Семейные тайны

Ну да, модное слово: сокрытие! Кого-чего? Тайн. А еще? Пашен. Ах, паа-ашен! К тому же еще и орошаемых!.. Никто не видел, как Асия нападала (а что толку?). Специально приехала: отвела душу, ничего более. Да, ее потом не остановишь,- вот бы и развернуть, как транспарант или полотнище, восславив активную личность, достойную династии (и эпохи).

- Не драматизируй,- успокаивает Расула Джани-бек, когда в добром настроении и прислушивается; ведь у него как когда: кажется, что из Овечьей Долины только что притопал, довольный видом полей, а порой - будто выскочил из Волчьих Ворот (единственное неудобство - крутой спуск,- шею сломать можно, если не удержишься и грохнешься).

Быть Расулу начеку: чуть что, и накатится на тебя, как лавина, вся твоя откровенность!.. Нотации друг другу читают, любимое занятие - заклинание. ТАМ, куда БЕГУТ,- дело делается (утечка мозгов?), а ЗДЕСЬ заклинают: Самый Джанибека, колдун-вещатель - Самого (и его окружение), и в знак особого расположения выпускается волшебник на публику, чтоб ублажал-усыплял ее, Джанибек - кто под руку подвернется, Расул - собственного племянника, и успокаивается, что есть на ком душу отвести, племянник-политолог (арабский) своих слушателей, а Расула заклинает Асия, и вот - Джанибек, ибо в минуту, когда захотелось предаться заклинанью, Расул оказался рядом:

- Думать о будущем - роскошь.

- ?..

- Как говорит долгожитель? "Самый лучший день - сегодня". Только сей миг, и ничего больше. История,- это не вслух,- мертвый груз. Да, только сегодняшние дела.

- А потомки?

- Ну вот, ты уже для записи! Память слаба и гнев недолговечен!

- Ну а все же?

- Честно?

- Да.

- Абсолютно безразлично. Одни проклянут, придут другие, которые оправдают, дурное простят и даже забудут, а может, и вспомнят как хорошее, когда невмоготу станет.

И пошло давнее, джанибековская страсть: держать и держаться, удержать и удержаться, выдержать и жать, жать, жать. Шум в ушах, и катятся нули-колеса, снова не для записи: для себя!! да-с, и круговая порука, сплелось-переплелось: дети - не дети, и женщины - не женщины, в нулях и наука, и личики румяные, миллионы личиков, ни-че-го.

Скачут всадники-кочевники, одна лишь вытоптанная степь, и ветер в ушах. И еще о национальном духе, который ой как силен, его хоть отбавляй, качай - не выкачаешь (как нефть), а гордости национальной ни на грош!..

Откровенная беседа кончилась, как это часто случалось у Расула с Джанибеком, обидой: Джанибек ругал себя, что пустился в разговор "по душам", а Расул - что забылся, вспомнив, как однажды, когда их койки рядом были в палатке, в военный лагерь их повезли, Джанибек сказал: "Мне снился бог. Говорили с ним, о чем - *не помню. Седой, благообразный, приветливый" (?).

И, чтоб задобрить Джанибека, Расул сказал:

- Помнишь, Джанибек, ты однажды во сне увидал бога?

Джанибек решил, что Расул разыгрывает его. И неделю не подходил к телефону.

"А вы передали, что я звонил?" - недоумевал Расул, ругая себя за оплошность с богом.

Помощник, фамилия чудная: Цезарев, басом,- нет - дискантом: "А как же?" Дескать, смеет ли не докладывать, когда звонит сам Расул?

Асию б сюда, в Расулову глушь. Еще недавно о па-пяти с нею толковали, выискивая созвучия, вроде садов, ставших пустынями, и слой за слоем засыпано-спрятано, и скачут кочевники (это когда Расула на ковер вызвали, к Джанибеку).

- Память? Память бывает, это я у Бахадура вычитала, ассоциативная, увидела я, к примеру, Джанибека, и вспомнила Узун Гасана, Длинного Гасана из династии Белобаранных, некогда славен был. Далее память буферная, которая обновляется текущими воздействиями извне, генетическая наша память еще сильна, а сильнее ее память родовая, долговременная память, увы, не в чести, а нарушенная память - предел мечтаний для кое-кого из тех, кто нами повелевает, далее распределенная, кому что помнить: Джанибеку - о тех, кто над ним, тебе...- на миг умолкла,- о Джанибеке.

- С чего это ты взяла? - возразил Расул.

- Ладно, о Лейле, тут ты не станешь, надеюсь, возражать. Промолчал.

- ...память шаблонная, положено - не положено, банкет - банкетная, ' если ^ "а" - аовая, если "б" - бэовая и так далее,- запуталась,- эйдетическая память, хотя бы здесь точно и ясно!

- А это что?

- Фотографическая! Как глянул на плакат - отпечаталось!

И снова о Джанибеке - у него такая память. Толстогубова пленил: раз услышал его стихи - и уже шпарит наизусть (перед встречей - учил).

- Ты не сказала про историческую (удел мечтателей)...- Обидно, если мертвый груз.

Расул один в доме-особняке, уже осень, двор осыпан крупными желтыми листьями, они горят в закатные часы, и на безлистных гранатовых деревьях, как игрушечные, висят алые, лакированные будто, спелые гранаты. И Зевающий Усач, оберегающий покой Расула. И неудачи с жилым домом, на который были большие надежды. Роют котлован - прорываются какие-то подземные воды, шумят источники. А может,- осенило,- водопад родников?! Забросили стройку, благоустроили родник, назвав "Родником Расула"; а как уедет, сбежит отсюда, назовут "Слезами Расула" (?); почти как инициалы: С. Р.

В первое время, когда в свои приезды к Джанибеку Расулу предоставляли слово, да-с, это он умеет, зал замирал. Молчание гробовое: "А ну, что ты скажешь?" Он сразу в бой, и его риторические вопросы, как бесценные слитки, ложатся целиком в газетный отчет (а прежде - в резолюцию, которая словно покойник: шумят, пока не вынесли, а как вынесут - забудут): "Это что же получается, а?" Или: "Вот вам еще парадокс!" - сыплет этими парадоксами-перекосами. Однажды и о "лимоне"" Толстогубое, гость Аскера Никбина, по его епархии приехал,; тот, кого жена-корреспондент ласково Тушей зовет, вот она, сидит в зале, худая, хрупкая, с грустными, как у лани, глазами, обыгрывал потом это слово "лимон" в одном из своих выступлений в огромном спортивном зале, так из него выжимал, давя, сок, эдак, и зерна вылетали изнутри и - в телеаппаратуру, щелк-щелк.

И после Расула - Девяностолетний Старец (да, да, отец шефа Нисы, которой еще нет, не встретилась Расулу, вернее, она есть: только что приехала сюда, устроилась в общежитии, чиста, целомудренна, но уже заприметили ее).

Старец сидел в зале на специально вынесенном стуле между трибуной и первым рядом, а как дали слово, к нему два рослых парня подскочили, под руки и на трибуну, а старец вдруг помолодел лицом и звонко бросил в зал, где плотно сидели ряд за рядом и ни одного пустующего места, фразу, как фугаску, и полетели осколки:

"Вы думаете, они искренне аплодируют? Здесь же половина взяточников!" (??)

И - взрыв аплодисментов.

Никто такого не ожидал, а тут еще Шептавший (да, да, и он был здесь) теребит Расула, узнать хочет, с чего вдруг такой шквал?! Не успел Расул сказать, как вытянулось недоуменно лицо Шептавшего, а он передал услышанное Толстогубову, и у того тяжелые щеки вдруг повисли и стали пунцовыми, и Джанибек растерялся - дойдет еще до Самого!! за такое, мало ли что в ведомстве?? по головке не погладят! "Что возьмешь со старика? Ну да, .старый камышолог, порвал с родичами-буржуями, революцию делал, как не пригласить? К тому же ему всюду разбои мерещатся!.."

Аплодисменты на каждую мысль: и за здравие, и за упокой.

И женщина из учетного отсека (с функциями контроля), выступавшая до Расула, говорила б о нем (кто ж не тщеславен?), а не о Джанибеке: "Мы, женщины,- и голос прерывается, грудь колесом, дышит учащенно, астма замучила,любим вас, дорогой (Расул Мехтиевич), не только как главу нашего КамышПрома, под чьим мудрым руководством" и т. д., "но и как мужчину!".

И снова взрыв.

И будут хлопать, пока не установится единый ритм. И улыбка усиливает энергию зала. Иначе нет смысла. Кое-кто и не хлопает, ладонь касается ладони, а хлопка нет, но это неважно, когда ритмичный гул охватил зал, и волны несут свой челн, убаюкивая.