Страница 144 из 148
Антимоз исподлобья смотрел на Кондрата. Тот, боясь снова поссориться с упрямым бухгалтером, повернул ключ в замке, открыл дверь и уже с порога крикнул:
— Завтра утром пошли телеграмму прорабу.
Антимоз постучал пальцами по столу и сказал председательскому креслу:
— Здрасте, папаша. Пусть позор падет на мои усы, Кондрат, если ты не сломаешь себе шею на этом деле. Здрасте еще дважды, дорогой.
Приехал прораб. Кондрат позвал его к себе и объяснил, как переделать проект: где пройдут коридоры, где расположить кухню, столовую, библиотеку, зал, комнаты, каким должен быть парадный вход.
Прораб обещал хранить тайну. Проект можно переработать за несколько дней, но дом обойдется на шестьдесят тысяч дороже.
Кондрат попросил прораба приступить к работе немедля.
Начались земляные работы. В обеих деревнях удивлялись: с чего это председатель так торопится построить ясли? Когда Кондрату задавали вопросы, он отвечал:
— Всему свое время. Подошла очередь яслей. Будем строить быстро и хорошо!
Первым в колхозе все новости и сплетни узнавал и разносил хромоногий Кинтирия Кордзахия. Правая нога у Кинтирии была короче левой. При ходьбе он так западал вправо, что казалось, уже не выпрямится. Кинтирия всегда появлялся там, где его не ждали.
В детстве Кинтирия был неравнодушен к молодым огурцам. Сачино Пиртахия застал его в своем огороде, бросил вдогонку камень, случайно попал в ногу и раздробил воришке колено. Мальчики с тех пор прозвали его Кинтирия, что по-мегрельски значит огурец. Самое же удивительное, что Кинтирия в самом деле походил на кривой огурец: сдавленная голова, узкие, опущенные книзу плечи, узкий длинный нос и узкие глаза-щелочки делили его лицо на четыре части, словно крест. Дурная слава, ходившая о нем, и непривлекательная внешность отпугивали самых уродливых женщин, и Кинтирия остался холостяком.
Он работал сторожем на птицеферме. Сутки дежурил, сутки бывал свободен — ковылял от магазина к почте, от мельницы к конторе, от столовой к клубу. Он останавливался всюду, где собирались вместе три-четыре колхозника: останавливался, слушал, болтал и торопился понести свежую сплетню дальше.
В тот день, когда прораб принес переделанный проект и смету к Антимозу, Кинтирия сидел в комнате, ожидая кассира. Главный бухгалтер и прораб не заметили Кинтирию. Он навострил уши, повернулся спиной к собеседникам и запомнил все, что говорилось, — слово в слово.
Кинтирия даже не стал дожидаться кассира. Неслышно, словно тень, он выскользнул из конторы, сбежал по лестнице и быстро пересек двор. Колхозники, сидевшие под деревом, угадали по его походке, что он торопится насолить кому-то. Они не успели даже окликнуть его: Кинтирия уже скрылся в эвкалиптовой аллее.
— Что-то узнал!
— На горе кому-то весть несет.
Кинтирия ликовал, сердце его чуть не выскочило из груди. Давняя жажда мщения собралась в клубок и подкатила к самому горлу. Ох, и надсмеется он теперь над своим заклятым врагом — человеком, который любит ту же женщину, что и Кинтирия. Враг любит ее уже лет сорок, а Кинтирия всего три года. Но эти три года равны — шестидесяти — так много они вобрали в себя страданий и ревности!.. Сачино Пиртахия — имя его врага! Тот самый Сачино, который сломал ему ногу, который сделал его уродом… Аграфена и смотреть не хочет на Кинтирия! Сколько раз он решал: придет Сачино сменить меня на дежурстве, застрелю его, скажу — централка сама выстрелила. Но он удерживался от искушения, понимая, что убийство, если даже все сойдет благополучно, не поможет ему завоевать сердце Аграфены.
Как хорошо, что он устоял против искушения. Теперь ему будет нетрудно убрать старика с дороги. Сачино первого заткнут в этот дом для престарелых. Ему стукнуло семьдесят, близких у него нет, в деревне его уважают. Будь благословен тот, кто придумал такой дом. Он предназначен именно для Сачино. Старый пес уже лет десять, как питается в столовой. А что у него есть дом, так что из того! Шиш тебе под нос, милейший Сачино, не видать тебе Аграфены как своих ушей! Как узнает, что тебя упекли в дом для самых старых, так и конец тебе.
"Добился я-таки своего", — подумал Кинтирия и испуганно огляделся — не произнес ли он этих слов вслух. Но люди шли своей дорогой.
Чего только не делал Кинтирия, чтобы поссорить Аграфену с Санино! Недавно он придумал новую пакость: во время дежурства соперника забирался на ферму и крал кур, которых Аграфена собиралась везти на сельскохозяйственную выставку. Аграфена чуть на стенку не лезла от огорчения и злости. Весь район говорит о птицеферме колхоза "Цискари", и тут на тебе — через день пропадают отборные куры. Терпела Аграфена, терпела и не выдержала.
— Или я или ты! — заявила она Сачино.
— Я-то в чем виноват, ты же знаешь…
— Я знаю, что в твое дежурство пропадают куры!
— Может, неправильно считаешь?
— Считаю? — Аграфена чуть не задохнулась от злости. — Если в ближайшие три дня пропадет хоть одна курица, подаю заявление председателю!
Увидела она, как побелел Сачино, и отошла от него. Раскаяние стало грызть Аграфену. Зачем она так говорила с ним?
Сачино с горя запил. И это его чуть не погубило. Стоило ему заснуть пьяным, как на птичий двор слетал ястреб, и одного-двух цыплят как языком слизывало. Чаша терпения Аграфены переполнилась. Вне себя она пошла к председателю и потребовала, чтобы Сачино убрали с фермы.
Кондрат не поверил своим ушам:
— Повтори, повтори-ка, что ты сказала!
— Рассердилась я, — немного отошла Аграфена. — Но куры ведь…
— Пусть десять кур, пусть двадцать, пусть пожар вспыхнет на ферме, — сказал Кондрат. — Но я сейчас не могу снять с работы Сачино. Потерпи немного, и я переведу его.
Кабан, говоря это, имел в виду дом для престарелых. Сачино был для него первым и самым подходящим кандидатом. Старика любили все — и Кордзахия и Пир-тахия. Он был ветераном колхоза в Агмартула, он построил птицеферму, и даже Аграфену назначили заведующей птицефермой по настоянию Сачино…
Кинтирия прибежал на ферму.
Сачино сидел в тени орешника. Поставив централку между ног, он сладко спал, свесив голову на грудь. Кинтирия, размахивая руками, стал прокладывать себе дорогу среди кур, петухов и цыплят.
Подойдя к Сачино, он сел рядом и потряс за плечо:
— Сачино! Сачино! Проснись!
Старик испуганно подскочил. Увидев, что его будил Кинтирия, а не Аграфена, он нахмурился. Да и что с ним такое — дышит, словно кузнечные мехи, и потом обливается.
— Что случилось?
— Чтоб с моим врагом такое случилось, — чуть было не ляпнул Кинтирия, но успел придержать язык. Рассказать ему — он всем растрезвонит… Хотя нет, радоваться-то ему нечего, смолчит.
— Пусть с нашими врагами произойдет то, что случилось! — громко сказал Кинтирия.
Сачино вскочил и оглядел птичий двор.
— Не бойся, куры целы, — со скрытой язвительностью произнес Кинтирия.
— Так что же?
Сачино не смотрел на Кинтирия:
— Что? Да вот, услышал я — если долго возиться, нянчиться с человеком, надоест ему твоя забота.
— С кем это ты так нянчишься?
— Сядь, — Кинтирия принялся набивать трубку. Сачино уселся, покосился на него — почувствовал, что Кинтирия принес недобрую весть и нарочно тянет, чтобы вдоволь насладиться.
— Я, Сачино, милейший, не нянчусь, а вот благословенное правительство наше слишком цацкается с людьми. Сперва вышел закон, что после шестидесяти лет надо переходить на пенсию.
— А что в том плохого? Кто хочет — уйдет на пенсию, кто нет — останется на работе.
— Не совсем так, милейший. Теперь, оказывается, будет новый закон: хочешь не хочешь — уходи на пенсию. Правительство говорит нам: не хотите на старости лет жить спокойно и без забот, не думаете о себе, так мы вводим закон. Попробуй не выполни закон!
— Да, это так, — пробормотал Сачино.
— Но это все ерунда. Закон касается рабочих и служащих. А про крестьян не спрашиваешь?.. Оказывается, колхозник, которому стукнуло семьдесят, хочет он того или не хочет, переселяется в дом для престарелых.