Страница 47 из 148
— Кваци, — нерешительно начала она и запнулась: "Господи, только бы он понял".
— Я слушаю тебя, ткаши-мапа.
— Если Гудза твой брат, то я буду твоей сестрой.
— У меня есть три сестры, девушка.
— Я буду четвертой, Кваци.
— Я для тебя только леший. Очокочи!
— Не говори так, Кваци.
— Я для тебя только противный очокочи.
— Не говори так, брат мой.
— Ладно, не буду, Нати.
Кваци отвернулся. Некоторое время оба молчали.
— Я хочу спать, Кваци. Где мне тут можно лечь? — спросила Нати.
— В пацхе у Джонди, — ответил Кваци.
— Но я не хочу там спать, — сказала Нати и покраснела, потому что это была ложь. И Кваци, конечно, видит, как ей хочется в пацху Джонди.
— Джонди велел. Пусть, говорит, спит в моей пацхе, — с деланным равнодушием пробормотал Кваци.
— Правда?! — Нати не сумела скрыть своей радости.
— Джонди велел, — повторил Кваци. — О Гудзе не беспокойся. Ступай, ткаши-мапа.
Плотно сжав губы, Кваци не мигая смотрел на огонь. Нати пошла к двери. У порога она помедлила, хотела обернуться, посмотреть на Кваци, но раздумала, шагнула через порог и побежала.
Кваци слышал, как быстро удаляются ее шаги, и горькая усмешка искривила его губы…
В пацхе вожака за накрытым лотком сидели двое гостей. Они не были похожи на людей Хурциа. И одеты они были не так, как мегрелы: на них были короткие архалуки и чохи, полы которых были подогнуты и заправлены за пояс. Головы у гостей были бритые, бороды подстрижены вдоль скул и подбородков. И вос-ружены они были по-иному, и говорили на другом языке.
Нати остановилась на пороге: она не знала, можно ли ей при гостях зайти или следует вернуться к Кваци.
Джонди кивнул ей. Нати вошла.
Две больших лучины освещали пацху. Гости беззастенчиво, жадными глазами уставились на девушку. Нати растерялась, она не решалась сесть ни на скамью, ни на бурку, разостланную в предназначенном ей углу. Гости поднялись, чтобы уйти, но не уходили и все смотрели на Нати. Наконец, поправив шапки, они двинулись к дверям, но, проходя мимо Нати, чуть не свернули себе шеи. Нати опустила глаза, но все же увидела, как Джонди взял обоих за затылки и повернул их головы в сторону двери. Джонди и его гости вышли.
Нати проводила их взглядом, затем подошла к двери, думая ее прикрыть, но не посмела. Она стояла у порога и смотрела, как Джонди и его гости спускаются в овраг. Джонди шел посередине, гости по бокам, и даже по их походке было видно, что они побаиваются хозяина. Джонди был намного выше гостей. Нати долго смотрела на его плечи.
Лагерь спал.
Нати прошла в свой угол и легла, склонив голову на седельную подушку. Она не знала, кто ее сюда принес, эту подушку, — Джонди или Кваци. Но ей хотелось, чтобы подушка принадлежала Джонди. И когда Нати уверила себя, что спит на подушке Джонди, она показалась ей мягче пуха. Девушка прижалась к подушке щекой. "А какой он добрый, Джонди Хурциа". Она уже не знала — это голос Гудзы или ее собственного сердца.
Послышался какой-то шорох на улице. Нати решила, что это возвращается Джонди. Она завернулась в бурку и затаила дыхание. О, если бы она могла заглушить громкие удары своего сердца. Вероятно, шаги ей почудились — на улице снова было тихо. Но девушка все еще боялась шевельнуться.
В пацхе было жарко. Идущая от дверей плотная, влажная, пахнущая чем-то терпким волна зноя заползла и под бурку. Нати задыхалась под ней, но сбросить ее боялась: а вдруг сейчас войдет Джонди. Она затаившись ждала — тревожно и нетерпеливо ждала.
Когда Джонди вернулся, луна уже стояла над его пацхой. Нати спала, лежа на спине. Лунный свет, про-никающии сквозь редкую плетенку, осел на ее волосах и обнаженном теле серебристой пылью.
Нати почувствовала во сне, что Джонди смотрит на нее. Она осторожно чуть-чуть приоткрыла глаза и смутно, сквозь ресницы, так же, как тогда, в водяной пыли, увидела Джонди. Да, это был Джонди, нет, не во сне, не в мечтах, а наяву Джонди. И он глядел на нее — на ее плечи, грудь, бедра. Но не глядел ей в глаза.
Он никогда никому не глядел в глаза.
Нати вся съежилась под его взглядом и потянулась к бурке, чтобы прикрыть наготу. Но когда она приподнялась, руки Джонди обхватили ее. Он так грубо и сильно прижал к себе девушку, что она едва не потеряла сознание…
Когда Нати проснулась утром, она тотчас же вспомнила прошлую ночь. И она улыбнулась той ночи, улыбнулась тому, что случилось с ней. Она была довольна и счастлива. Она ощущала во всем теле необыкновенную легкость, и на сердце у нее было легко — словно она не только освободилась из турецкого плена, но и обрела еще какую-то иную свободу. Турецкий плен. Она уже позабыла о нем. Она позабыла обо всех страданиях и унижениях, пережитых в неволе. И все прежние радости она тоже позабыла. Была у нее сейчас только одна радость — Джонди. Даже о брате она не вспомнила в этот утренний час.
Было слышно, как внизу ворочается и шумит Ингури. Сквозь плетеную стену в пацху проникал свежий утренний ветерок, и Нати было приятно его прохладное дыхание. Она медленно подняла руку и провела пальцами по плечам и груди. Впервые Нати так отчетливо осознала красоту своего тела. Это было и радостно, и неловко как-то. И она закрыла глаза. Потом Нати никак не могла вспомнить: заснула ли она снова или просто так лежала с закрытыми глазами. Это было похоже на удар в сердце: Гудза. Девушка вскочила со своего ложа, быстро оделась и побежала к хижине Кваци. Деревья, изгороди, пацхи, лошади, собаки, люди — все было празднично залито потоками солнечного света, озарившего все уголки ущелья. Люди Хурциа были заняты своим делом, а те, которых они вывозили из турецкого плена, — своим. Одни из них чинили изорванную одежду, другие умывались, поливая друг другу из ковша, а многие просто сидели, сложив неподвижные руки, — эти еще переживали и плен, и смерть близких, и свое неожиданное освобождение. Кто-то из знакомых окликнул Нати, она даже не повернула головы. Она бежала к брату. Но у самой хижины Кваци она вдруг замедлила шаг, ноги ее отяжелели, исчезло ощущение легкости в теле, исчезло ощущение свободы и радости — остался только стыд, перехватывающий дыхание. Нет, она не сможет посмотреть Гудзе в глаза. Нати остановилась, решив вернуться в пацху Джонди. Но, повернувшись, она увидела тех двух чужаков, которых застала вчера у вожака. С ними были еще двое в такой же одежде. И с ними был Кваци. Нати сразу заметила, что Кваци чем-то огорчен, — лицо у него было мрачное, а обычно пружинистый шаг стал тяжелым, словно подневольным.
Кваци сделал вид, что не замечает Нати. Зато ее сразу заметили ночные гости Джонди — глаза их разгорелись, и они так же нагло, как вчера, принялись разглядывать девушку.
Нати вбежала в хижину Кваци, закрыла за собой дверь и, прижавшись к ней лбом, продолжала через просветы в плетенке наблюдать за чужаками. "Кто они такие, почему они так пристально и оценивающе оглядывают еще не пришедших в себя после тяжкого плена людей, почему с такой подчеркнутой любезностью здороваются и разговаривают с ними? Что они хотят от нас, кого ищут?" И снова, едва почуяв неясную еще пока опасность, она вспомнила о брате. Где он? Почему так рано покинул пацху? Постель, на которой она его оставила вчера, была прибрана. Может, мальчишка сейчас у коновязи, он очень любит лошадей и дома, бывало, чуть свет убегал на конюшню.
Но у лагерной коновязи Нати не нашла брата. Люди Джонди чистили скребницами лошадей, отбитых у врага, мыли их принесённой с реки водой и бахвалились друг перед другом: "Моя лошадь лучше твоей". "Нет, врешь, моя". Нати не стала спрашивать их о брате. Они так заняты собой и своими делами, что все равно не ответят. Где Гудза? Страх ее усилился. Сама не зная почему, она принялась искать тех чужеземцев, которые так напугали ее и своим видом, и своим поведением. Только что они ходили по улицам, а вот нет их. Они исчезли из лагеря так же неожиданно, как и появились. Это еще более встревожило Нати. "Не видели вы Гудзу?" — спрашивала она теперь у больших и малых, у знакомых и незнакомых. Она довольно долго кружила вот так по лагерю, пока не оказалась у пацхи Джонди Хурциа. И здесь она увидела Гудзу. Он стоял у дверей и, заметив сестру, побежал к ней навстречу.