Страница 109 из 115
— Кому же еще быть? Жду тебя на почте… Сейчас, немедленно.
«В этой маленькой будочке и в самом деле можно переночевать. Пока не увижу машины, не выйду отсюда, а то там опять дождь… А Джумбер не поверил… Что в этом невероятного?»
Дождь хлынул как из ведра. Машина не показывалась, и она стояла в подъезде и ждала.
«Я еще совсем мало жила. Совсем мало… Кто хорош для себя — тот свинья; я не смогла жить для себя… Ни как порядочная, ни как развратница… — думала она, и в этих мыслях опять раздваивалась и враждовала с собой. — Зачем я здесь? Откуда и как я сюда попала? И куда мне теперь идти?» Она очень спешила. Ей не терпелось поскорее увидеть машину и сесть в нее, так быстро измучили ее одиночество и бездомность.
«Скоро я стану лишней для Тхавадзе, такова судьба раздвоенных людей… А если он приедет и спросит: зачем звонила?»
— Господи! — вырвалось у нее, кто-то даже обратил внимание. Ей показалось, что кровь оледенела в жилах, и опять, не подчиняясь ее воле, задергалась, задрожала нижняя губа.
«Вдруг он спросит: почему не даешь мне покоя? Раньше ты была гордая, голову высоко держала — не подступиться! Что же теперь? Помнишь, как я бегал за тобой, — как собачонка! Побегай и ты теперь. Что? Затвердила номер телефона? Если я за тобой таскался, так это в надежде на сегодняшний день… У меня больше самолюбия и гордости, и я не мог забыть тебя до тех пор, пока ты сама, своими ногами не пришла ко мне. Не говори мне: ты был глупым мальчишкой. С тех пор ничего не переменилось…»
«Нет! — качала Мака головой. — Не-ет! Этого он не скажет, не посмеет… Но, может быть, подумает? Если… ах, к черту!..»
Она выбежала под дождь и пошла вдоль тротуара. И в ту же секунду светло-коричневая «Победа» почти налетела на нее, обогнала и замерла. Тхавадзе выскочил из машины и бросился навстречу. При свете фонарей она увидела его несдерживаемую улыбку и свет лампионов в глазах.
«Он победил», — признала Мака и, опустив голову, села в машину.
По крыше тошнотворно барабанили крупные капли дождя.
Тхавадзе захлопнул дверцу.
— Мака…
«Он удивлен, и рад, и не верит… Он столько мечтал об этом дне, что все еще не верит. Ничего, придет в себя, протрезвеет, и я больше не буду нужна ему. Или сведет старые счеты. Победитель диктует условия… Что там такое? Потоп, или град пошел?»
— Поедем!
— Да, Мака! — Машина тронулась. — Дождь немыслимый. Даже не знаю, куда едем. Ничего не видно.
— Поезжай быстрее! — Она хотела сказать это легко, со смехом, но не смогла.
— Ты куда-нибудь спешишь?
— Никуда, но все-таки поезжай быстрее!
— Ничего не вижу, Мака!
«Наверное, смотрит в зеркальце на меня…»
— Увези меня хотя бы от этих фонарей!
Дождь лил и лил не уменьшаясь. Проехав освещенную центральную улицу, машина пошла медленнее. Мака забилась в угол, вся сжалась в комочек и закрыла глаза.
— Ты не промокла, Мака?
«Хочет сказать, что согреет меня. Для чего же звонила, если не для этого».
— Здесь, слева, наша школа.
«Жалуется, что ничего не видит, а школу вслепую нашел».
— Не останавливай!
— Может быть, дождь немного унялся.
— Нет, не здесь. Поезжай дальше!
Тхавадзе все еще невнятно шептал что-то возле ее уха, когда ливень неожиданно прекратился и в замкнутое, отгороженное от всего сознание Маки вдруг проник лопочущий, как Джумбер над ухом, говор ручья в овраге.
Джумбер приподнял голову, огляделся и пересохшим от страсти ртом жарко выдохнул:
— Да, здесь…
«О чем он?» — мелькнуло у Маки. Но она, лежа навзничь с закрытыми глазами, сдерживалась изо всех сил, только бы не дышать глубоко, коротко и часто, и потому промолчала.
— Здесь, Мака, увидел я тебя в последний раз, вот здесь, где стоят колеса машины, где лежат наши головы. Здесь прошла ты… и ушла… А я лежал за оврагом, за ивами, на гнилом пне, и красные муравьи кусали меня… О, как они мучили меня, Мака…
Мака толкнула его в лицо, высвободилась, потом приподнялась и глянула из машины.
«Неужели мы стоим на дороге?»
Вдалеке показались фары автомобиля.
«Да, на дороге… Скоро он разденет меня на глазах у всех. Это началась месть».
— Зачем ты привез меня сюда? — простонала Мака, но не стала слушать ответа. Она знала, зачем привезли ее сюда. Ее отдали тому, лежащему за оврагом, в трухлявом пне. Мужчина, обнимавший ее сейчас, был не сегодняшний многими почитаемый Джумбер Тхавадзе, а тот грязный чесоточный босяк, которого она ненавидела всеми фибрами своей души. Мака и сама удивлялась, за что она так ненавидела его, — за его любовь? Нет. И не за то, что шея у него под скулой краснела и шелушилась от чесотки. Нет — она ненавидела его, как злосчастье, как рок, как судьбу, от которой не уйти, которая когда-нибудь добьется своего; и вот сбылось, свершилось, и с пронзительной остротой она вдруг почувствовала кислый запах пота, исходящий от латаной, выгоревшей блузы, и у нее перехватило дыхание. Борясь с тошнотой и головокружением, она стала шарить рукой, чтобы нащупать дверь и опустить стекло, но ей не хватило воздуха, и она в ужасе крикнула:
— Я задыхаюсь! Открой окно!
Тхавадзе толчком распахнул дверь. Но тот чесоточный босяк лежал рядом, за оврагом, и оттуда тянуло все тем же запахом потной латаной блузы, и не было ей спасения.
— Скорее!.. Увези меня… Подальше отсюда!..
Мака не знала, сколько они ехали и куда, но в окно все время задувал мокрый ветер, и дышать стало легче. Когда они остановились, в первое мгновение ей показалось, что она опять задохнется, но ветер продувал машину насквозь, и слышался гул воды.
«Уж не назад ли он вернулся?» — вспыхнула Мака. За окном было темно. Если б вода шумела поблизости, она все-таки разглядела бы ее, но гул доносился откуда-то снизу и не походил на говор ручья, в котором плещутся гуси. Далеко внизу мерцали редкие огоньки, и глубокое ущелье словно из преисподней доносило стон и ропот реки. На обочине, у самых колес машины, тесно стояли в ряд белые бетонные столбики.
— Я куплю папирос! — сказал Джумбер и обождал, не ответит ли она чего-нибудь.
«Он не думал, что я останусь с ним так долго… Но где он собирается купить папиросы в такое время? Наверное, поблизости есть столовая».
Тхавадзе в раздумье открыл дверцу и вышел.
«Вернется и спросит, куда ехать. Он думает, что я опаздываю домой».
Она смотрела вслед Джумберу, пока тот не исчез в темноте, потом воровато приподнялась, перегнулась через спинку переднего сиденья и пошарила рукой. Пусто. Прислушалась: дул ветер, да внизу в ущелье шумела река. Она вдруг заторопилась, вышла из машины к обрыву. Каблучки туфель сразу погрузились в размякшую землю. «Ах, это я знаю!..» — словно с досадой подумала она.
Ветер раздул ее платье. Она опять прислушалась, потом открыла переднюю дверцу и стала шарить по коврику, застилавшему пол. Не нашла того, что искала, но вспомнила про карман на чехле сиденья и нащупала его легко, как собственный. Там лежала коробка спичек. Папирос действительно не было. Она вынула одну спичку, смочила, переломила надвое, потом наклонилась к колесу машины, провела рукой по заляпанному ободку, нащупала ниппель и вставила. Так однажды Гоча спустил покрышки на самосвале Авксентия, — Мака тогда сильно поругала его!..
Струя теплого воздуха вырвалась из колеса и выкинула занозу. Мака вставила новую, придержала и втиснула еще одну половинку. Спички наконец вклинились туго и застряли. Она тут же перешла к заднему колесу. Когда и из него с сипением вылетел воздух, она подумала перебежать на другую сторону, но побоялась, что Джумбер застанет ее, и остановилась над обрывом между белыми бетонными столбиками. «Он увидит меня и не подойдет, пока я не сяду в машину».
Из темной зияющей глубины слышался рокот и плеск вздувшейся реки. За чернотой, по ту сторону ущелья, мерцало несколько тусклых огоньков…
Сверху, громыхая кузовом, катился порожний грузовик. Мака повернулась спиной к дороге. Шофер еще издали заметил в свете фар легковую машину и женщину на обочине. Он совсем замедлил ход. Поравнявшись с женщиной, протяжно свистнул: — Не упрямься, красотка! Клянусь предками, будет мальчик!.. — И рванул машину с места.