Японский любовник

Старики приготовили внучке в дорогу перевязанную веревкой картонную коробку с одеждой и новую икону святой Параскевы, купленную на ярмарке в ближайшем поселке. Все трое, кажется, понимали, что больше не увидятся. С этого дня у Ирины вошло в привычку — где бы она ни находилась, пусть даже на одну ночь — воздвигать маленький алтарь, на который она ставила святую Параскеву и единственную фотографию бабушки с дедушкой. Этот вручную раскрашенный снимок был сделан в день их свадьбы, оба позировали в национальных костюмах: Петрута в вышитой юбке и кружевной накидке, Костеа в штанах до колен, коротком пиджаке и с широким поясом; оба прямые как палки, неузнаваемые — потому что работа еще не поломала им спины. Ирина молилась им, не пропуская ни дня, ведь они были еще более чудесны, чем святая Параскева, — ее ангелы-хранители, как скажет она Альме много позже.

Девочка каким-то образом в одиночку добралась из Кишинева в Даллас. До этого она путешествовала всего однажды, с бабушкой на поезде навещать Костеа в больницу ближайшего города, когда деду делали операцию на глазах. Ирина никогда не видела самолет вблизи, только в воздухе, а английский знала лишь по словам популярных песен, которые запоминала на слух, не понимая смысла. Авиакомпания повесила девочке на шею пластиковый конверт с именем, паспортом и билетом. Во время одиннадцатичасового перелета Ирина ничего не ела и не пила, поскольку не знала, что это бесплатно, а стюардесса ей не объяснила; также она провела еще четыре часа в аэропорту, денег у нее не было. Воротами в американскую мечту оказалось это непонятное гигантское сооружение. Мать и отчим перепутали время прибытия с временем отправления, как они объяснили, когда наконец нашли девочку. Ирина не знала этих людей, но они увидели светленькую девочку, сидящую на скамье, с картонной коробкой в ногах и биркой на шее, а еще у них была фотография. От первой встречи Ирина запомнила, что от обоих несло алкоголем, — девочка хорошо знала этот резкий запах, потому что ее старики да и остальные жители деревни запивали потерянные мечты домашним вином.

Радмила и ее муж, Джим Робинс, отвезли пассажирку в свой дом, который показался ей роскошным, хотя это было обыкновенное деревянное строение, давно требующее ремонта, в рабочем квартале на юге города. Мать по доброте душевной украсила одну из двух комнат подушечками в форме сердца и плюшевым мишкой с привязанным к лапе розовым воздушным шариком. Она посоветовала Ирине проводить как можно больше времени перед телевизором — сколько выдержит, это лучший способ выучить английский, так научилась она сама. Через два дня Радмила записала дочку в школу, где большинство учеников составляли негры и латиноамериканцы — таких людей молдаванка раньше не видела. Прошел месяц, прежде чем Ирина выучила несколько фраз по-английски, но у нее был хороший слух, и вскоре она уже могла следить за объяснениями на уроках. Через год она будет говорить без акцента.

Джим Робинс был электрик, член профсоюза, получал максимально возможную ставку за час, был застрахован от аварий и прочих неприятностей, но работа у него была не всегда. Договоры заключались по очереди, в соответствии со списком членов профсоюза — сначала с первым в списке, потом со вторым, с третьим и так далее. По окончании договора работник перемещался в конец очереди и порой месяцами дожидался, пока его снова вызовут, если только у него не было налаженных связей с лидерами профсоюза. Радмила работала продавщицей в секции детского белья, дорога в магазин занимала час с четвертью и столько же обратно. Когда у Джима был контракт, дома его почти не видели — он предпочитал работать до изнеможения, потому что за сверхурочные часы платили в двойном или тройном размере. В такие дни он не пил и ничего не употреблял, ведь любая оплошность грозила ударом тока, однако в долгие периоды простоя он заливал в себя столько алкоголя и смешивал наркотики в таких дозах, что было удивительно, как это Джим вообще ухитряется стоять на ногах. «Мой Джим вынослив как бык, его ничем не свалишь», — с гордостью говорила Радмила. Она сопровождала супруга в загулах, насколько позволял организм, но не выдерживала темпа и отрубалась первой.

В первые же дни американской жизни отчим заставил Ирину усвоить его правила, как он это называл. Мать ничего не знала или притворялась, что не знает, пока через два года на пороге их дома не появился Рон Уилкинс и не предъявил удостоверение агента ФБР.

ТАЙНЫ

После долгих уговоров со стороны помощницы и собственных колебаний Альма согласилась возглавить группу «Отчуждение» — эта идея пришла в голову Ирине, когда она осознала, как тоскливо приходится постояльцам Ларк-Хаус, которые держатся за свое имущество, в то время как тех, у кого собственности меньше, их жизнь вполне устраивает. Девушка уже наблюдала, как Альма отказывается от самых разных вещей, и начала опасаться, что скоро придется одалживать хозяйке зубную щетку, вот она и подумала, что Альма сможет вдохнуть жизнь в эту группу. Первое собрание намеревались устроить в библиотеке. Записалось пять человек, в том числе и Ленни Билл. Все явились в назначенный час, а вот Альма не пришла. Ее ждали пятнадцать минут, потом Ирина сама отправилась за хозяйкой. Она обнаружила пустую квартиру и записку, в которой Альма объявляла, что ее не будет в Ларк-Хаус несколько дней, и просила девушку позаботиться о Неко. Кот был болен и плохо переносил одиночество. В доме, где жила Ирина, животных держать было запрещено, и ей пришлось контрабандой пронести его в большой сумке.

В тот вечер Сет позвонил Ирине с вопросом про бабушку: он заходил ее навестить во время ужина, не застал и теперь волнуется; Сет полагал, что Альма не до конца восстановилась после приступа в кинотеатре. Ирина ответила, что хозяйка упорхнула на очередное любовное свидание и забыла о встрече с внуком; а ей самой пришлось несладко на группе «Отчуждение». У Сета была назначена деловая встреча с клиентом в Окленде, а теперь, поскольку он находился рядом с Беркли, он пригласил девушку на ужин в суши-ресторан: эта еда показалась ему самой подходящей для разговора о японском любовнике. Ирина уже лежала в постели вместе с Неко и играла в «Elder Scrolls V», свою любимую видеоигру, но все-таки оделась и вышла из дома. Ресторан был как островок восточного покоя, вся обстановка из светлого дерева, с секциями, разделенными перегородками из рисовой бумаги, с лампами в виде красных шаров, теплое освещение которых приглашало к умиротворению.

— Как ты думаешь, куда отправляется Альма, когда исчезает из Ларк-Хаус? — спросил Сет, сделав заказ.

Ирина налила саке в его керамическую чашечку. Альма ей рассказывала, что в Японии принято прислуживать сотрапезнику и дожидаться, пока кто-нибудь не поухаживает за тобой.

— В мотель Пойнт-Рейес, это где-то час с четвертью от Сан-Франциско, — ответила Ирина. — Там у воды стоят простые хижины, это довольно уединенное местечко, с хорошей рыбой и морепродуктами, сауной, чудесным видом и романтическими апартаментами. Сейчас холодно, но в каждом номере есть камин.

— Откуда ты все это узнала?

— По чекам от кредитки Альмы. Мотель я нашла в интернете. Предполагаю, что там Альма встречается с Ичимеи. И не вздумай им мешать, Сет!

— Да как ты могла подумать! Бабушка мне никогда не простит. Но я мог бы послать одного из моих людей посмотреть…

— Нет!

— Ну конечно нет. Но согласись, Ирина, повод для беспокойства есть. Бабушка слабая, с ней может случиться новый приступ, как в кинотеатре.

— Сет, она и сейчас хозяйка своей жизни. А про Фукуда ты что-нибудь еще узнал?

— Узнал. Мне пришло в голову спросить папу, и оказалось, он помнит Ичимеи.

В 1970 году, когда Ларри Беласко было двенадцать лет, его родители отремонтировали дом в Си-Клифф и приобрели соседний участок земли, чтобы расширить сад, который и так уже был обширный, но до сих пор не оправился от губительных весенних заморозков в год смерти Исаака Беласко и от заброшенности следующих лет. Как рассказал Ларри, однажды к ним пришел мужчина азиатской внешности в рабочей одежде и бейсболке; он не хотел заходить в дом, потому что его ботинки были в грязи. Это был Ичимеи Фукуда, владелец цветочного питомника, созданного на паях с Исааком Беласко, а теперь принадлежавшего только ему. Интуиция подсказала Ларри, что этот мужчина знаком с его матерью. Отец объявил Фукуде, что совершенно не разбирается в садоводстве и пускай решения принимает Альма, что показалось мальчику странным, ведь Натаниэль руководил Фондом Беласко и, следовательно, должен был иметь представление садах, по крайней мере, в теории. Из-за размеров участка и грандиозности планов Альмы реализация проекта заняла несколько месяцев. Ичимеи измерил землю, исследовал состав почвы, температуру, направление ветра, занес в альбом для рисования стрелочки и цифры — за всеми этими действиями Ларри следил как зачарованный. Вскоре прибыла бригада из шести работников, тоже азиатов, и первый грузовик с материалами. Ичимеи был человек спокойный, уравновешенный, с внимательным взглядом, он никогда не торопился, говорил мало, а когда говорил, голос его звучал так тихо, что мальчику приходилось наклоняться, чтобы его расслышать. Ичимеи редко начинал разговор первым или отвечал на вопросы о себе, зато, заметив заинтересованность Ларри, рассказывал ему о природе.