Страница 70 из 100
«Какое блаженство, мистер Дукейн, — говорит он нашему младшему лейтенанту, — не видеть рож этих чертовых адмиралов! Да и что такое адмирал, в конце концов? — продолжает он. — Всего лишь следующий после капитана чин, да еще и обладающий дурным нравом, мистер Дукейн. Итак, учения можно продолжать. О! Антонио, ну-ка, принеси сюда мою бутылочку...»
Когда Антонио вернулся с бутылочкой содовой, щедро разбавленной виски, ему было приказано не спеша покачивать гамак, а морские пехотинцы продолжили свои мучения. Сержанта предусмотрительно избавили от участия в этом надругательстве, и он потешно подпрыгивал на верхней ступеньке трапа, вытягивая загорелую жилистую шею, чтобы получше разглядеть творящееся внизу безобразие, и цокая языком от восторга. Многие матросы торчали на шкафуте, таращась на эти так называемые учения с таким видом, словно перед ними выступал Королевский оркестр, исполняя знаменитую балладу «Солдаты в парке».
Должен заметить, что подобные маневры на флоте — явление крайне необычное и чрезвычайно редкое. Спустя десять минут такой муштры вот этот самый Гласс — жаль, что он так надрался сегодня! — заявил, что с него хватит и что ему пора отправляться домой. Тогда мистер Дукейн, недолго думая, огрел его плашмя абордажной саблей по башке. Винтовка Гласса полетела на палубу, сопровождаемая соответствующими выражениями, и он наклонился, чтобы поднять ее за цевье. Но тут к нему подлетел Маклин — рейнджер из Госпорта — и прыгнул Глассу прямо на шею, отчего тот растянулся на палубе во весь рост.
Тут наш Старик разыграл целое представление, изобразив, будто пробуждается от сладкой дремы.
«Мистер Дукейн, — наконец вопросил он, — что за нелепая заминка?» — А Дукейн делает шаг вперед и, вытянувшись во фрунт, отвечает: «Всего лишь очередное покушение на убийство, сэр!» — «Только и всего? — лениво тянет наш Старик, пока Маклин поудобнее устраивается на загривке Гласса, а потом роняет через губу: «Уведите его! Ему известно, какое наказание его ожидает».
— Ага! — пробормотал я, торопливо перелистывая страницы книжонки этого «М. де К.» — Полагаю, это и есть то самое «всем известное британское высокомерие перед лицом вызванного жестоким обращением мятежа».
— Итак, — продолжал Пайкрофт, — брыкающегося и упирающегося Гласса увели с палубы и спустили по трапу прямо в ласковые руки сержанта. Тот погнал его вперед, как шелудивого пса, во всеуслышание грозясь заковать в кандалы за такое поведение.
«У тебя ствол перегрелся, приятель! Смени воду в кожухе и сам остынь малость! — заявил ему очухавшийся Гласс и попытался выпрямиться, приняв самый воинственный вид. — Вся беда в том, что ты начисто лишен воображения!»
«В самом деле? Зато у меня осталось немножко власти», ответил ему сержант и скорчил злобную физиономию.
«Да неужели? — огрызнулся наш приятель. — Имей же совесть, в конце концов. Нынче вечером меня расстреляют перед строем, а ты будешь командовать расстрельной командой».
Уж не знаю почему, но сержант взбеленился не на шутку. У него аж пена на губах выступила. Откровенно говоря, особым умом он не отличался, вернее, был туп, как пробка. Словом, он принял все за чистую монету. Ну что ж, тут, собственно... Словом, если вы хотите, чтобы я продолжил свой рассказ...
Мы быстренько повторили процедуру, но на сей раз воды в стакане мистера Пайкрофта оказалось всего ничего. Морской пехотинец, лежа на полу, дышал глубоко и ровно, и мистер Пайкрофт удовлетворенно кивнул.
— Пожалуй, я забыл упомянуть, что наш Номер Первый зорким глазом присматривал, чтобы в общем и целом ситуация развивалась в нужном направлении.Пока морпехи резвились на палубе, он задавал генеральную линию нашей циркуляции, ну а уж детали мы расписывали самостоятельно. Такова была наша тактическая линия, призванная одурачить Антонио и сбить его с толку.
Скажем, корабельному плотнику Чипсу вдруг пришло в голову, что паровой катер надобно спустить с талей, чтобы провести ремонт и профилактику. Ну, он собрал свою похоронную команду, и они принялись его спускать. Вы никогда не видели, как паровой катер ставят на палубу, нет? Это не так-то просто, как может показаться, а если поглядеть со стороны, так и вообще обхохочешься. В результате правый борт оказался полностью заблокирован, и передвигаться с бака на ют приходилось чуть ли не гуськом по боковому мостику левого борта. Ну, дальше Чипс залезает в него и принимается вышвыривать на палубу всякую всячину. В этот самый момент на палубу поднимаются три чумазых субъекта из машинного отделения, которых мы называем «механиками», вместе с парочкой кочегаров и заявляют, что имеют приказ привести в порядок паровую машину катера. Они дружно лезут внутрь и выволакивают оттуда гирлянду елочных украшений из медных и латунных деталей. Тут судовому казначею приходит в голову выдать солонину бедным матросикам на ужин. При виде этого Реталлик, наш кок, едва не рехнулся от возмущения. Ну, что поделаешь, не привык он к таким вещам.
Тут Номер Первый приказывает пяти или шести дюжим артиллеристам отправляться в кладовую к бочкам с солониной. Вам никогда не доводилось видеть, как солонину выковыривают из ее дубового вместилища? И вдруг старшему артиллеристу приходит в голову, что наступил тот самый день и час, когда его подчиненным, находящимся на срочной службе, следует поупражняться в стрельбе из «максимов». Ну, они, не будь дураки, дружно принялись палить в белый свет как в копеечку, и эффект превзошел всякие ожидания. Повсюду на палубе валялись потроха парового катера, в его корме копошились механики, грязные, как черти из преисподней, пулеметчики садили из своих «максимов» почем зря, устроившись среди бочек с солониной, а в довершении ко всему судовой кузнец раскочегарил свой горн и принялся ковать лошадиные подковы — во всяком случае, мне так показалось.
В общем, теперь вы имеете представление, что творилось по правому борту. Единственным из унтеров, кто не принимал участия в представлении, был боцман. Недолго думая, он заявил, что запас досок и пиломатериалов Чипса, которым тот разжился во время нашей последней стоянки, следует перебрать и принайтовать заново. А «пиломатериалы» эти висели на балках за бортом — целый лес неразделанных стволов.
«Отлично, — заявляет Номер Первый, — если вам так хочется, можете взять себе всю вторую вахту. — И добавляет: — Черт побери, пусть люди повеселятся от души!»
Нашего боцмана звали Джарвис. Он тут же принялся выкликать всю вторую вахту по одному, называя их ласкательными и уважительными прозвищами, что вообще-то нашему флоту ну абсолютно несвойственно. В общем, они выгрузили весь строевой лес на палубу, а потом принялись перетаскивать бревна с места на место, как трудолюбивые муравьи. Но Джарвиса грызла ревность к Чипсу, и он отправился на правый борт — взглянуть, как там идут дела.
«Так, мы проигрываем по всем статьям, — вернувшись, объявил он. — Чипс устроил там аврал, как на угольной барже, угодившей в десятибалльный шторм. Надо бы и нам принять кое-какие решительные меры».
После этого он отправился к Номеру Первому и о чем-то пошептался с ним. Тот заручился позволением Старика и распорядился развернуть полный комплект вспомогательных триселей[57]. На этот счет имелся даже приказ Адмиралтейства: в том невероятном случае, если у крейсера выйдет из строя машина, рекомендовалось поднять на мачтах четыре триселя. Но мы были не лыком шиты, и брезента у нас было с избытком. Словом, мы извлекли его из всех потайных уголков, где он хранился с незапамятных времен, и через два часа тяжкой работы подняли на мачтах целых одиннадцать парусов всевозможных форм и размеров. Право слово, даже затрудняюсь сказать, как они назывались, но путаница тросов и концов, протянувшихся от парусов между катером, судовым горном, бочками с солониной, разобранными после стрельбы «максимами», пулеметчиками, боцманскими причиндалами и камбузом, придала палубе невообразимый и возвышенный вид. Другого слова не подберешь. Это было величественное зрелище!
57
Триселя — косые четырехугольные паруса, имеющие форму неправильной трапеции.