Страница 15 из 89
– Может, кто-то хочет начать? – Вениамин оперся о кафедру и подпер рукой подбородок, принимая расслабленную, готовящуюся внимать, позу.
– В прошлый раз мы остановились на Красовской, – раздался голос Стасяна. – Может, с нее и начнем?
– Неплохая идея, – чуть подумав, решил Верстовский. – Но начнем мы с тебя, а ею продолжим. Приступай, дружок… Как, говоришь, твоя фамилия?
Я обернулась и мстительно улыбнулась Ромкиному другу, из которого был такой же чтец, как из меня – Терминатор.
– Мильнев, – Стас состроил страдальческую гримасу и принялся листать учебник. – Одну минуточку… Э-э-э. “Ваша светлость, я сознаю, что поступаю весьма дерзновенно, посвящая мои слабые строки вашей милости…”
– Посвящение не надо читать, давай сразу со стихотворной формы, – поправил его декан.
Как только диска солнечного
Швырнул в пространство плачущий восход,
Уже Адонис на охоте с псами…
Увлекшись ловлей, он любовь клянет.
Его Венера мрачная догнала
И, словно дерзкий жалобщик, пристала…
Стас бубнил, уткнувшись лицом в парту. Верстовский попросил его прибавить громкость, но особого успеха не добился, и просто махнул на него рукой. Я следила за текстом, пытаясь справиться с волнами дрожи, накатывающими на меня, словно прибой на прибрежные камни. Сейчас настанет моя очередь читать – да, всего лишь читать! – а я раскисла…
– Достаточно, – Вениамин Эдуардович сделал пометки в журнале: по движению руки это был один огромный прочерк, и обратил на меня выжидающий взор. – Надеюсь, следующий студент справится лучше.
Гарденина ободряюще стиснула мою ладонь и незаметно ткнула в книгу, показывая место, с которого читать. Я кивнула и откашлялась:
– Ты одарен такою красотой, / Что мир погибнет, разлучась с тобой… – мой голос подрагивал и драматически срывался. Я на секунду прикрыла глаза, представляя на месте старшего Верстовского младшего:
Сойди с седла, мой милый, поскорее
К стволу уздою привяжи меня!
В аудитории грянул хохот. Даже серьезная Юлька, и та покатилась со смеху.
– “Коня” привяжи, а не “меня”, Красовская! – Верстовский побагровел. – Тихо!
Я терпеливо переждала постепенно стихающий шум, обливаясь пОтом и позволяя одногруппникам сбросить напряжение в бурном веселии. Вот уж оговорочка по Фрейду! После таких провалов дают прозвища на всю жизнь.
К стволу уздою привяжи коня!
Меня порадуй милостью своею
И сотни тайн узнаешь от меня.
Приди и сядь, здесь не таятся змеи…
Я докажу, как целовать умею!
– Это совсем никуда не годится, Маргарита, – самым некорректным образом прервал меня Верстовский. – Вы же не сводку новостей озвучиваете!
– Что конкретно я делаю не так?
– Не вкладываете душу и эмоции. Где ваш пыл, ваша страсть? Неужели вам не случалось признаваться в чувствах мужчине?
Глаза всех присутствующих обратились ко мне, ожидая ответа.
– Нет! – скрипнула я зубами.
– Тогда представьте себя в этой роли. Поэмоциональней, пожалуйста.
По ощущениям, я читала долго, целую вечность, большую часть времени “отключаясь” и произнося слова автоматически, но иногда выныривая в реальность и приходя в еще больший ужас от слов, которые произношу. Я уже читала это произведение на втором курсе, но по-русски оно звучало еще непристойней, чем в оригинале. Воистину, поэты и писатели во все времена были озабочены продолжением рода.
В горле пересохло, и я сделала паузу. Декан смилостивился и перестал пытать меня чтением.
– Спасибо, Красовская. В вашем исполнении строки Шекспира зазвучали по-новому, – одногруппники снова захихикали. – Теперь пусть читает соседка.
– Я – Гарденина! – Юлька так и подпрыгнула на стуле. – На локти и колени опершись, / Она тотчас рядом с ним ложится… ОЙ!
К концу половины пары студенты сидели в гробовом, задумчивом молчании. Даже для нас, выросших в эпоху безжалостной интернетизации, произведение стало откровением.
– Оставшееся дочитаете дома. На следующей части занятия обсудим прочитанное. Подумайте над вопросами – скоро вам придется писать самостоятельную по этой поэме.
Прозвучал звонок. Одногруппники немного расслабились. Кто-то последовал примеру Верстовского и вышел из аудитории на время перерыва, кто-то залип в телефоны.
– Ну почему он такой злыдень, а? – я обессиленно рухнула головой на стол. – Если Моль не выздоровеет в ближайшее время, я просто помру!
Мне хотелось плакать от собственной неудачливости. Не может быть, чтобы Верстовский оказался моим преподом случайно – и не когда-то, а именно после вчерашнего разговора!
Юля о деталях нашего диалога не знала (я лишь рассказала ей, что декан предложил мне перевестись в связи с… м-м-м, техническими причинами, подкрепленными предубеждением и личной неприязнью). Она отнеслась к замене преподавателя философски.
– Не парься, он привыкнет к тебе. Вы, считай, родственники.
– Считаешь? Если ты намекаешь на связь с Романом, то я почти забыла, как он выглядит. Да и родственные узы еще не гарантируют прекрасных взаимоотношений.
– Стерпится-слюбится. У вас ведь все серьезно, да? – лучшая подруга шутливо стукнула меня кулаком по плечу.
Да, настолько серьезно, что он не вспоминает обо мне второй день. Если бы не нервотрепка с его отцом, Роману бы крепко не повезло при следующей встрече. А так…
Так у меня появился достаточной силы отвлекающий фактор. По мощности сопоставимый с неудовлетворенной девичьей похотью.
Пятиминутная передышка закончилась в один миг. Декан вернулся в аудиторию, одногруппники надели траурные мины. Над нами навис призрак Шекспира.
– Итак, дамы и господа, – Вениамин Эдуардович вернулся за кафедру. – Какие вопросы возникли у вас по прочтении “Венеры и Адониса”?
После некоторого замешательства руку поднял Михаил с последнего ряда – долговязый шатен, не столь привлекательный, как Роман, но такой же раздолбай.
– А если их не возникло?
– Если так, – в голосе Верстовского зазвенел металл, – становится неясно, что вы забыли на факультете художественной литературы… Да и вообще в нашем вузе. Классические произведения должны порождать споры и диалоги в думающих головах, которые затем хочется излить на бумагу… – Пользуйтесь случаем, пока отвечаю я. В следующий раз это придется делать вам. Итак…
Я задумалась – а сколько книг написал сам декан, и писал ли? В целом я была с ним согласна. Что касалось юношей в нашей группе (да и в целом на потоке), то одержимых книгами было немного. В основном создавалось впечатление, что молодые люди выбрали Ливер как меньшее из зол.
Студенты насупились и постарались разродиться вопросами. Гарденина незаметно полезла в смартфон. Что касается меня, то в голову приходило сплошное неприличное. Такое и спрашивать стыдно. Или на это и была ставка?.. Сейчас как скажет: “Красовская?”
– Красовская! – я вздрогнула, но то был всего лишь Стасян, шипящий через половину класса. – Спроси, практиковали ли в то время связывание?
Верстовский, конечно, все услышал, и уже начал поворачивать к нам недовольное лицо, но храбрая Юлька спасла меня от позора. Она вытянула руку во всю длину и выпалила на одном дыхании:
– Вениамин Эдуардович, можете пояснить одну деталь? В начале поэмы есть фраза: “Она хватает потные ладони”... Я решила, что это неточность перевода, но в другом варианте вообще: “И хвать ладонь, и жадно лижет пот”... – Гарденина умолкла, смутившись.
– Буэ! – высказался кто-то с соседнего ряда.
– Слишком натуралистично для нашего века, правда? – хмыкнул декан. – А в те времена влажная рука считалась признаком телесного полнокровия и свидетельствовала о силе чувственных влечений…
Физиономии одногруппников приобрели глубокомысленное выражение.
– Ненавижу потные ладони, – шепнула я.
– Аналогично, – ответила подруга. Ее смелость вдруг приоткрыла заслонку в тугодумных молодых умах, и роящиеся там вопросы так и посыпались наружу. Видя, как охотно Верстовский делиться познаниями в области средневекового полового мышления, парни и девушки спрашивали наперебой.