать по чести, это была такая изящная ложь, какую могла бы сочинить и я. Эмерсон пропустил всё, что касалось «дела Форта», описав Винси, как «одного из тех старых врагов, которые постоянно появляются на пути». Его яркие описания наших разнообразных захватывающих столкновений с Винси заставляли Кевина бешено строчить в блокноте.

– Итак, – заключил Эмерсон, – устав от его навязчивости, я сегодня вечером заманил его в ловушку с помощью Абдуллы и двух охранников мистера Вандергельта, которых он любезно предоставил мне. Вандергельт должен был задержать миссис Эмерсон. Но это не удалось, благодаря её застарелой привычке... –

– Любовь осенила её озарением о намерениях обожаемого супруга, – пробормотал Кевин, его перо бежало по странице. – И преданность окрылила её коня, когда она сломя голову мчалась вперёд....

– Если вы посмеете напечатать это, Кевин, – прервала я, – то руки вам переломаю я.

– Хрмм, – громко прорычал Эмерсон. – Позвольте мне закончить. Из-за непредотвратимого… недоразумения со стороны моих помощников Винси удалось пройти мимо них и войти в пещеру, где мы укрылись. Последовала кратковременная перебранка, в ходе которой Винси выстрелил в Вандергельта. Я не смог дотянуться до своего собственного оружия вовремя, чтобы предотвратить убийство, но через мгновение моя пуля достигла цели.

– Кратко и невыразительно, – пробормотал Кевин. – Ничего, я сам займусь деталями. Но каков же был мотив, профессор?

– Месть, – сложил руки Эмерсон. – За старую, воображаемую обиду.

– Годы раздумий над старой, воображаемой обидой заставили его обезуметь... Вы не хотите выразиться яснее? Нет, – пробурчал Кевин. – Вижу, что нет. А нападения на миссис Э.?

– Месть, – твёрдо отрезал Эмерсон.

– Да, конечно. «Зная, что ни одно копьё не сможет глубже ранить это преданное сердце, чем опасность, грозящая его…» Да, это – серьёзный материал. Я растяну его на всю страницу.

– Вы неисправимы, мистер О'Коннелл, – не смог подавить улыбку Эмерсон. – Помните, я настаиваю на том, чтобы увидеть результат до того, как вы его отправите. Идём, Пибоди, я обещал Абдулле, что мы всё расскажем ему.

Повествование Эмерсона, предложенное нашим людям, кардинально отличалось от предыдущего варианта. Происходившее напоминало возвращение домой. Мы взгромоздились на упаковочный ящик, лежавший на палубе, и нас окружили мужчины, которые курили и внимательно слушали, прерывая повествование возгласами «Вах!» и изумлённым бормотанием. Звёзды ярко сияли над головой, мягкий ветерок шевелил волосы Эмерсона.

Кое-что из рассказанного Эмерсоном было новостью и для меня. Конечно, он обладал преимуществом надо мной, «наслаждаясь» длительным «гостеприимством» Винси, если выражаться его словами. И когда я вспоминала об этом презренном злодее, который, развалившись в удобном кресле, злорадствовал над страдающим узником, то сожалела лишь о том, что Эмерсон так быстро расправился с ним. Я ещё тогда отметила несоответствие этого предмета мебели грязному сараю, где держали пленённого, но, только услышав в голосе мужа определённые нотки, полностью осознала, как совершенно безвредный предмет – кресло, обитое красным плюшем – становится символом утончённой и коварной жестокости. Я больше никогда не смогу усесться в такое кресло.

Алиби Винси выглядело для меня вполне убедительным. Письменные свидетельства его проживания в Сирии, конечно, были подделаны, но даже если бы я решила прочесть их, то без проверки на соответствие действительности, пока уже не оказалось бы слишком поздно. У меня также не было оснований сомневаться в бедном Карле фон Борке, в отличие от Эмерсона (я напомнила себе, что должна разузнать о Мэри и выяснить, как я могу помочь ей), особенно, когда Берта подтвердила...

– Что?! – воскликнула я, когда Эмерсон дошёл до этой части своего рассказа. – Так Берта всё время шпионила для Винси?

– Очко в мою пользу, – заметил Эмерсон с самодовольной улыбкой и вульгарным жестом.

– Но её синяки… мужество, с которым она бросилась к двери твоей камеры, чтобы не дать охраннику войти...

– Она всего лишь пыталась выбраться, – ответил Эмерсон. – Она не желала участвовать в убийстве, и до безумия хотела сбежать. Увидеть, как ты вламываешься в комнату через потолок, будто демон в пантомиме, более чем достаточно, чтобы любого довести до паники. Я и сам...

– Пожалуйста, Эмерсон, – произнесла я с достоинством настолько повелительно, насколько смогла. Не очень-то приятно сознавать, что маленькая дрянь полностью одурачила меня. Меня всю передёрнуло, когда я вспомнила, как объясняла ей, что следует преодолеть брезгливость. Брезгливость! Должно быть, именно она всадила нож в Мохаммеда.

– Да, – согласился Эмерсон, когда я высказала своё мнение вслух. – Она была такой же смертельно опасной и коварной, как змея. Вполне естественно, когда вспоминаешь о том, какую жизнь она вела.

– Полагаю, печальная история о том, как она впала в бедность из-за смерти отца, тоже сплошная ложь, – стиснула я зубы.

– Ах, вот что она рассказала тебе? Боюсь, что её… карьера началась намного раньше, Пибоди. Она долгие годы была сообщницей Винси. Одной из его сообщниц... Что касается её синяков, все они были просто нарисованы. Разве у тебя не возникли подозрения, когда она отказалась от твоей медицинской помощи и скрывала лицо, пока предполагаемые травмы не исцелились самостоятельно?

– О, к чёрту, – выругалась я. Абдулла спрятал лицо за рукавом, а несколько юношей захихикали. – Так вот почему ты пошёл... Ладно, пустяки.

– Я намеревался обезвредить её как можно раньше, – посерьёзнел Эмерсон. – Взывая не к лучшим чертам натуры, но исключительно к её личным интересам. Она – исключительно умная молодая женщина, с моральными устоями, меньшими, чем у кошки. Винси был всего лишь последним из её… партнёров. Влюблённость не имела никакого отношения к подобной связи; Берта меняла предметы своей привязанности по мере целесообразности – скорее всего, в поисках мужчины, чей аморальный интеллект был бы равен её собственному. В преступной сфере женщин отодвигают на задний план, как и повсюду. Общество затрудняет использование ими своих природных талантов без помощи партнёра-мужчины. Боюсь, Пибоди, что твой честный и откровенный характер невольно ослепляет тебя, когда дело касается людей такого сорта. Ты всегда пытаешься выявить в человеке скрытые добродетели. У Берты же не было ни одной из них.