Дрянной декан

Пока Эльвира Михайловна, олицетворяющая худший в плане фигур пример наследственности, отвернулась к плите, я скатала шарик из салфетки и запустила им в подружку, дабы не зарывалась. С фигурой у нее все в порядке – она в целом стройная, но с аппетитными нижними формами. Из-за несоответствия миниатюрности в вертикальной плоскости и пышности в горизонтальной, могло возникнуть впечатление лишнего веса. Я не видела в этом проблемы, да и мужчины считают круглые бедра весьма привлекательными. Она бы в этом убедилась, если б не распугивала всех парней в радиусе километра своей надменностью.

– Зачем тебе быть, как фотомодель? – Юлькина мама вернулась за стол с двумя чашками, потом взяла еще одну для себя. – У них у всех больные желудки. А вот здоровый широкий таз необходим для зачатия и рождения ребенка… Хотя тебя это не интересует, да?

– Ой, только не начинай… – подруга закатила глаза и попыталась спрятаться за кружкой чая. Похоже, Эльвира Михайловна затронула какую-то больную, часто поднимающуюся в семье, тему.

– А что такого? В твоем возрасте пора начинать думать о продолжении рода. Встречаться с мальчиками. Хотя бы ими интересоваться…

– Я сконцентрирована на учебе, мама, – отчеканила Юля. – Пока другие только и думают о размножении, я стараюсь обеспечить себе достойное будущее. Когда голова забита отношениями, в этом нет ничего хорошего, поверь мне… Ой!

Она осеклась и разлила чай, потому что я легонько пихнула ее под столом, боясь, что она сболтнет лишнее про нас с Ромкой. Почти сразу у меня завибрировал телефон, на экране высветилась фотка, где мы обнимаемся в одном из коридоров Ливера.

– О, а это твой молодой человек, Рит? – Гарденина старшая увидела заставку и обратила ко мне сияющее лицо.

– Ага, – после Юлькиной антирекламы отношений было немного стыдно признаваться в наличии парня.

– Как здорово! – восхитилась Эльвира Михайловна. – И где вы с ним познакомились?

– Да мы в одной группе учимся…

– Замечательно. Вот и я говорю, что можно и учиться, и о личной жизни думать, одно другому не мешает, – женщина аккуратно разгладила конфетный фантик, сунула в рот карамельку и сделала глоток чая. – А Юлек меня убеждала, что у вас в литературном мальчиков почти нет, а те, что есть, нетрадиционной ориентации.

Тут уж в меня прилетел предостерегающий пинок под столом, я подавила смешок и сделала максимально серьезное лицо.

– В чем-то она, конечно, права, выбор там и правда небольшой. Мне нереально повезло.

– Нормальных единицы, и те постоянно “ходят по рукам”, – заверила подруга детства. – Ну что, пойдем заниматься, Рит?

Я едва успела притронуться к чаю, но сопротивляться Гардениной, твердо вознамерившейся убежать от матери, было нереально. Семья жила в небольшой квартире. В двух комнатах помещались мать, отец, кот, попугай, сама Юля и ее брат-подросток. Родители обосновались в зале, а единственную спальню делили между собой дети и попугай. Кот обитал нигде и везде сразу.

В спальне царило двувластие. В принадлежащей подруге половине комнаты было чисто, прибрано и уютно, в то время как в другой половине стоял бардак. Мы с Юлей развалились на маленьком диванчике, который служил ей кроватью, и задернули свисающую сверху шторку, чтобы не наблюдать ворох из одеял, учебников и носков у противоположной стены: пятнадцатилетний Миха вместо того, чтобы раскладывать вещи по местам, настойчиво вил из них гнездо.

Попугай, белоснежный корелла с желтым хохолком, встретил нас приветственным ором и принялся грызть прутья клетки, выражая таким образом дружелюбный настрой. Вскоре в дверь заскребся кот. Белоснежный, толстый, нереально пушистый зверь шмыгнул внутрь комнаты и сел у дивана, не сводя с меня пристального взгляда. Я с детства не переносила кошачью шерсть, поэтому мои отношения с данными представителями домашних животных сводились к сохранению дистанции.

– Вот и что прикажешь с ней делать? – Юля раскрыла рюкзак и принялась возмущенно кидать на постель учебники. – Уже целый год меня донимает! Когда я приношу одни пятерки за сессию – заметь, единственная в группе! – это для нее ничего не значащий фактор. А то, что у меня до сих пор не устроена личная жизнь – кричите “Караул!”, с дочкой что-то не в порядке!

– Меня мои тоже достают, только с учебой. Они с тобой совершенно солидарны: любовь мешает сдаче экзаменов и получению диплома. Махнуться бы нам с тобой родителями, а?

Я рассмеялась, но на душе было невесело. В свете подобных разговоров, моя ситуация выглядела и правда малопривлекательно: из престижного британского вуза я перевелась, в новом, российском и не шибко престижном, тоже все трещит по швам… А почему? Потому что думаю только о размножении. Голова одним Романом забита. И в данный момент его стремительно теснил другой Верстовский…

– Грустишь? – Юля заметила мою кислую мину и придвинулась ближе, прикоснулась плечом. – На твоем месте мне бы тоже было невесело. Ждешь, пока он напишет или позвонит, ждешь… А потом он приходит и в очередной раз предпочитает тебе общение с друзьями.

Не в бровь, а в глаз. Я часто заморгала, чтобы не расплакаться. А ведь еще какую-то неделю назад мне казалось, что у меня счастливая взаимная любовь с одним маленьким недостатком – отсутствием секса.

– Почему бы тебе не найти какого-нибудь ботаника для отвода глаз? – спросила я, чтобы сменить тему. – Будете встречаться с ним раз в недельку, целомудренно целоваться в щечку… Твоя мама успокоится и перестанет бить тревогу.

– Использовать живого человека в своих целях? – Юля скорчила гримасу ужаса. – К тому же, наших ботаников даже вспомнить страшно! И не ботаников тоже…

– А вдруг тебе понравится? – возразила я. – Могла бы хоть попробовать.

– Да пробовала я! Раз или два, на короткое время… Не знаю, наши парни меня абсолютно не торкают. А размениваться по мелочам нет никакого желания.

Кот, все это время лежащий с краю дивана, медленно приблизился ко мне. Словно негодуя на отсутствие внимания, он вознамерился во что бы то ни стало завоевать мою любовь. Гипнотизируя взглядом желтых глаз, он залез мне на колени и улегся там, как у себя дома. Сегодня я не стала его прогонять, лишь охнула под тяжестью пушистой тушки и медленно запустила руку в мягкую шерсть. Приступ аллергии – ничто по сравнению с болью, которая разрасталась в душе.

– Ты тоже можешь найти себе кого-нибудь, – подкинула идею подруга, – кто утолит твой сексуальный голод, раз у Романа с этим проблемы. Впридачу или взамен…

Я с подозрением посмотрела на ее ладонь, лежащую у меня на бедре.

– Надеюсь, ты не себя имеешь в виду?

– Нет, что ты! – Юлька отпрыгнула в сторону, чем напугала кота, который, возмущенно пища, сдернулся с места. Я оглушительно чихнула. В моей руке, на свитере и ногах осталось достаточно шерсти, чтобы связать белоснежную варежку. – Я про мужчин. На самом деле, в Ливере хватает кавалеров. Скоро Осенний бал, могу познакомить тебя там с кем-нибудь с соседних факультетов.

– Заметано, – я решительно приподняла подбородок. – Клин клином, как говорится. А сейчас… У тебя есть ноутбук? Нужно прочесть тонну сопутствующей литературы. Чувствую, на следующем занятии декан приготовит нам сюрприз…

Предчувствия, особенно плохие, особенно – связанные с ненавистным Верстовским – редко обманывали меня. Уже со следующей “зарубежки” декан насел на всех нас, и на меня в частности.

– Красовская! – чеканил он, стоя спиной и выписывая на доске основные тезисы занятия.

– Красовская! – ворчал, сверяясь со списком учащихся.

– Красовская! – кричал с другого конца аудитории, куда ушел, чтобы проверить конспекты нерадивых студентов.

После “Венеры и Адониса” пришел черед “Ромео и Джульетты”, и вскоре, по примеру последней, я готова была выпить яда. Мне стала ненавистна сама моя фамилия.

Читать мы больше не читали. На вопросы он, как и обещал, практически не отвечал, зато заваливал ими нас. И вопросы его были не в пример сложнее тех, что задавали ему мы – спасибо проведенному за чтением научных статей времени, конкретно мы с Гардениной в лужу сели несильно (так, слегка задницы замочили), а вот остальным, особенно мальчикам, повезло меньше. Мишка и Стас были выдворены с пары за тотальную неготовность к уроку, другие – отчитаны и унижены оскорблениями века так шестнадцатого. Сам декан заработал несколько новых прозвищ, самое лестное из которых звучало как “Эдуардогоргонович”.