Страница 95 из 106
Я позволила ему наслаждаться собственным триумфом, хотя, конечно, он ошибался. Я вспомнила выражение лица девушки, когда она говорила: «Как сильно ты, должно быть, любишь его!». В этих словах не было и тени презрения или насмешки. Случившееся тронуло её, я знала это. И не сомневалась, что великолепные черты Эмерсона – я хотела сказать, черты характера – привлекли её так же, как и множество других женщин.
– Значит, она передала твоё послание Винси, – сказала я. – Когда ты сообщил ему о времени вечернего свидания.
– Свидания, – задумчиво повторил Эмерсон. – Но ведь так и случилось? Ты права, Пибоди, она никогда не теряла связи с Винси. Некоторые из жителей деревни работали на него, и всё, что ей требовалось сделать – незаметно сунуть записку Хасану или Юсуфу, пока мы шли через деревню. Когда же мы работали в королевском вади, она общалась с ним, оставляя сообщения в выбранном месте недалеко от лагеря. Один из жителей деревни исполнял роль мальчишки-почтальона; эти негодяи изучили каждый дюйм скал и способны беспрепятственно шнырять, где угодно. Мне не удавалось убедить её, что ей лучше находиться на нашей стороне, чем рядом с Винси, до тех пор, пока мы вчера не вернулись на дахабию. Она... Почему ты ухмыляешься, Пибоди?
– Просто так, дорогой. Пожалуйста, продолжай.
– Хм-м, – фыркнул Эмерсон. – Я изложил ей всё до мелочей и пообещал защиту, если она присоединится к нам, и тюремное заключение в противном случае. Сообщение, которое она передала нынче утром, нельзя было поставить ей в вину – в нём Винси извещали только о том, что вечером я окажусь на северных скалах.
– Но, – сказал Абдулла, которого совершенно не интересовали злобные махинации женщин, а тем более возвращение их на путь истинный, – почему люди, которым полагалось защищать вас, вместо этого взяли меня в плен? Неужели дьяволу удалось подкупить и их? Конечно, сам Вандергельт-эффенди не мог…
– Всё верно, Абдулла, – перебила я. – Эмерсон, мне кажется, нам пора. Ты не ел и, похоже, очень устал.
Эмерсон понял мой намёк. Я не хотела касаться этой темы. Память о жертве Сайруса была столь свежа в моём сознании, что я не желала и не могла думать о том, насколько близко он подвёл нас к катастрофе. Я знала мотив, побудивший его к единственному недостойному поступку в его благородной жизни, и обвиняла себя в том, что не смогла осознать глубину его чувств ко мне. Должно быть, из-за моего отказа он обезумел. Временное умопомрачение было самым мягким и наиболее вероятным объяснением предательства, совершённого Сайрусом по отношению к Эмерсону – предательства, которое он искупил, отдав свою жизнь.
Берта не пришла обедать. Когда мы принялись за поиски, то обнаружили, что её комната пуста, а вещи бесследно исчезли. Из расспросов мы узнали, что женщина, соответствующая её описанию – и, по правде сказать, описанию большей части женщин в деревне – наняла лодку и переправилась через реку несколько часов назад.
Как ни странно, Эмерсон не был удивлён – или, по крайней мере, хорошо притворялся. Признаться честно – как я всегда стараюсь поступать (по крайней мере, на этих страницах) – я испытала изрядное облегчение, сбыв её с рук. Чем мы были ей обязаны – большой вопрос; если взвесить добро и зло, то сомневаюсь, что результат оказался бы в её пользу. Она была женщиной, и многое испытала, но, как я уже говорила Эмерсону, вряд ли для неё нашлась бы подходящая карьера.
– Хм-м, – отреагировал Эмерсон, массируя расщелину в подбородке. – Я склонен подозревать, Пибоди, что подходящую карьеру нашла сама Берта.
Он отказался подробно расшифровать это загадочное замечание, и я не настаивала, опасаясь спровоцировать чувства, которые могли бы испортить то, что я запланировала на оставшуюся часть вечера.
* * *
Благодаря усердной помощи стюарда Сайруса, на следующий день мы уехали на поезде. Он рассыпался в саламах (здесь – пожеланиях всего наилучшего), когда мы попрощались с ним, поблагодарив напоследок. Я заверила его, что, если ему потребуются рекомендации, я с радостью воздам в них заслуженную хвалу за превосходное выполнение своих обязанностей. Грустно было навсегда прощаться с «Нефертити». Я сомневалась, что увижу её снова, потому что, как уже упоминала, эти элегантные парусники исчезали со сцены.
Эмерсон проспал чуть ли не всю дорогу, Анубис свернулся на сиденье рядом с ним. Мы, похоже, приобрели ещё одного кота. Он следовал за Эмерсоном так же преданно, как Бастет – за Рамзесом, и я достаточно хорошо изучила сентиментальную природу моего мужа, чтобы преисполниться уверенности: он не бросит кота, особенно демонстрирующего ему такое льстящее внимание. Изменение предмета привязанности Анубиса не являлось признаком хладнокровного своекорыстия, но демонстрировало разумную оценку выдающегося характера Эмерсона. Я задавалась вопросом, как Бастет поступит с новичком. Представлявшиеся варианты несколько тревожили.
Но в тот день в моём сердце почти не было места для мрачных предчувствий. Я захватила книгу из превосходной библиотеки Сайруса, но читала её урывками; с каким удовольствием я наблюдала за подъёмом и опусканием груди моего мужа, прислушивалась к его глубокому звучному дыханию и иногда уступала соблазну погладить усталые морщины, которые всё же отметили его лицо! Всякий раз, когда я это делала, Эмерсон бормотал: «Проклятые мухи!» и отмахивался рукой. И в такие моменты счастье, переполнявшее меня, становилось почти невыносимым. Подобное же счастье вскоре предстояло испытать и нашим любимым родственникам: рано утром мы отправили им телеграммы, сообщавшие о неизменной любви, и заверяющие, что всё в порядке.
Когда мы приехали, ночь уже распростёрла свои чёрно-соболиные крылья над древним городом. Мы наняли экипаж, чтобы отправиться прямо в замок. Когда он тронулся, я оглянулась и увидела – или вообразила, что увидела – знакомый силуэт, метнувшийся в тень. Но нет, сказала я себе, этого не может быть. Кевин уехал в Каир несколькими часами раньше нас.
Тусклый свет ламп с трудом пробивался сквозь темноту. Мерное постукивание лошадиных копыт создавало подходящее сопровождение моим печальным мыслям. Трудно было представить замок, которым Сайрус так гордился, без него. В каждой комнате, в каждом коридоре, ощущалось бы присутствие высокого, любезного призрака. Мне казалось, что Эмерсон ощущал то же самое, и, уважая мои чувства, сохранял задумчивое молчание, держа мою руку в своей.
Я предположила, что Рене уведомил слуг о нашем скором прибытии. И, действительно, дворецкий приветствовал нас, как самых долгожданных и почётных гостей. Поклонившись, он пошёл перед нами, но когда я поняла, куда он нас ведёт, то остановилась:
– Я не могу, Эмерсон. Только не в библиотеке, только не сегодня. Мы столько часов провели вместе в этой комнате, его любимой…
Но Анубис уже прошествовал по коридору, и слуга открыл дверь. Запах дыма – дыма тонкой сигарки – достиг моих ноздрей. Из глубокого кожаного кресла возле длинного стола, заваленного книгами и газетами, поднялся человек. Сигарка, козлиная бородка, безукоризненно подогнанный полотняный костюм...
Нашим глазам предстал призрак Сайруса Вандергельта – такой же, каким он был при жизни.
* * *
Я не упала в обморок. Эмерсон утверждает обратное, но он вечно пытается найти во мне доказательства того, что называет «поведением, подобающим леди». На самом деле – и кто может обвинить меня? – мои колени подогнулись, а глаза заволокло серым туманом. Когда мой взор прояснился, я осознала, что сижу на диване, и Эмерсон растирает мне руки, а у Сайруса, склонившегося ко мне, от волнения дрожит бородка.
– Господь Всеблагий! – возопила я... Но Читатель вполне может представить себе взволнованные фразы, слетавшие с моих уст в течение последующих минут. Тёплое пожатие руки Сайруса заверило меня, что это – он собственной персоной, а не бесплотный дух. Применение мягкого стимулятора восстановило моё обычное спокойствие, и вскоре мы приступили к усердному удовлетворению взаимного любопытства.