Страница 107 из 120
— От тебя я не ожидала этого, — с горечью упрекнула она его.
— Да что ты, Карима! Я просто хотел утешить, жалея тебя…
— Спасибо! — насмешливо поглядела Карима. — Вижу, как ты жалеешь…
Рифгат и сам понял, что чувство, заставившее его потянуться к Кариме, не было жалостью. И все же, не желая сдаваться, сказал:
— Я тебя не понимаю!
— Не притворяйся, Рифгат. А я тебя поняла. Если у тебя возникло это мерзкое желание, я тебя не виню. Но я думала, что ты сумеешь побороть себя. А ты…
— Карима!
Но Карима не хотела его слушать.
— Предупреждаю заранее: если не хочешь, чтобы я сейчас же взяла ребенка и ушла из этого дома, не подходи ко мне с такими мыслями.
Рифгат отошел. Помолчав некоторое время, повернулся к Кариме:
— Положи ребенка в кроватку, пусть спит спокойно.
Увидев, что опасность миновала, Карима уложила ребенка и взялась за работу.
— Прости меня, Карима, я очень ошибся насчет тебя.
— Не ты один, Рифгат. Очевидно, я сама виновата в этом.
6
Теперь Рифгату захотелось в самом деле сказать что-то теплое и ласковое Кариме. Но что он ей скажет? Что она красива? Что она отличная хозяйка?.. «Наиболее приятным для нее было бы, конечно, услышать что-нибудь о Шакире… Почему она сама не спрашивает о нем?»
— Рифгат, — помолчав, заговорила Карима, — если ты не сердишься, я хотела спросить тебя… Ты ходил вчера провожать Миляушу?
— Нет. Знаешь, Карима, Миляуша больше для меня не существует.
— Значит, слух оказался правильным?
— Какой слух?
— Я слышала, что она собирается замуж за одного инженера.
— Да, — сказал Рифгат, — это верно.
— Ты любил ее?
— Любил.
— Наверное, тяжело тебе было?
— Тяжело.
— А сейчас?
Рифгат задумался.
— Как тебе сказать… Должно быть, в моем характере есть большой недостаток: я быстро мирюсь с выпавшим на мою долю несчастьем.
— А сейчас как? Ты все еще любишь Миляушу?
— Не считаю возможным любить человека, который меня не любит.
— А ты знал о том, что она любила Шакира?
— Я никогда не верил, что она любит Шакира.
— Почему? Разве Шакир не стоит этого?
— Не знаю, так мне казалось…
— А Шакир Миляшу любит, да?
Рифгат снова задумался.
— Может быть, мне не следовало бы говорить с тобой об этом, — ответил он. — Но раз ты сама спросила, скажу. Шакир говорил, что любит Миляушу. Но, по правде, я не верил в его любовь к ней.
— Почему?
— Были причины…
В глазах Каримы мелькнула чуть заметная лукавая улыбка.
— А знаешь, Рифгат, — сказала она, — ты ведь и сам не любил Миляушу по-настоящему.
Рифгат даже обиделся:
— Как ты можешь говорить это, Карима!
Не ответив ему, Карима повернула разговор в неожиданную для Рифгата сторону.
— Знаешь, Рифгат, — сказала она, — нам, и мне и тебе, надо еще пройти испытание временем.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты был сегодня на заводе в нашем цехе? Видел только что собранные часы?
— Ну, видел.
— Это уже настоящие часы, верно? Они ходят, показывают время. И все-таки их еще не выпускают в свет. Они проходят довольно длительный испытательный срок. И у человека тоже должен быть такой испытательный срок.
— У человека? Человек проходит испытание всю жизнь, со дня появления на свет.
— Может быть, мое сравнение не совсем удачно, — улыбнулась Карима. — Я беру период нашего созревания. Скажем, мы достигли того возраста, когда получают паспорт. Можно сказать, стали вполне взрослыми. Однако мы еще, как невыверенные часы, многого не знаем в себе. Большинство часов хорошо проходит испытательный срок, но бывают и такие, что не выдерживают проверки. Вот и я не смогла выдержать испытательный срок, ошиблась…
— Да, — согласился Рифгат, — у тебя получилось не совсем ладно. Теперь, конечно, и сама раскаиваешься.
— Вот ведь и ты так думаешь! — обиженно сказала Карима.
Рифгат не понял ее:
— Как?
— Ты, конечно, знаешь, Рифгат: когда рождается ребенок, мать все поздравляют. Действительно, рождение ребенка — большая радость для женщины. А меня с этой большой радостью не поздравил ни один человек. В лучшем случае проявили лишь сожаление. Все осудили, с презрением отвернулись многие знакомые, родные, даже родители. И превратили мою радость в горе. А я не могу даже обидеться на них: они поступили так не потому, что хотели мне зла…
Новый прилив сочувствия вызвали эти слова у Рифгата.
— Слушай, Карима, — сказал он, — если ты сама не огорчена этим, если твой ребенок для тебя радость, плюнь ты на все остальное! Пусть говорят, что хотят… Я вот от всей души поздравляю тебя. Молодец!
— Спасибо, — еле улыбнулась она. — Я и сама так думала. А теперь несу за это наказание… Теперь я поняла: если ты живешь и работаешь с людьми, пьешь ту же воду, моешься в той же бане, нельзя не считаться с их мнением о тебе. Нельзя!.. А я не считалась. Для меня была дорога только моя любовь к Шакиру. На все остальное, как ты говоришь, я плевала…
— Продолжай и дальше так! — горячо поддержал он.
— Нельзя, Рифгат. Ведь что тяжело: даже очень хорошие люди, к которым я отношусь с большим уважением, считают меня легкомысленной и невоздержанной. А люди развращенные подходят ко мне слишком вольно. От этого страдает мое самолюбие. Ведь и ты сам только что плохо подумал обо мне…
Рифгат почувствовал, как лицо его залила краска стыда.
— Еще раз прости, Карима, — сказал он. — Ты целиком права…
А Карима продолжала свои рассуждения:
— Многочисленные любовные и семейные драмы происходят из-за того, что кто-то не посчитался с общественным мнением. Мне кажется, прежде наш народ более трезво относился к этому…
— Ты и сейчас любишь Шакира?
— Я и сейчас люблю его, — твердо ответила она, — А ты говоришь — невозможно любить того, кто тебя не любит.
Рифгату казалось, что он сделал для себя какое-то большое радостное открытие.
— Шакир должен любить тебя, — сказал он с уверенностью. — Знаю, что до сих пор он был равнодушен к тебе. Непростительно равнодушен. Потому ли, что любил Миляушу? Нет. Просто он тебя хорошо не знает, Карима. Видел бы он тебя сейчас! И увидит, остался бы только жив. Увидит — и заново влюбится, по-настоящему. Вот помяни мое слово…
На этот раз Карима тепло улыбнулась, как бы говоря: «Вот это похоже на утешение».
— Спасибо, Рифгат, за такие слова. Я и сама не теряю надежды дожить до этого дня. Есть еще один человек, который поддерживал во мне такую надежду, — это отец Шакира, Бакир-абый.
— Бакир-абый?1 — обрадовался Рифгат. — Ну, если так, совсем отлично.
— И мать Шакира не против.
— И мать? В таком случае завтра я с удовольствием пойду к ним. Я приглашен к ним в гости.
7
Бакир и Джамиля встретили его как дорогого гостя, На дворе было ветрено и темно, шел дождь вперемешку со снегом. И в доме Мухсиновых Рифгату показалось особенно тепло и уютно. Маскировочные шторы на окнах изнутри были оклеены светлыми обоями и не только не напоминали о военном времени, а даже придавали комнате праздничный вид.
Мухсинов помог снять шинель и повесил ее на вешалку, Джамиля, в коричневой шерстяной кофте, такой же, как джемпер мужа, тоже вышла навстречу в прихожую.
— Проходи, — сказал Бакир. — Вот это мама Шакира, Джамиля-апа.
— Очевидно, вы к Шакиру не приходили? Мальчиков, которые у него бывали, я знала.
— Да, в то время мы с Шакиром не были друзьями и в гости друг к другу не ходили…
Его усадили за стол. На нем стояли тарелки и еще что-то, покрытое сверху развернутой газетой.
— Какая дружба у школьников! — сказал Мухсинов. — Настоящая дружба — это фронтовая. Дорог тот друг, с которым вместе горя хлебнешь.
Он убрал газету, и перед глазами Рифгата открылся целый строй тарелок с закусками.
Затем Мухсинов достал из шкафа бутылку водки.