Страница 108 из 115
— Кто? Гено? — вскрикнула пораженная Ольга и заглянула в лицо сыну. — Господи, господи! Разрази меня гром! Гено, ты говоришь? Я не ослышалась — Гено?
Симон повернулся и взглянул на Маку, словно спрашивая: могло ли случиться такое?
— Мака!.. — Мери подбежала к золовке и обняла ее.
— Геношка — интриган!.. — заорал опять Бичи и раскрытой пятерней хватил по стене.
— За что, сынок? Что ты ему сделал? Гено не стал бы никогда…
— Геношка — подонок!
— За что? Где ты его встретил? Почему сюда не привел?
— Сюда?! Ух, я ему… Что ему здесь делать! Духу его здесь не будет! За версту мой дом заставлю обходить.
— За что? За что? — кричала Ольга и теребила сына. — Что ему надо?
— Откуда я знаю, за что!
— Почему он не пришел к нам? Где ты его нашел?
— Где я нашел!.. Так я всю жизнь и искал его! Дела у меня другого нету! Сам навязался, позвонил, потом приехал на каком-то драндулете и повез меня.
— Куда, сынок?
— Выпьем, говорит… Давай, говорю, дорогой, может, человеком надумал стать, всегда пожалуйста… Ух, недоносок… Ух, доходяга несчастный!..
— Раз уж пить захотелось, могли домой приехать!
— Ни в какую! Не согласился. Ты, говорит, наверное, знаешь хорошее место, где можно поесть и выпить. Как же, говорю, конечно, знаю! Я ж не он — забился в бумажную нору, и ни на шаг!..
— А что, почему он домой не захотел?
— Заладил — не сегодня, в другой раз, и давай пить… Пил и пил, доходяга этакий, как лошадь!
— Небось ты и обидел его по пьяному делу!.. Ну, разве можно так, сынок. Он же зять нам. Как родного брата обидеть!..
— Чем я его обидел? Богом он обижен, а не мною, вот что! Пристал в одну душу: скажи да скажи, почему твой директор стрелялся! Откуда я знаю, почему он стрелялся. Да если б и знал, этому интригану все равно не сказал бы!
Маку так и обдало жаром.
— Надо было сказать, сынок.
— Что сказать? Будь он порядочный человек, он бы не так…
— Он же чист оказался, твой начальник. Надо было сказать, что ревизия была…
— В больнице, говорит, навещал его? Ну, навещал. А ему что за дело, этому бумажному червю?!. А кто еще из ваших навещал?
— Ты бы и ответил, что больше никто. Разве можно из-за этого человека обижать?
— Это он-то человек?! Интриган он, и больше ничего!.. Нет, говорю, никто. А он не верит: говори правду! Я ему: брось ты свои интриги! А он меня дураком обозвал. Дурак ты, говорит, дурак! Я за бутылку, но этого интригана разве проведешь! Знал, что стукну по башке — не пощажу, кинулся, в руки вцепился. Как нарочно, сегодня вино не брало его. Видит, если вырвусь, — убью, и до тех пор бил меня, пока я на ногах держался… Но все равно я ему выпущу кишки! Никуда он не денется!..
Мака осторожно высвободилась из рук Мери, тихо прошла мимо матери и брата и вышла из дому.
Моросил дождь. Мельчайшие капли словно стояли в воздухе, не оседая. Мака поднялась по наружной лестнице. Внизу, после ее ухода, Бичико раскричался громче, но она не прислушивалась к его словам. Ей было все равно, что он скажет. Как и для Гено это было все равно…
Мака прошла на застекленную веранду, оттуда в комнату, оставляя все двери открытыми.
«Гено говорил со мной, а не с Бичико. Он не Бичи избил сегодня. Ни один его удар не попал в Бичи…»
Она сняла туфли, взяла их в руки и вышла через черный ход. Бичико все еще шумел внизу.
Лестница была холодная. Она удивилась тому, что ей вдруг захотелось пройтись босиком. Не надевая туфель, спустилась она по лестнице и направилась к калитке, всей ступней с наслаждением ощущая траву и землю. За калиткой она сунула мокрые ноги в туфли и, опустив голову, пошла по дороге.
Изредка мимо проносились машины — единственное, что еще можно было различить. Все остальное исчезло, растворилось, погруженное во влажный туман дождя. Мысли свернулись, увяли, сникли.
«Тхавадзе догонит меня. Теперь мое укрытие — железные стенки его машины… Надо идти так, чтобы он меня узнал… Скоро дождь пойдет сильнее, и мне нужно где-то укрыться. Если я простужусь, мне негде лечь в постель. Кто станет ухаживать за мной? Ведь у меня не в порядке миндалины, надо поостеречься, не застудить… Хотя бы до Ианиси дойти, не промокнув… Там где-нибудь укроюсь. Пешком это не так уж близко. Как скоро я устала. В самом начале дороги…»
Фары идущей сзади машины осветили шоссе.
«Тхавадзе нагонит меня, и мы поедем очень быстро. Сейчас ночь, и я не могу идти одна…»
Машина приблизилась, и протяжный, высокого тембра сигнал прервал вялое течение ее мыслей. Машина промчалась совсем рядом.
«Я вышла на середину дороги, надо быть осторожнее… Мой Гоча сейчас сладко спит… Если я долго прохожу под дождем, простужусь, и у меня воспалятся гланды… Я скрывала это, почему-то не хотела их вырезать, мне казалось, что что-то убудет от меня, что я уже не буду «цельная»… Позвоню из почтового отделения…»
Далеко впереди показались окутанные сырым туманом огни уличных фонарей. Дождь усиливался. Мака прибавила шагу. Когда она вошла в городок, улицы были почти пустынны. А в домах всюду светились окна.
«Человеку достаточно одной узкой койки… Голубая железная койка и тюфяк…»
Перед почтой она остановилась. В подъезде толпился народ.
«Ждут, пока пройдет дождь. Что же делать? Я совсем промокла, непременно простужусь, — она быстро взбежала по лестнице. — Что, если у меня нет мелочи… господи, ну, что тебе стоит… Есть, какое счастье… да и пока еще у меня только плечи намокли. Хорошо, что я пошла быстрее, а не тащилась, как вначале. Если теперь остановиться, я простыну… Позвоню, и он сразу же примчится… двадцать четыре, двадцать четыре… Никто не отвечает… Еще раз… наверное, я не туда попала… у нас ничто не работает так плохо, как телефоны…
— Алло, да, я звоню на квартиру к Тхавадзе… Да, да? Мне Джумбера… Не приходил? Вы не знаете, когда он вернется?.. Хорошо. Я позвоню еще раз…
«Был и ушел… меня ищет… Сколько можно стоять в этой будке?.. А вообще-то хорошо, как крошечная комнатка. Если б сюда маленький стульчик, можно было бы сесть и подремать, чтобы не выходить под дождь… Мы с Гено все старались сделать наши комнаты побольше. Кто-то стучится. Выйду и постою в зале. Тут не все из-за дождя — многие ждут телефона; заказаны междугородные, узнать, расспросить, передать… Почему эти мужчины так смотрят на меня? Неужели угадали, что я звонила любовнику? Как странно: пока женщина чиста и порядочна, с ней все говорят с почтением, только на «вы», но стоит ей согрешить, словно клеймо проступает на лбу. Уйду отсюда, пройдусь, а то этот носатый так смотрит на меня, что вот-вот подойдет приглашать в ресторан… У Бичико нос был ужасно расквашен… Пойду укроюсь где-нибудь в подъезде.
Дождь почти перестал, сегодня судьба благосклонна ко мне… Я буду идти медленно, и тогда время пройдет скорее. Буду идти до тех пор, пока не кончатся лампионы, перейду на другую сторону и пойду обратно. Еще рано. Свет во всех окнах. Потом все лягут в свои постели, подушки под головы и заснут. Мы с Гено купили огромные подушки по двадцать рублей за каждую. Когда мне хотелось почитать в постели, я клала их одну на другую: было очень удобно и мягко… Я никогда не была так поздно в Ианиси… Наверное, выпачкала туфли, пока дошла… некоторые магазины еще открыты… А если Джумбер не приедет сегодня? Пойти к Нуце? Нуце ее комната кажется маленькой, все жалуется — нету кухни. На что ей?.. Только бы кровать помещалась — узкая, железная кровать…
Они за мной идут или просто по пути? Нет, видно за мной увязались… Перейду на ту сторону, вот только проедет машина… Что? Хороша-то как? Увяжутся — не отстанут. Вернусь на почту и позвоню еще раз… Они тоже перешли. Ну и пусть… Вон идет мужчина с зонтиком, я пристроюсь к нему и дойду до почты, если он не свернет куда-нибудь…
Носатый и его приятель ушли. Наверное, это они тащились за мной по улице.
Двадцать четыре… двадцать четыре…
— Ты?! «Не узнал».