Тида

Глава 2. Надлом

Горе, случившееся с Мухит, а именно, потеря сына, сумело сильно подкосить его. Тогда, пролежав пару дней в реанимации, их сын Канат, не так и не приходя в сознание, умер.

Исчез, словно, яркий лучик солнца, сумевший осветить их жизнь и, не попрощавшись, навечно оставить их на земле. На бренной и безрадостной земле, где все напоминало о нем и вместе с ними, скорбило в его горе.

Павел, как близкий его друг, сумел это заметить, когда он, по приезду его в Кызылорду, навестил его и выразил ему свои соболезнования. Его, Мухита, тогда было совсем не узнать. Его, теперь, перекошенное, от пережитого горя, лицо, если кому то и не говорило ни о чем, то для друга его, оно, говорило о многом. И даже более…

Некогда веселый и отзывчивый его друг, для Павла, он представился, совсем было, разбившимся человеком. Его живые глаза, сейчас, были тусклы, и взгляд его был пространен. Павел впервые увидел таким своего друга и это тоже его обескуражило.

Теперь же, он, не появлялся на своей работе больше месяца. Исчез или даже, может, растворился… И это начало беспокоить его друга Павла. Он старался звонить ему, но он не отвечал на его звонки. Попытки найти его и поговорить с ним, все это оборачивалось неудачей. То дверь его дома никто не открывал, то и соседи ничего и не знали о нем: появлялся он дома или нет. Это все совсем было расстраивало его, но он не хотел прекращать свои попытки попробовать найти его и, может как друзья, поговорить по душам. Но что конкретное предпринять и как разрешить эту данную ситуацию, он не знал. Даже и это отчаяние, его нервозность замечали у него его коллеги на работе, что даже удивлялись в некоторой степени.

Павел всегда отличался тактом и выдержкой, даже при обсуждении различных ситуаций, будь это на работе или даже вне ее. Но сейчас его волновало даже и не то, что он не мог его найти, а то, чего он скорей всего боялся в глубине души. Это было волнение за то, чтобы он был живым и невредимым… Коллеги знали, что у Мухита в семье произошла трагедия и что он, сейчас, пребывал в трауре. Но насколько и как он сейчас себя чувствовал, этого, конечно, никто не мог подозревать. Может каждый из них и хотел бы узнать о нем, у его друга, но этих их расспросов, сейчас, боялся уже и сам Павел. Ему просто нечего было им ответить. А обманывать их и тем более себя, он, конечно, не желал. Эти мысли, все время его точили изнутри и, однажды, все же, решившись исправить эту сложившуюся ситуацию, он направился к нему, домой.

Каждый раз, он мысленно представлял, их свой, разговор. И пусть даже они часто спорили, но каждый в конце своих утверждений, всегда одаривал собеседника приятной улыбкой. Этих моментов, сейчас, ему сильно недоставало. Но все же, его особенно волновали в эти последние дни – это тревожные ему звонки Мереке. Он знал, что ее, не было, возле Мухит и что она была у своих родителей в Актау. Поэтому тревога за друга, можно было и сказать, что она его угнетала, как взвалившаяся на него, скала. Скала под названием Мухит. Скала, которому тоже, может, не хватала опоры. Что, находясь на краю пропасти, она сама, не желала этого признавать…

Он решил для себя пройтись, до его дома, пешком. По дороге же, он хотел еще раз продумать, в случае, если ему действительно повезет встретиться с ним, в этот раз, о предстоящем их разговоре. В глубине души, он на это, все же, не надеялся. Но все же надежда, пусть хоть она была для него маленькой, она в нем теплилась.

Дорога к дому Мухит заняла порядка часа. Пропуская идущих навстречу прохожих и стараясь не обращать на них внимания, он мысленно старался пробовать представить его, представить момент встречи. Предстоящий их разговор пугал его, но желание встретиться и обнять своего друга, как в былые времена, оно было у него неимоверным.

Добравшись к его дому и простояв некоторое время у двери, Павел, все же решил постучаться в дверь. Дверь ему не открыли. Простояв в раздумии несколько минут там, он обернулся на звук поднимающего по лестнице дома, какого-то человека. От человека несло неприятным запахом. Борода и взлохмаченные волосы из-за набок сдвинувшейся кепки, не давали разглядеть его лицо. В руках его была бутылка с неким содержимым, чего Павел даже и не хотел разглядывать. Павел, желая пропустить его, прижался к сзади стоявшей двери, и было даже, начал прикрывать свой нос. Но вдруг, этот человек, прямо посмотрев на него, странным, недовольным, но вроде знакомым, голосом, его спросил:

– Зачем пришел то? Теперь и ты меня домой не пустишь? Отойди от моей двери – сердитым голосом сказал этот незнакомец.

– Вы кто? – ответил ему, было Павел, и попробовал, в этот раз, более пристально взглянуть тому человеку, в глаза.

– Ты что, встал то, у двери? Кому ты пришел, он и есть. Пропусти меня в дом – теперь же, он буркнул ему в ответ.

– Это ты, Мухит? Извини, что не узнал тебя. Но что за вид у тебя? Я рад видеть тебя – пробуя его обнять, он, подойдя к нему, протянул свои руки.

– Не надо меня обнимать, Паша. Испачкаешься. Зачем ты тут? Я не хочу видеть никого – проходя через открытую дверь, он обратился к нему.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить. Что, теперь своего друга, так будешь встречать, Мухит? Не похоже это на тебя. Не пустишь в дом, отвернусь и не приду больше – резко оборвав свою речь, задав ему свой провокационный вопрос, он повернулся и показал, что был готов уйти отсюда. Через некоторую паузу, тот ответил:

– Паша, проходи. Да, ты друг мой. Ты и можешь меня ругать и говорить мне любые слова, но сейчас я … Я не ожидал тебя, сегодня, увидеть – тихо ответив ему, он вытер свои глаза и удалился вглубь комнаты.

Павел зашел домой к нему и сразу же, увидев обстановку в доме, был немного ошарашен. Увиденное им, творившийся там, в квартире, беспорядок, его ужасало. Кругом лежали пустые бутылки от спиртных напитков. Запах из-за разлитых жидкостей с бутылок, на полу дома, резал нос. Обои на стенах были исписаны маркером и в некоторых местах, они были совсем разодраны. Некогда большое их зеркало, что висело в прихожей, было разбито и на ней были следы застывшей крови.

– Я сожалею, Мухит, что пришел без объявлений. Я хотел увидеть тебя. Считаю, что нам надо было бы поговорить. Что и говорить, Мухит? Сожалею, что ты потерял своего сына. Канат, ведь и мне был, как родным сыном. Смирись же с потерей друг. Конечно, не дай бог, испытать такое любому из нас! Но ты? Ты же, Мухит, теперь сломаешься просто так? Но мне уже хватило увидеть тебя сейчас… – с некой ноткой грусти, к нему обратился Павел.

– И что теперь? Ты стыдишься меня? Никто не держит тебя тут. Можешь уходить. Ты говоришь, что мой Канатик, он был тебе, как родным сыном? Кого это волнует и кто это помнит? Ты, сейчас, пришел ко мне, чтобы напомнить это? Где ты был, когда мне было плохо? Когда у меня все внутри кричало… Да, что и говорить об этом. Ты не видел меня таким, и ты ужасаешься моим видом? Я и сам не в восторге от своего вида. Не могу я сейчас иначе. Думаешь легко мне? Не могу я справиться с болью в душе. Она гложет меня изнутри словно, как некий червь… Мой мальчик Канат, его было ведь, как будто вчера… Зачем он оставил меня тут, Паша? Скажи же, ты же знаешь – глотнув с бутылки, ехидно спросил его Мухит.

– Это моя карма настигла меня, Паша. Ты понимаешь меня? Кто я, для своей судьбы? Какая то букашка. И если бы это было так… Я хуже, Паша – продолжил ехидно Мухит и снова начал опустошать содержимое бутылки.

– Мухит, я всегда был рядом. Это ты закрылся в своей ракушке, и корчишь сейчас мне рожу. Или мои слезы по нему они другие? Можно злиться, что все пошло, так или иначе. Начать или продолжить свою жизнь, как бы тебя не испытывала бы она, твоя Судьба, это, думаю, не безумие. Кто ты есть, Мухит? Ты просто так сложишь руки? Я не поверю в это, друг. Я, конечно же, тебя понимаю, как никто. Думаешь, что сидя тут и попивая, ты можешь оживить его? Во что ты превратил свою жизнь? Где Мереке и Карлыгаш? Ответь мне. Не ты ли говорил, что дорожишь своей семьей. Странно все это, Мухит. Странно даже не то, что ты сломался от жизни. Странно то, что ты не удержал возле себя, своих любимых людей – сказав ему это, Павел повернулся к нему, чтобы увидеть его глаза. В глаза, которые полные слез, смотрели на свою израненную душу и не могли ничего с этим поделать.