Страница 7 из 14
«Лукоянов
Суббота, 24 января 42 г.
№ 3
Тамарочка, родная моя!
Из Лукоянова я послал тебе открытку, затем письмо от 14 января, поэтому это письмо я помечаю № 3, что и впредь буду делать. Я живу в такой же глуши, как и ты, поэтому так долго идут наши письма. С тех пор, как мы расстались с тобой, скоро будет три месяца. Три долгих, томительных месяца. Я писал тебе неоднократно из Рождественского Майдана и раньше. Ответа все нет. Тут, конечно, причины объективного порядка, от нас не зависящие, но я теряю чувство уверенности, что письма мои доходят до тебя. Из Москвы мне сообщили, что дочка наша была больна коклюшем, но что сейчас поправляется. Моя дорогая женушка, я представляю, как ты тревожилась за нее! И я ничего не знал об этом! В прошлом письме я писал тебе, чтобы ты что-нибудь продала из моих вещей, так как деньги нужны тебе, и мне тоже необходимо еще рублей 200 в месяц, кроме тех, что я получаю.
Последние дни я был занят здесь устройством освещения. Сегодня свет горит в нашем общежитии, и я получил возможность писать тебе по вечерам. Продолжить придется завтра, так как наша электростанция сейчас закончит вою работу.
Воскресенье, 25 января.
Сегодня узнал, что мне будет объявлена благодарность в приказе за мою деятельность. Это приятно, хотя и говорят, что из спасибо шубы не сошьешь. Для меня само по себе доставило большое удовольствие работать в родной области. Мне еще предстоит неделя такого удовольствия, после чего начнется опять обыденщина, к которой никак не лежит душа моя.
Мы живем в общежитии комсостава. Это довольно большой деревянный дом. Отопление дровами, и мы тут иногда мерзнем, когда бывают перебои с их доставкой. Сейчас все наладилось, надо сказать. Есть и радио, от которого я отвык за последние месяцы, устроили примитивную умывальню. Коммунальные удобства здесь отсутствуют, что естественно для такого захолустного городишки, как Лукоянов. Комнаты в общежитии большие, светлые. Кровати поставлены новые пружинные. Матрасы мы сами набили соломой. Спать хорошо и удобно.
Столовая недалеко от нас. Питание, говоря коротко, третьекатегорное.
Лукоянов – город без растительности, леса поблизости нет. Нет и хорошей речки, город расположен на склоне горы. Несмотря на соображения экономического порядка, пошел на днях в театр, как и все наши. На улице мороз был тридцатиградусный, в театре тоже температура ниже нуля. Играла местная труппа любителей. Играли скверно, вызывая смех у публики. В середине действия погас свет во всем театре. В первый раз я в таком театре, надеюсь, что в последний. Возможно, у нас у самих наладят кино в казармах.
Завтра нашей Оле исполнится 8 месяцев! Какая она уже большая выросла. Милая моя Рушенька, любимая моя, поцелуй ее за ее отсутствующего папу. Тебя я целую горячо, как всегда, моя родная, единственная и самая дорогая на всем свете.
Всегда твой, любящий тебя муж Дима».
«Лукоянов, пятница, 30 января 42 г.
№ 4
Любимая, дорогая подруга моя!
Сегодня впервые за три месяца я получил два письма от тебя: одно из них от 31 декабря, другое от 8 января. Их привезли из Арзамаса. Других писем я от тебя не получал и едва ли получу, так как они адресованы на злосчастную Чернуху. Ты, родная, не указала адрес вашей третьей квартиры. Дойдет ли это письмо до тебя? Меня очень беспокоит вопрос с твоим аттестатом. Военкомат должен платить вам деньги по старым аттестатам по приказу № 59 МВО до 1 июля 42 г. В январе я, как и в прошлом году, получил 175 рублей, потому что предполагается, что остальные деньги получает семья. Родная моя женушка! Я знаю, как трудно тебе сейчас приходится. Молоко и здесь стоит 15 рублей, да и остальные продукты не дешевле. Дрова и здесь стоят бешеных денег. Меня удручает, что я так мало могу помочь тебе в настоящее время. Из той суммы, которую я получаю здесь, я не смогу более 300 рублей платить по аттестатам. В январе я уже занял 100 рублей и все равно не дотяну до 15 февраля. Это положение, я верю, долго продолжаться не сможет, но пока нет, дорогая, другого выхода, кроме как расстаться с некоторыми моими вещами, кроме, как я уже писал тебе, линейки и готовальни.
Средств твоей матери я не знаю, но не думаю, чтоб они были велики.
Меня огорчает, Рушенька, что ваш разлад с моими родными, по-видимому, усугубляется. Жить вместе при таких условиях, конечно, трудно. Своих я не оправдываю, родная: я слишком хорошо знаю язык Марии и ее нетерпимость. Я не особенно люблю твою мать, но я никому не давал права передавать ей мое мнение, о котором ты всегда знала. Я не так несправедлив, чтобы не оценить всякое усилие, которое идет на пользу тебе и нашей дочери. Поэтому я благодарен твоей матери. Плохого от нее я не видел, более того, я встречал от нее только хорошее отношение. Во время же войны, я считаю, надо отбросить все личные и эгоистические чувства и помогать друг другу. Я надеялся, что эти соображения помогут нашим родным ужиться вместе, но я ошибся. Оставь их, дорогая, не сердись на них, если можешь, хотя все эти колкие замечания и разговоры так терзают твое нежное любящее сердце. Они не знают и не поймут, каким сокровищем я обладаю, как много ты значишь в моей жизни. Ненаглядная моя женушка! Я люблю тебя, и люблю горячо. Знай это, знай, что, пока я жив, ты моя, а я твой. Заботиться о тебе и о нашей дочке для меня счастье. Оставь свои мрачные мысли. И пусть не угнетают они тебя – разлука ничего не поделает с моей любовью к тебе. Не говори об ошибке, не называй ошибкой то, что является счастьем моей жизни. Разве ты забыла про любовь мою? Меня жалеют, пишешь ты. Я сам жалею, и с гораздо бóльшим основанием, Марию: радости жизни незнакомы ей.
Люблю мою Рушу, жену мою дорогую. Мне очень приятно то, что ты пишешь про дочурку, что она здорова и хорошенькая, такая же, как Руша, и что зубки у нее уже есть. Неужели она уже начинает говорить? Милуша, какая ты счастливая, что видишь ее, и я счастлив вместе с тобой. Я не узнаю ее, когда приеду, а она меня…
Я еще перечитал, уже в который раз, эти два твои письма. Как тяжело тебе, родная! Только ты будь здорова, только не теряй бодрости и надежды на лучшее. И не жалей ничего из вещей, чтобы улучшить свое материальное положение, слышишь?
Целую тебя, моя радость, моя любимая и любящая жена.
Муж твой Дима.
P.S. Отец твой – самый аккуратный мой корреспондент. Я получил от него несколько писем за все время, и сюда получил уже письмо. Д.»
«Лукоянов
Суббота, 7 февраля 42 г.
№ 5
Дорогая моя женушка!
Мой отъезд из Лукоянова уже решен, как и других наших. Сегодня уже часть из нас уехала. Моя очередь наступит, самое позднее, через 2-3 дня. Мы едем в Москву, где получим новое назначение. Сейчас, как и все дни прошедшей недели, я совершенно свободен, так как со всеми делами уже покончено, и я жду отправки. Крепко целую тебя, дорогая. Твой Д.»
И вот первая ирония судьбы: Димитрий отправлен в Москву ждать назначения – а Тамары там нет! Не уехала бы – жить им хоть три месяца вместе!!! Но не судьба…
«Москва, понедельник
16 февраля 42 г.
Моя дорогая ненаглядная женушка!
Я снова в Москве. Приехал сюда вечером в субботу. Прошел прямо в наш старый дом. В нашей комнате холодно и неуютно. Я оставил вещи и пошел пешком на Софийскую набережную к теткам. У них дело не лучше. Нет дров и нет воды. Две ночи я ночевал у них, а сегодня мне захотелось остаться в нашей квартире, хоть и неуютно здесь стало с тех пор, как тебя нет, но все мне так тебя напоминает, все так дорого. Милая моя, милая Руша…