Преступник

Ночью за стенами тюрьмы, словно стая голодных волков, завывала буря. Печка в камере погасла. Уже перевалило за полночь. Все давно спали, скорчившись от холода под легкими одеялами. Джевдет и Мустафа тихо разговаривали.

— Плохо, что ты скоро выйдешь! — вырвалось у Мустафы.

— Почему же? — удивился Джевдет.

— Разве я найду такого товарища, как ты? Глупая моя башка! Ведь я хотел тебя зарезать!

— И как бы ты это сделал? — улыбнулся Джевдет.

— Откуда я знаю? Но я здорово разозлился. Ты сбил с меня форс. Жизнь моя стала — сплошной позор! Правда, у меня и сейчас нет жизни, ну что ж…

— Не беспокойся, когда я выйду, ты опять можешь стать вожаком в камере!

— Нет. Я ведь уже не тот. Не смогу быть таким, как прежде, даже если захочу. Теперь я буду жить только на паек…

— А если бы вышел на свободу, убил бы кого-нибудь?

— Что ты! Я бы и раньше никогда этого не сделал. Вот как это было: жил у нас в квартале один паренек — Хюсейн. Он был не больше меня. Убил человека и попал в тюрьму. Уж не помню, сколько лет ему дали за это: десять или пятнадцать… В квартале все говорили о нем с уважением. А ведь он был таким же слабым, как я! Только меня почему-то никто не уважал. Козявка и Козявка! Даже маленькие ребята не считались со мной. Ну, вот я и решил…

— А школу ты тоже из-за этого бросил?

— Конечно. В квартале зовут Козявкой, в школе тоже Козявка. Я думал, в тюрьме спасусь от этого. Да вот и здесь откуда-то узнали. Чем больше я злился, тем больше меня дразнили. А в школе? Чтоб мне провалиться, ведь в третьем классе я был первым учеником, лучше всех складывал, вычитал, умножал, делил!

— А почему ты не остался в столярной мастерской?

— И там все звали меня Козявкой. Мастера, ученики, подмастерья. Не люблю я это прозвище. Разве может человек быть Козявкой?

— Конечно, нет.

— А ведь я очень любил столярное дело.

— Ну, а сейчас любишь?

— Люблю, но…

— Что «но»?

— Кому в тюрьме это нужно?

— Так ведь здесь тоже есть столярная мастерская!

— Есть, конечно. Но ни начальник охраны, ни начальник тюрьмы не захотят дать мне работу!

— Почему ты так думаешь?

— Неужели не понимаешь? Они знают, что я плохой, и никогда не поверят, что я могу работать честно!

Посоветовавшись на одном из свиданий с Хасаном и Кости, Джевдет рассказал об этом разговоре начальнику тюрьмы. Тот сначала недоверчиво отнесся к идее ребят, но потом все же дал разрешение Мустафе работать в столярной мастерской.

16

Шофер Адем появился в Сиркеджи совсем неожиданно.

— Где ты пропадал столько дней, парень? — набросился было на него Тайяре. — Как поживают наши полсотни? А где красный «фордик»? Пришла повестка. Тебя разыскивают!

Адем вытащил из кармана бумажку в пятьдесят лир, протянул ее Тайяре:

— Немного задержал, не взыщи!

Тайяре, получив долг, забыл о своей недавней неприязни и подобрел.

— Отдал бы потом. Куда спешить? — сказал он.

— Ладно, не притворяйся! Ведь ты не миллионер!

Тайяре спрятал деньги во внутренний карман черной кожаной тужурки.

— Где катался, а?

Адем рассказал: сначала возил одного типа в Анкару, потом загнал машину какому-то торговцу из Болу.

— Ну и как?

— Взял почти в два раза больше.

— О-го-го!.. Выходит, дела идут на лад?

— Не так, как тебе кажется. Сейчас уезжаю опять.

— Написал бы хоть письмо Шехназ! Будь человеком!

— А что? — с тревогой спросил Адем.

— Приходила сюда, бедняжка. Искала тебя…

Беспокойство Адема возросло. Что случилось? Уезжая в Анкару, он подкинул ей деньжат. Правда, сказал, что вернется через три дня, а задержался на целую неделю. Наверно, подумала: заимел автомобиль и дал тягу?

— Чего ей здесь было нужно?

— Не знаю.

— Может, хотела занять у тебя денег?

— Нет, что ты!

— Должна же ведь быть какая-то причина!

Тайяре сплюнул сквозь зубы на грязный талый снег.

— Спроси у нее самой…

— Ага, ты что-то знаешь, так ведь?

— Я ведь сказал: спроси у нее!

Они пытливо посмотрели друг другу в глаза. Адема охватил страх.

— Слушай… Мы старые друзья, — проговорил Тайяре. — Не теряй времени, иди и сам узнай, в чем дело!

Адем понял, что речь идет о «деле», которое его все время беспокоило, и тотчас направился к Шехназ.

Не чувствуя холода, Адем стоял на задней площадке трамвая, следовавшего в Эдирнекапы. Из носа и изо рта у него вырывались клубы белого пара.

Может быть, уже начался суд над Джевдетом и выяснилось то, что совсем не входило в его расчеты. Заподозрили его, Адема. Да ведь и Шехназ могла выдать! «Да, да могла! — испугался он. — Подумала: купил машину и сбежал!»

Адем тяжело вздохнул.

Свинцовый груз давил ему грудь, становясь все тяжелее и тяжелее.

«…Шехназ могла так подумать! — размышлял он. — К тому же она трусиха и болтлива… Вдруг сказала в полиции правду? Тогда мне крышка! Зайду-ка я лучше к матери. Не знает ли она чего? Может, полиция устроила у Шехназ засаду? Какой смысл самому лезть в ловушку?»

На остановке «Фатих» он соскочил с трамвая. По переулкам, по тайным ходам, известным только мальчишкам, добрался до своего дома и вошел в него с черного хода.

Мать штопала носки. Увидев бледное, взволнованное лицо сына, старуха тоже перепугалась. А что, если Шехназ и в самом деле по глупости или из страха проболталась?

— Скажи мне, где она живет, я сбегаю к ней!

Адем был в нерешительности. Конечно, можно дать адрес матери, и та сходит к Шехназ. Это было бы неплохо. Но вдруг дом находится под наблюдением? Мать могут задержать, спросить, у кого она взяла адрес.

— Нет, туда идти нельзя, — сказал он.

Старуха развязала под подбородком узелок белого платка и, помешкав, завязала снова.

— Что же ты будешь делать?

— Не знаю, — ответил Адем.

В комнате горел мангал, но было холодно. Адем закурил и, сломав с раздражением спичку, бросил ее в угол.

Он действительно не знал, что делать. Что, если Шехназ и вправду проболталась?

«…Буду все отрицать, — наконец решил он. — Скажу, ничего не знаю. Она, мол, вешалась на меня еще когда был жив старик, только я не обращал внимания. А после его смерти предложила пожениться, но я отказался. За это ненавидит меня. И наговаривает. Пусть бьют, другого ничего не скажу!»

— Вот что, — сказал Адем, — сходи к ней. Что случится — ты меня не видела. Я спрячусь в «Перили Конаке». Никому не говори, где я. Если дела плохи, ворота во двор закрой. Ничего опасного — оставь открытыми. Я увижу и приду. Только не ищи меня. Ну, иди!

Старуха накинула на плечи старенькое черное пальто и, взяв у сына адрес, вышла через двор на улицу.

Мюфит-эфенди, опираясь на палку, медленно брел в кофейню. Заметив бегущую куда-то старуху, он остановился, недоуменно посмотрел ей вслед и побрел дальше.

Мать Адема, изнемогая от усталости, поднялась по улице Хайдар и добрела до памятника Фатиху[54]. Села в переполненный трамвай, шедший к Эдирнекапы. Тревога не оставляла ее ни на минуту. Она даже не стала спрашивать сына, почему он задержался в Анкаре и где его красный автомобиль. Ну конечно, ему грозит большая опасность. Наверное, Шехназ проболталась, и полиция уже разыскивает его. Что тогда будет? Что она станет делать, если Адема посадят в тюрьму? Нет, отвечать должен не только ее сын. Пусть получит свое и эта проклятая баба. Ведь если бы она не согласилась, Адем никогда бы не совершил преступления. Грязная шлюха! Если только она проболталась…

Старуха сошла с трамвая в Эдирнекапы. Долго искала нужную улицу. Наконец оказалась перед старым, почерневшим от времени домом с красной черепичной крышей, поросшей кое-где зеленым мхом.

Увидев тетушку Мухсине, Шехназ догадалась, что Адем вернулся. Только он знал, где она жила.

— Заходите, — пригласила Шехназ.

54

Фатих (буквально — завоеватель) — так называют султана Мехмеда II, овладевшего в 1453 году Константинополем.