Страница 66 из 148
А, вот…
— Шапки долой! — снова потребовал генерал.
Боль была мгновенной и пронзительной — словно змея ужалила Джурумия. Она был нестерпимой, эта боль, но усилием воли Джурумия удержал рвущийся из горла стон и, пришпорив коня, в один миг оказался перед Колюбякиным. И все вокруг услышали его молодой, звонкий голос:
— Не дождешься, генерал, чтобы я перед тобой снял шапку.
Генерал ни слова не знал по-грузински, но взгляд Джурумия сказал ему все. И генерал невольно откинулся назад. А Джурумия повернул коня и, сделав знак сестре и друзьям, чтобы они следовали за ним, поскакал к лесу.
— Ряшенцев, догнать и схватить! — приказал генерал.
В губернаторской свите зашептались. Чиновники и офицеры поняли, что Колюбякин дает сейчас Ряшенцеву, может быть, неповторимый шанс вернуть себе офицерское звание, и, сочувствуя Ивану, с интересом наблюдали, как он во главе довольно большого отряда бросился в погоню за дерзкими бунтовщиками.
И народ Одиши затаив дыхание смотрел в сторону леса — еще немного, еще совсем немного, и он укроет в своих зарослях Джурумия и его товарищей — и молил бога, чтобы он помог смельчакам уйти от преследователей. А когда преследуемые и преследователи скрылись из глаз, Уту первый надел шапку и сел на коня. И все одишские мужчины вслед за вожаком своим надели шапки и башлыки, и всякий, кто имел коня, сел в седло, и всякий, кто имел оружие, любое оружие — саблю, ружье, кинжал, топор или просто дубинку, — изготовился к бою.
…Кони одишских всадников превосходили в скорости строевых солдатских коней, и Ряшенцев в первое же мгновение понял, что погоня ничего не даст. Конечно, он мог послать вдогонку Джурумия пулю, она побыстрее любого коня. Но Ряшенцев не станет стрелять в Джурумия. Он должен догнать этого человека и привести к Колюбякину. Таков приказ, а ты, Ряшенцев, только рядовой солдат и, хочешь не хочешь, выполняй его.
Бондо Бедия незаметно ускользнул из группы князей, нагнал у опушки леса Ряшенцева и поскакал рядом с ним.
— Не гони так, русо, — сказал Бедия, — все равно на ваших конях вы их не догоните. Руками ветер не поймаешь. Но я помогу тебе по-одному связать всех разбойников. Я их заставлю локтями соль толочь.
— А почему по-одному? — спросил Ряшенцев.
Бедия, как мог, объяснил Ряшенцеву, что в лесу беглецы, конечно, рассыпятся и для того, чтобы затруднить преследование, и потому, что по лесному бездорожью большому отряду продвигаться трудно.
— А мы их по одному переловим, русо, это я тебе обещаю, я — Бондо Бедия.
Ряшенцев недовольно оглядел непрошеного помощника. Ну и образина!
…В густом лесу ни дорог, ни тропинок, и казалось, что ни пешему, ни конному здесь не пройти, не проехать. Но для Джурумия и его товарищей такие заросли не преграда. Они были приучены ходить по лесам и горам, эти молодые одишские пастухи и охотники, те же из них, кто постарше, успел и повоевать с Омар-пашой. А партизан Уту Микава потому и прозвали тогда лесными братьями, что они жили и воевали в лесах и горах.
Когда отряд Джурумия углубился в лесную чащу, он сделал короткую остановку. Люди спешились, и Джурумия, указав каждому направление, назначил местом сбора отряда развалины крепости на вершине горы Урту. Она была построена лет триста назад, давно заброшена и вся заросла густой травой и лианами, так что ни стен не было видно, ни ворот, ни бойниц. Покойный отец Джурумия, Чагу, был несравненным охотником, в здешних горах и лесах он с завязанными глазами мог найти любое место. Джурумия не раз бывал с отцом на вершине Урту, не раз они дожидались рассвета, приютившись в одной из башен той древней крепости. "И сейчас она приютит и укроет нас", — решил Джурумия. Когда все его товарищи скрылись в лесной чащобе, Джурумия и Хату сами двинулись к вершине горы Урту.
Ряшенцев, по совету Бедия, тоже рассредоточил свой отряд. Солдаты, прорубая себе клинками дорогу, с трудом пробивались сквозь заросли кустарника, проклиная и свою горькую подневольную судьбу и тех, кого вынуждены были преследовать. Только одного Бедия радовала эта погоня за людьми. Он шел через заросли напролом, как дикий зверь, и Ряшенцев едва поспевал за ним.
Ряшенцеву омерзителен был этот жаждущий крови князь, но без его помощи здесь, пожалуй, ничего не сделаешь. В сумерки они вышли на небольшую поляну и неожиданно для себя увидели Джурумия и его сестру. Те остановились, чтобы подтянуть подпруги. Хату уже сидела в седле, а Джурумия, отпустив своего коня, что-то говорил сестре, поглаживая мокрую шею ее гнедого. Ряшенцев хотел крикнуть "сдавайтесь!", но Бедия, опередив его, выхватил пистолет и выстрелил. Раненный в поясницу Джурумия сделал было шаг к своему коню, но тот, испугавшись выстрела, бросился в сторону. Поняв, что его уже не догнать, Джурумия вскочил на круп гнедого, который, почуяв беду, мгновенно сорвался с места.
— Ничего, теперь далеко не уйдут, — злорадно усмехнулся Бедия.
— Почему вы стреляли, князь? — разозлился Ряшенцев. — Мне приказано живым взять этого человека.
— Живым его не взять, — резко ответил Бедия.
Привлеченные выстрелом, на поляну вышли солдаты. Все они еле держались на ногах, и Ряшенцев, несмотря на возражения Бедия, принял решение прекратить на ночь погоню. Выставив часовых, Ряшенцев велел солдатам спать, и сам тоже, расстегнув на груди мундир, лёг на траву.
Сон мгновенно одолел уставших солдат, но Бедия лишь притворился, что спит. Жажда мести не давала ему покоя. Земля, на которой он лежал, казалась ему раскаленной сковородкой, мокрая от пота одежда липла к телу, и хотелось выть от боли, возникшей в почках. Но, стиснув зубы, Бедия молчал. Никто никогда не слышал, как он стонет. И когда кто-нибудь спрашивал у Бедия: "Как здоровье?", он обычно отвечал: "Я как кремень", хотя его почти постоянно мучили многочисленные болезни.
Кто-то однажды сказал о Бедия, что он человек шиворот-навыворот. И в самом деле, все присущее обычному человеку было чуждо Бондо Бедия: он не знал ни добра, ни жалости, ни сострадания, его душой безраздельно владела жажда наживы. Ради нее он и самого себя не щадил, и другим не давал пощады. Ненасытная жажда наживы породила в нем страсти, сжигающие его мозг, — он завидовал каждому, кто чем-то владел, хотя сам владел большим и богатым имением, он был мстителен, злобен, коварен, он денно и нощно испытывал непримиримую вражду ко всем людям, ко всему живому, ко всему миру.
Дурной славой пользовался князь Бондо Бедия в Одиши. Простой народ ненавидел его, как чуму, да и помещики не очень-то жаловали его. Владетельная княгиня Екатерина не принимала Бондо в своем дворце, а покойный владетель Одиши Давид Дадиани как-то даже наказал Бедия за то, что тот ограбил чужих крепостных. По приказу Дадиани у Бедия отобрали тогда в пользу церкви десять крестьянских семей. Но Бедия только больше обозлился на всех и вся.
…Решив, что Ряшенцев уже спит, Бедия поднялся. Скорее всего Джурумия и его сообщники укрылись за стенами старой крепости на горе Урту. Несомненно, Джурумия, сын Чагу, знает дорогу к крепости. Бедия тоже однажды побывал там вместе с Коча и Чагу. И дорогу он не забыл. Бедия ничего никогда не забывает…
Он изнемог, пока в темноте добрался до крепости, но не позволил себе и минутной передышки — ему было не до отдыха.
…Ряшенцев лежал на спине с широко открытыми глазами и пытался найти среди множества звезд свою любимую, но ночная прохлада коснулась только земли, а между ней и небом стоял такой жар, что звезды едва мерцали и почти не угадывались. И все же Ряшенцев упорно искал свою звездочку, искал, потому что хотел как-то отвлечься от горьких мыслей и хоть на какое-то время отодвинуть тяжкий, неизбежный разговор с собственной совестью. Только это никак не удавалось Ряшенцеву — от совести никуда не уйдешь, от мыслей никуда не денешься. Ряшенцев думал о юноше и девушке, в которых как бы воплотилась вся гордость восставшего народа Одиши. А старик, который не побоялся сказать всесильному губернатору всю горькую правду! А те тысячи мужчин и женщин, которые стояли на поле у подножия горы Урту! Какую отвагу и готовность сражаться за правду выражали их лица. Они сражаются за правду, а я, считающий себя правдолюбом, гоняюсь за лучшими из них. Гоняюсь, чтобы заставить их отказаться от того, за что они борются, за что готовы умереть. Почему я здесь? Что мне нужно от этих людей? Почему я, Иван Ряшенцев, должен преследовать их, в чем они виноваты? Виноваты те князья, которые их распинали, которые кожу с них сдирали до самого копчика, как сказал тот смелый старик.