Страница 84 из 139
Глава 15
25 октября 2042 г.
…Не знаю, что инициация сдвинула в моем организме, но армейская химия, которую Росянка нашла в оружейке «Гольфстрима» и скормила мне, отключила сознание как-то уж очень однобоко. То есть, вместо обычного сна без сновидений одарила одним бесконечным кошмаром длительностью в десять с половиной часов. В результате «мудрое» решение скоротать время перелета в бессознательном состоянии вышло боком. Ведь вместо привычного безвременья я раз за разом переживал одни и те же ситуации: входил следом за Дороховым в его номер, узнавал последние новости и сминал пальцами подлокотники модернового металлического кресла; пробивался сквозь толпу безликих фанатов к выходу из банкетного зала отеля, а тот все удалялся и удалялся; ломился в дверь командно-штабной машины, чтобы показать аналитикам записи камер наружного наблюдения клиники «Парацельс-Эм», но, оказавшись внутри, обнаруживал, что кунг пуст; врывался в нужный флигель с оружием наперевес, успевал всадить по две пули в ближайших обдолбанных наркош, рвал жилы, чтобы закрыть собой женскую фигурку, отчаянно отбивающуюся от насильников, ловил грудью остро отточенный клинок, а лицом — какую-то жидкую дрянь, почему-то пахнущую мазутом, и слеп.
Возвращение в сознание под другой армейской химией тоже не восхитило. Нет, всю муть из головы как вымело, но воспоминания о кошмарах стали только ярче, а обострившаяся эмпатия ухудшила и без того не особо радужное настроение аналогичными эмоциями девчонок. В итоге на трап самолета я вышел злобным, как цепной пес, наткнулся взглядом на звено знакомых «Финистов» с работающими движками, посмотрел на мрачное лицо приближающегося Еремеева и среагировал на вспышку боли в запястье левой руки только после того, как услышал требовательный шепот Голиковой:
— Держи себя в руках: ОН в этом НЕ ВИНОВАТ!
С последним утверждением можно было бы и поспорить, но толку? Поэтому я шевельнул кистью, стряхивая захват, почувствовал, как ногти подруги царапают кожу, спустился на бетонку и сухо ответил на приветствие.
— Денис Владимирович, на момент захвата заложников следственная группа еще не наработала критический объем материала, и у нас еще не было оснований для задержания Грибушина!
— А сейчас они есть? — задохнувшись от ненависти к этой конченной твари, спросил я.
— Он уже арестован и вовсю дает показания…
— Арестован? — эхом повторил я после того, как допер, что отстранение и арест — далеко не одно и то же.
— Мы накопали столько всякой грязи, что ему грозит как минимум пятнашка с конфискацией. И если бы расследование началось хотя бы на сутки раньше…
— К сожалению, история не терпит сослагательного наклонения… — сглотнув подступивший к горлу комок, криво усмехнулся я, посмотрел на ночное небо, вспомнил о том, что десятичасовой перелет и такая же разница во времени между Вегасом и Москвой «съели» целые сутки, и спросил, что там с моей просьбой.
Еремеев чуточку поколебался, но как-то почувствовал, что убеждать меня в несусветной глупости принятого решения абсолютно бесполезно и зачем-то застегнул пиджак еще на одну пуговицу:
— Мы все решили.
Выдавить из себя слова благодарности оказалось неимоверно сложно, но я с этим как-то справился. И даже смог взять на себя лишние обязательства:
— Большое спасибо. Буду должен.
Зато предложение Виктора Викторовича составить нам компанию отверг. Вернее, сначала спросил, возможны ли какие-либо проблемы в том случае, если его с нами не будет, а когда получил отрицательный ответ, озвучил свои мысли без каких-либо купюр:
— Мы — свои. Вы — нет. Будете мешать.
Как ни странно, он нисколько не обиделся: мотнул головой в сторону одного из «Финистов», заявил, что эта машина в нашем распоряжении, и познакомил меня с офицером ФСО, который был в состоянии решить любые гипотетически возможные проблемы.
В этот раз сказать «Спасибо» получилось значительно легче. Вероятнее всего, из-за того, что я поверил в то, что ситуация сдвинулась с мертвой точки, и планировал следующие шаги. Прощальное рукопожатие тоже… получилось. Так что я обернулся к Кнопке, Линде и экипажу «Гольфстрима», сказал, что скоро буду, и в сопровождении самых близких подруг ломанулся к нужному конвертоплану.
Перелет до госпиталя толком не запомнил, так как невидящим взглядом смотрел в иллюминатор и видел обрывки из самых неприятных кошмаров. Но стоило машине замереть в центре посадочного круга, изображенного на крыше одного из корпусов люминесцентной краской, как все посторонние мысли как ветром сдуло, а сознание перешло в боевой режим. Поэтому за ФСО-шником, двинувшимся к башенке грузового лифта, я двинулся с целеустремленностью атакующего танка. Краем сознания отметил, что мы спустились на четвертый этаж, отпечатал в памяти чуть ли не каждый шаг по светлому коридору, почти не пахнущему больницей, а перед дверью с номером четыреста шестнадцать поймал поводыря за рукав:
— Дальше мы сами…
Он молча сделал шаг в сторону и застыл. А я плавно потянул на себя неожиданно легкую створку, скользнул в палату и разом охватил ее взглядом. Увиденное разбередило память и заставило вспомнить сначала «веселые картинки» из жизни в детдоме, в которых наширявшийся всякой дряни ублюдок жег каплями раскаленной пластмассы обнаженную грудь одной из самых затюканных ровесниц, а потом не менее «веселый» январь сорок первого. Точнее, тот самый момент, когда я увидел результаты «общения» наемников, нанятых Ильей Котовым, с Рыжовой.
Нет, прямой аналогии не наблюдалось — знакомая фигурка, лежащая на навороченной кровати, была накрыта тоненьким одеялом по середину груди, а все, что выше, было закрыто бинтами, зато глухая тоска, ощущающаяся в эмофоне, слишком уж хорошо перекликалась с тем отчаянием, которое я когда-то видел во взглядах Райки Митрохиной и моей Лерки.
Впрочем, зависал я от силы секунду. А потом еле слышным шепотом обратился к Афине, при нашем появлении бесшумно поднявшейся со стула и качнувшейся навстречу:
— Почему она привязана?