Преступник

— Тогда почему мы не падаем? — удивилась Джеврие.

— Существует земное притяжение, глупая!

— А это что такое?

Этого не знал и сам Джевдет. Поэтому он сказал:

— Трудно объяснить!

— А… пусть, если хочет, вертится, не хочет — не вертится. Давай лучше подумаем, когда поедем в Америку.

— Не знаю когда, но поедем… Не беспокойся!

— Когда навестим Мустафу?

— Мы не только к Мустафе пойдем!

— К кому еще?

— К маленьким воришкам, которые сдирают свинцовые пластинки с куполов мечетей, потом пойдем к…

— Что замолчал?

— К моей мачехе!

— К мачехе? — изумилась Джеврие. — Да ведь это из-за нее ты попал в тюрьму!

Джевдет не ответил… Да, он обязательно навестит мачеху и даже шофера Адема.

Джеврие не опускала с него глаз.

Джевдет зевнул.

— Хочешь спать? — спросила она.

— Очень…

— Не выспался сегодня?

Джевдет чуть было не сказал: «Разве в „Перили Конаке“ можно выспаться?»

— Да, не выспался.

— Почему?

— Не знаю. Не спалось почему-то…

— Думал о большом пароходе?

— О многом…

Джеврие села на скамейку, поджав под себя ноги.

— Тогда ложись и спи. А голову клади мне на колени.

Джевдет лег на скамейку, положил голову ей на колени и сразу уснул.

Джеврие была счастлива. Она вообразила себя Ульфет, дочерью вожака цыганского табора Ресуля, у которого они с бабкой гостили возле Текирдага. Правда, она, Джеврие, еще маленькая, но вырастет и тоже станет такой, как Ульфет. К тому времени и у нее будет такой же возлюбленный, как Рамазан у Ульфет. И почему бы им не мог стать Джевдет-аби?

Она наклонилась, поцеловала черные завитки волос Джевдета.

Ульфет тоже так делала.

Вот бы никогда не расставаться с Джевдетом-аби! Ей не нужен никто: ни Кости, ни Хасан, ни Козявка, ни воришки, о которых рассказывал Джевдет-аби и которых она и в глаза-то никогда не видела. И уж, конечно, ей совсем нет дела до его мачехи и шофера Адема. Однажды, и это будет очень скоро, они сядут на большой пароход и уплывут далеко-далеко. И тогда уже Джевдет-аби будет только с ней и больше ни с кем!

Конечно, они, может быть, и не встретят в Америке плачущего мальчика, сына миллионера. И потом, разве можно поверить, что земля похожа на апельсин и вертится, как волчок? Но все равно она будет молчать и сделает вид, будто поверила. Ведь это говорит Джевдет-аби! А вдруг это правда? Они услышат плач мальчика и спасут его от кулаков уличных бродяг. Миллионер обрадуется. А когда узнает, что они турки, заплачет… Вот только как они поймут друг друга, ведь ни Джевдет, ни она не знают американского языка.

Это встревожило ее. В самом деле, подумал ли об этом Джевдет-аби?

А большой пароход в порту? Как они объяснятся с добрым капитаном, рыжебородым, с улыбающимися голубыми глазами и трубкой во рту? Все гяуры[67] говорят как-то смешно: «фан-фин-фон», и понимают только тогда, когда им отвечают так же. А может быть, Джевдет-аби умеет говорить по-ихнему?

Джевдет проспал целых два часа, а когда проснулся, Джеврие сразу спросила его:

— Ты умеешь говорить по-гяурски?

— Что?

— Ведь добрый капитан не знает нашего языка. Как мы объясним ему, чего хотим?

Джевдету и в голову это не приходило. Он не мог припомнить, знали Жано и Яник английский язык или нет. Во всяком случае, все капитаны на свете должны знать турецкий!

— Капитаны знают турецкий, — выпалил он наконец.

Джеврие уже думала о другом: согласится Джевдет-аби жить сейчас у них или нет?

Она взяла его за руку.

— Ты что? — спросил Джевдет.

— Я хочу тебе что-то сказать.

— Говори!

— Только не сердись?

— Ну говори, говори!

— Не ночуй больше у Кости…

Джевдет отдернул руку.

— А где же мне спать?

— У нас.

— У вас? А твоя бабка?

— Ничего не скажет. Я ее напугала в прошлый раз, когда ты ушел!

Так оно и было. «Убегу, убегу от тебя! — кричала Джеврие. — Вот увидишь, донесу на тебя комиссару полиции. Засадят в тюрьму!» Старуха перепугалась, как всегда, когда речь заходила о полиции. Девчонка — сущий дьяволенок. А ведь если она пойдет в участок и пожалуется, там, конечно, поверят. Кто не знает, чем она занимается и что у нее за «внучки»? Сколько уже в бараке перебывало таких девочек, как Джеврие. Они считали ее своей бабушкой, хотя на самом деле это было далеко не так… Надо ладить с поганкой, что поделаешь. Пусть парень приходит и живет.

— Говоришь, напугала? Как же? — спросил Джевдет.

— А тебе не все равно? Это мое дело. Теперь она не пикнет. Ночуй у нас. Если хочешь, отдохни. Не торгуй до тех пор, пока мы убежим. Сходи в порт, разузнай про пароход, который нам нужен. Когда приходит, как называется…

Джевдет благодарно взглянул на Джеврие. Да, он не ошибся в ней: она ему ближе, чем кто-либо другой, — как младшая сестра. И товарищ хороший — понимает его с первого слова. Не умничает и не пытается поучать, как Хасан. И никогда ее не надо уговаривать, как Кости. Стоит сказать что-нибудь — сразу с ним соглашается.

— Как же мне жить, если я не буду работать?

— Э-э! Об этом пока не думай!

— Это почему?

— А вот так, не думай об этом — и все!

С этого дня Джевдет и в самом деле ни о чем не думал.

Старуху словно подменили, она не только перестала ворчать, но, казалось, готова была носить его на руках. Старая Пембе успокоилась. В конце концов какое ей дело до того, что мальчишка ночует у них в доме, а по вечерам Джеврие и он до полуночи шепчутся. Главное, чтобы Джеврие, как раньше, слушалась ее: красила губы, надевала туфли на высоком каблуке и ходила с ней в город. Если Джеврие будет садиться мужчинам на колени и танцевать танец живота, то в карман опять потекут денежки, а на остальное наплевать. Чего только тогда она не сделает для Джевдета, даже полюбит его как внука! Но когда старуха намекнула Джеврие о туфлях и крашеных губах, девочка взорвалась, как динамит: «Если ты еще хоть раз заикнешься…»

И все-таки она опять стала ходить в трактиры Эдирнекапы, Едикуле, Саматья, Кумкапы, Еникапы, в кофейни Сиркеджи, Эминёню и даже в Тарлабаши. Появлялась с бабкой даже в уличных кофейнях при домах терпимости в Юксеккалдырыме, где вместе с другими девочками исполняла танец живота, выкидывала всякие штучки, подмаргивала и бросала гвоздики мужчинам, сидящим за столиками. И делала это с единственной целью — собрать побольше денег и заткнуть рот старухе.

Старая Пембе была довольна. Деньги к ней так и текли. Никогда еще Джеврие не приносила столько. Девочка прямо преобразилась, все в ней пело, она словно излучала какое-то очарование. Рядом с Джеврие другие девочки были незаметны, как тени. Ничего подобного не случалось раньше. Старуха чувствовала, что такая перемена неспроста. Девчонка влюбилась в Джевдета!

Старуха не видела в этом ничего необычного. С тех пор как она помнит себя, она тоже много раз влюблялась, и, если ей не изменяет память, даже еще в более молодом возрасте, чем Джеврие. Ну и пусть влюбляется! Чего в этом плохого? Влюбленный человек как огонь, многого добиться может. Где он — там радость и счастье. Да и парень, кажется, неплохой. Ведь как ни уговаривает девчонка, не остается дома, встает так же рано, как и они, и, нацепив на себя лоток, вместе выходит из дому. А вечером возвращается позже их. И никогда не приходит с пустыми руками — приносит каждый вечер мясо, овощи или фрукты.

Джевдет тоже был доволен старухой. По вечерам до полуночи, не замечая даже, что она за ними следит, он рассказывал Джеврие об Америке — истории из «Кругосветного путешествия двух мальчиков», где участвовал в необыкновенных приключениях сам — то как Жано, то как Храбрый Томсон.

За это время Джевдет навестил Мустафу два раза. Мустафа тоже, как Кости и Хасан, вдруг показался ему каким-то чужим. А в последний раз, когда Джевдет был у него, он даже сказал, что ему ничего не надо приносить. Ест он теперь вместе с мастером и подмастерьями и ни в чем не нуждается.

67

Гяур — буквально — неверный, здесь — иностранец.