Страница 117 из 139
Я коротко кивнул и начал раздеваться. Да, на краю сознания все-таки мелькнула мысль о том, что Матвеича, единственного члена команды, через которого меня было реально достать, надо было тоже отвезти на остров. Но я ее задвинул куда подальше, ибо этот мужчина, при всем его профессионализме и серьезнейшем опыте, дико бесил Рыжову и Ростовцеву «горизонтальным» интересом, скрывающимся за бесстрастным лицом, и позволять ему жить на нашем острове неделями они были не готовы. В общем, я снова отключил голову и потерялся в новых ощущениях: руки начинающей целительницы чуть ли не с первого прикосновения начали медленно, но уверенно раскручивать те запасы нерастраченной энергии, которые во мне скопились за двое суток безделья, во что-то вроде управляемого вихря! Да-да, именно управляемого — я откуда-то знал, что могу выплеснуть всю собранную мощь в любое мгновение, в любом направлении и хоть по частям, хоть одним ударом!
Пребывай я в обычном состоянии, наверняка задумался бы о том, к чему Лера придет, когда разовьет свой Дар до предела. А так просто наслаждался ощущением абсолютной гармонии души и тела. И ждал. Момента, когда меня куда-то там позовут.
К сожалению, после того, как в массажку заглянула Голикова и заявила, что мне пора, Лерка оставила мою тушку в покое, и вихрь начал потихоньку замедляться. Я попробовал его подстегнуть, но почувствовал, что еще не готов к подобным подвигам, и начал тратить энергию, улетучивающуюся впустую, на контролируемые перемещения. То есть, неосознанно следовал принципам древнего мастера из то ли японской, то ли китайской притчи, утверждавшего, что он ест, когда ест, бьет, когда бьет, и так далее.
Забавно, но при этом тело работало настолько четко и точно, что я добавил к перемещениям удары по воображаемому противнику, отводы «его рук» и нырки под контратаки. В итоге заигрался и более-менее пришел в себя только тогда, когда оказался в перекрестии лучей прожекторов и услышал слитный рев тысяч голосов:
- Чума-а-а!!!
Тут сама собой проснулась память и отправила меня вниз по искрящейся дорожке ко входу в октагон. Ну, а руки над головой я вскинул сам. Когда увидел на левой половине ближайшего экрана фотографию Артура Гаспаряна и допер, что «слепая жеребьевка», как и положено, уже состоялась, и мне подобрали первого противника.
Воплей ринг-анонсера, описывавшего мои ТТХ и достижения со времен царя Гороха, не слышал — вглядывался в фигуру армянина, мечущегося по своей половине восьмиугольника, и пытался поймать его взгляд. Все остальные телодвижения, предваряющие выход на канвас, тоже прошли мимо — я слышал только голос Таньки, монотонно повторяющей фразу «Он боксер», чувствовал только ладони Лерки, разминающие трапеции, и без какого-либо участия разума наглухо закрывался от невероятно насыщенного эмофона зала.
Оказавшись в восьмиугольнике, запоздало сообразил, что Голикова пыталась переключить меня в нужный режим, развернулся на месте, проартикулировал слово «Помню» и, наконец, «вцепился» в своего противника. В смысле, не только увидел его глаза, но и почувствовал его, как часть самого себя. Вот и жил им. До команды рефери и первого пристрелочного джеба, который в принципе не мог до меня дотянуться. И чувствовал легкое неудобство из-за того, что эта часть опасается ударов ногами и проходов в ноги, не привыкла к объему и весу шингартов, не очень уютно чувствует себя в октагоне и так далее. Впрочем, все это не мешало работать — я привычно занял центр канваса, поймал свою дистанцию и начал поддавливать. То есть, держал армянина на дистанции, на которой он чувствовал наибольший дискомфорт, раз за разом проваливал в атаках и пробивал неакцентированные серии туда, куда хотел. Благо вихрь еще крутился, и любые перемещения удавались так, как будто я отрабатывал их по тысяче лет.
К середине раунда в эмоциях кавказца из Канады появились первые искорки растерянности. А после того, как я два раза подряд чувствительно приложился к его печени — злость. И он решил забыть о чистом боксе. Зря: почти все, что в профессиональном боксе традиционно считалось грязью, у нас, в смешанных единоборствах, было нормой. Кроме того, единственное, во что он вообще попадал — это в перчатки. Так что об ударах в затылок, в пах, головой или плечом, а также захватах за руку, давлении предплечьем на шею, удержании в клинче и тому подобной хрени мог только мечтать.
Кстати, на третью попытку сделать мне подножку я все-таки ответил. Выбив его переднюю ногу куда более техничным движением, удержав тушку, которую начало опрокидывать, в вертикальном положении, и без особой спешки разорвав дистанцию.
Намек был понят влет, и до конца раунда Артур работал только руками. Зато попробовал ударить после гонга. Со всей дури. Но промахнулся, чуть было не грохнулся на канвас и взбесился еще сильнее.
Я спокойно «дотанцевал» до своего угла, мотнул головой, отказываясь усаживаться на скамеечку, несколько раз кивнул Дмитрию Петровичу, хотя не слышал, что он мне говорит, ополоснул рот, дал Рыжовой возможность поизображать катмэна и после очередного удара гонга вернулся в центр октагона.
Второй раунд Гаспарян начал с очередной подлости, попробовав рубануть меня во время касания шингартами. Я поднырнул под довольно мощный правый хук и на уходе за спину воткнул кулак в печень, забрал спину, встряхнул напрягшуюся тушку и вернул на место. Увы, у мужика напрочь сорвало крышу: вместо того, чтобы понять недвусмысленный намек и сделать очевидные выводы, он попробовал ударить меня локтем, а когда понял, что не достает, выбросил бэкфист.
Я опять постучал по печени. Не сильно, но два раза подряд. Потом закрутил беснующегося боксера вправо, поймал на переходе и посадил на задницу медленным, но тяжелым ударом в центр грудной клетки.
Он выплюнул капу в ладонь и выругал меня по матери. На не особо хорошем, но достаточно понятном русском. Потом вернул капу на место, вскочил на ноги и ринулся в атаку. Но на первой же выброшенной двойке нарвался на серию из двенадцати ударов по этажам, каждый из которых не сильно, но сотрясал. Попробовал зайти в клинч, но я сбил его руки в стороны, шлепком тормознул колено, которым он попытался ударить меня в пах, и пробил двоечку. На уходе в сторону — правый кросс в печень и левый боковой в челюсть. Чтобы сложить пополам и положить на канвас. Секунд, эдак, на пять.