Семейные тайны

Такая цепочка кандальная (? опечатка: может, скандальная?) пошла потом из-за "искренних аплодисментов", даже до бывшего шефа Расула, который благословил его поездку на кукушке в пункт А, - Расул вырвался в командировку , а на самом деле - за свой счет), именно тогда и решилось с побегом (выскочил из ловушки А и, минуя Б, оказался в Ц), заглянул заодно к бывшему шефу, может, задание какое, совет на дорогу в дальние края, а тот сразу:

"Ай да молодцы! Ну этот, ползала! Надо же придумать!" - лицо еще улыбается, а дыхание нервное, и вспышки в глазах, распустились! Расул промолчал и был доволен, помнит, выдержкой, как и тогда, когда старец бросил в зал.

А старец, будто судьба испытывала Расула, оказался вдруг рядом и вопрошающе глянул на него, силясь вспомнить, где они прежде встречались, как не мог вспомнить и только что отошедшую от Расула женщину, это Айша была,

А ведь пришлась и Джанибеку по душе его крылатая фраза (пусть зал трепещет!): раньше о старике и думать никто не думал, а тут вдруг как некролог, так и его имя в ряду других, кто подписал, никто не помнил, что он Азад Шафаг (Азад имя, а Шафаг - псевдоним,- Лучезарный, говорят, из аранцев он) и шел в списке или первым по имени, ибо на "а", или последним - по псевдониму.

"Да, да, вспомнил!" - обратился он к Расулу, хотя тот ни о чем его не спрашивал. "Это ж Айша, внучка знаменитого Кудрата, моего старого боевого друга!.. Ох, память!.."

В тот же вечер и говорили Расул с Асией о памяти,- душа у Расула, как и у старика, жаждала выговориться, а не с кем: Лейла еще не приехала, Асия, наезжая из деревни в город, живет в их квартире.

Об Ильдрыме - ни слова. Расул наблюдал за нею эти странности: говорить об Ильдрыме как о живом. Сначала они с Лейлой воспринимали это спокойно: ну да, жив, как можно забыть? И здесь - разгадка ее верности Ильдрыму. А потом стали тревожиться, и Лейла с Айшой обсуждали эти "отклонения" (Айша) Асии, особенно как стала говорить, что к. ней по ночам Ильдрым приходит (когда она в городе). Обсуждай - не обсуждай, смысла нет: кто посмеет предложить Асие выйти снова замуж?! Лейлы (после разговора с Айшой) хватило лишь на то, чтобы упрекнуть Асию (в свой приезд с Расулом, когда телеграммы на ярких бланках): "Ты совсем перестала о себе думать! Что за вид? Что за пальто на тебе?! Поедем с нами, купим тебе..."

"Шубу?" - перебила ее Асия.

"Хотя бы!"

"Зачем она мне, у нас же холодов, как у вас, нет", а в глазах - презрение, что подачку ей всучить хотят.

Расул был доволен: об Ильдрыме ни слова. Асият словно учительница, это у нее получается, не спеша рассказывала Расулу о памяти, и он опасался, что всплывет имя Ильдрыма,- не всплыло!

Но всплывет, о чем - в свое время, а теперь об Аскере Никбине, который (пока Асия и Расул вели тихие родственные беседы) угощал вечером после торжеств (и нелепой выходки старца, выжившего из ума: бросить в зал такое!..) Толстогубова в духане, что открыли недавно под Девичьей Твердыней, где тягуче пела зурна, а упитанные крепкие ребята несли на подносах завернутые в лаваш люля-кебабы (потом пили даже за старца-правдолюбца, который, как фугаску, бросил в зал свои крылатые слова). И, ухаживая, неравнодушный к блондинкам, за хрупким созданием, она же корреспондент, ведь формально ничья! загорается мыслью уединиться с гостями, договориться с Расулом!! в его пункт А, где и пастбища, и озера, и лани ("Вы взглядом с ланью схожи",- говорит он гостье, не представляя ее с этим Тушей, тяжелые щеки всегда потные, какие-то болезни у Толстогубова, от которых он лечился в специальном санатории, уже не раз говорили, что вот-вот, но здоров, тьфу-тьфу, завистники слухи распускают).

И уединятся - приедут в тихую обитель, оберегаемую Скучающим Усачом, и Расул им устроит пышную встречу, и домик, белеющий, как сахар, на лесистом горном склоне, и та, ему улыбаясь, и столько надежд связывает Аскер с этой улыбкой: "О, Аскер, каждый великий (I) поэт - немножко актер!" - и у него вдруг новая идея - Сыграть Бабека, борца против халифата! и поэму о нем! и сценарий! и сам - в главной роли, правда, с картонным мечом в руке! Это ж начало начал, и школьники знают.

"Маловато у тебя сведений о Бабеке,- сказал Расул Аскеру, ведь он историк, диплом есть.- Он разгромил восемь армий халифата, шесть халифских маршалов пали от его рук!.. И не седьмой век, а девятый!"

"Неужто есть еще у нас в истории крупные фигуры? - И смотрит вопрошающе, вызывая на откровенность (выведать подробности о Джанибеке?).- Кажется, Белобаранные?.." - Не упустить бы чего, думает Аскер, особенно как услышал (может, установка, идущая сверху?) в устах одного из подхалимов-подпевал Джанибека, что в нашем народе за последние полтыщи лет не было фигуры, равной Джанибеку (бурные продолжительные аплодисменты, все встают...).

"Сначала были не Белобаранные, а Чернобаранные! - И выложил некогда от Асии услышанное; она как учитель (дитя еще), а он - ученик (многоопытный муж!): - Чуть раньше ширваншахи были!.. Идиллия, когда ты прилег в жаркий день под деревом в поле, устав от ходьбы за плугом, а гонцы тебе несут весть, шепчут на ухо: "Ты ширваншах!" Основатель династии Ибрагим Первый! (Трое котировались!) И с чего начать править. Тысячами истязая и истребляя, наводить ужас! И лавировать, извлекая для себя выгоду, ведь зажат между ордами. И царь-хромец, и царь-шут, и царь-змей: вытеснить одних, которые сиднем привыкли сидеть, и насадить других, которым дом - седло, а небо - крыша".

"А как с особой,- шутит с чего-то Аскер, чтоб хоть как-то без умыслу уязвить Расула, страдающего из-за Джанибека (?),- равной твоему шефу?"

Расул улыбнулся: "Был Узун Гасан, Длинный Гасан!"

Аскер хохочет: "И Короткий Джанибек!", радуясь своему бесстрашию (опьянен близостью хрупкого создания).

"Составил "Свод законов", как править. Мать у него... нет-нет, я имею в виду Длинного Гасана, была, Между прочим, очень мудрой женщиной, звали ее Сара-хатун. И послы у него: венецианский, Амброджо Контарини,- все-все пыталась некогда Асия вложить в память Бахадуру,- венгерский, польский, русского князя Московского, Марком звали, и в дар Длинному Гасану сто кречетов! А Афанасий Никитин, возвращаясь домой из Индии, гостит в лагере Длинного Гасана, А потом Се-февиды, поэт-властелин шах Исмаил Первый ("Вот бы о ком еще написать!" - подумал Аскер). И при нем,- подзадоривает Расул Аскера,- дружина из собственного племени, чтоб помог держать народ в повиновении, точь-в-точь как Джанибек (копирует). Он же - поэт!"

"Джанибек?"

"Он тоже! Но я об Исмаиле Первом... Хоть одну строку!" - взмолился Расул, но гости отвлекли.

И Аскер унес с собой невыговоренные строки шаха-поэта: "Он молвит речь, она чужая, что в ней - не смыслит он!" А еще изречение: "Что? Восстанут? Слово против скажут?! Выхвачу меч и ни одного человека в живых не оставлю!"

И долгие (длинные?) размышления, что у нас без этого никак нельзя,- пусть себе правители ломают головы, как с народом собственным ладить, а поэту Аскеру Никбину довольно и малой радости общения с той, которая чутко и послушно внимает ему.

В тот же вечер толковали с Асией о памяти (увы, в реферате Бахадура ни слова не было о памяти исторической), и об Ильдрыме - ни слова (но поговорят).

Расул все же успел сказать Аскеру Никбину (о малой его радости):

"Так что (усмехнулся) это у нас в генах".

"Что?"

"Так тебе и отвечу!.. Нашел простака!"

Не мешало бы, конечно, кое к каким памятникам буйноголовых подвести и спросить: "Что это? Груда гранита или история?" Бабеку памятник будет, как Аскер Никбин его сыграет, и с него скульптор и вылепит, читай Путеводитель Памятников, составленный кем-то, а под рисунками слова Аскера Никбина.