Страница 3 из 96
За 6–8 декабря озерный лед двинулся на город и снес Великий мост. А через эти три года летописец с горечью подводил итог:
«… Бяше туга и печаль… дома тъска, зряще дети, плачюще хлеба, а другая умирающа…. Разидеся град нашь и волость наша… а останок почаша мрети…»
Обездоленная природой «простая чадь» Новгорода искала причины невзгод в поведении духовенства, тех людей, которые были посредниками между человеком и высшими силами, управляющими миром. Начали с языческих волхвов, кончили новым архиепископом, сменившим ушедшего, якобы «по своей воле», Антония.
1228. «И вьздвиже [дьявол] на Арсения… простую чядь. И створше вече на Ярославли дворе [где в прошлом году жгли волхвов] и поидоша на владыцынь двор, рекуче: „Того деля стоит тепло дълго — выпроводил Антония на Хутино, а сам сел, дав мьзду князю“»[15].
Нового владыку согнали «акы злодея пьхающе за ворот», а Антония вернули на его архиепископское место.
Четырнадцатое столетие началось упоминанием о расправе с колдуньями, вредившими урожаю:
1303. «Бысть зима тепла без снега и хлеб бысть дорог велми. И несколько жен сожгоша»[16].
Возвращаясь к интересующим нас событиям 1375 г., мы можем установить типологическое сходство между конфликтами двух разных столетий: и там, и здесь во время стихийных бедствий внимание народа устремлялось к служителям бога (или языческих богов), которых считали ответственными в первую очередь за то или иное состояние природы. И там, и здесь после эксцессов глава новгородской церкви уходил (временно) с поста: в 1228 г. после самовольной расправы новгородской толпы с языческими жрецами, а в 1375 г. после расправы со стригольниками.
Ни светская, ни церковная власть не санкционировала этих действий, хотя действия против волхвов или против подозреваемых в ереси прямо относились к юрисдикции церковного епископального суда. Суда не было; со стригольниками расправились безымянные «новгородцы», и эту расправу юридически следует считать не казнью, а самосудом.
Можно подозревать, но, правда, без особых доказательств, что против образованных и «чистое житие имущих» стригольников (такими их рисуют полемизирующие с ними епископы) новгородцы были направлены кем-то из состава ортодоксального духовенства, какими-то многочисленными последователями владыки Моисея (умер в 1363 г.), которому дважды приходилось покидать архиепископскую кафедру «по своей воле». В его житии автор ставит ему в заслугу противоборство с ересью стригольников. Основной тезис стригольников, как известно, состоял в недоверии к посреднической роли всякого вообще духовенства между людьми и богом. Врагов из числа среднего и высшего духовенства у стригольников было много, но, учитывая позицию вселенских патриархов, рекомендовавших лишь уговоры и призывы к воссоединению стригольников с церковью и прямо запрещавших смертную казнь, мы не можем связывать новгородский самосуд 1375 г. с именем архиепископа Алексея, прямо ответственного за деяния «дома святой Софии».
К тридцатилетней деятельности владыки Алексея, вступившего на пост после вынужденного ухода врага стригольников — Моисея — мы еще не раз вернемся в дальнейшем.
В заключение обратимся снова к миниатюре Лицевого свода, изображающей эпизод расправы. На новгородском Великом мосту сошлись, как мы видели, две различных группы: слева, с Торговой стороны (где, как увидим в дальнейшем, обнаружились памятники стригольнической обрядности)[17], идет толпа просто одетых молодых новгородцев. Они держат в руках связанных стригольников и бросают их в Волхов. Навстречу им из крепостной воротной башни Детинца идет группа высоких седобородых старцев в корзнах-плащах. Ни архиепископа, ведающего дела «развратников веры», ни кого бы то ни было из духовенства на рисунке нет.
Идущий впереди старик с жестом укора или назидания обращается к толпе «заречан». Никто из действующих лиц не смотрит на тонущих дьяконов и простецов: головы всех подняты, люди обеих групп смотрят друг на друга: заречане на бояр софийской стороны, а те на заречан. Создается зрительное впечатление, что почтенные старцы не столько порицают стригольников, сколько укоряют молодых людей, творящих самосуд. Обитатели Кремля явно противопоставлены обитателям Торговой стороны.
После событий 1375 г., когда погиб глава неизвестно когда возникшего стригольнического движения Карп, само движение не прекратилось, и мы получаем за последующие пять десятков лет две группы основных документов о характере этого движения. Одна из них — это послания константинопольского патриарха (которому была подчинена вся русская церковь) Нила 1382 г. и блестяще написанное поучение русского епископа Стефана Пермского 1386 г., дающее наиболее полное представление о стригольниках. Затем следует период молчания, а через тридцать лет возникает вторая серия документов, направленных только против стригольников во Пскове и посланных митрополитом Фотием из Москвы; она датируется 1416–1429 (или 1427) гг.
Из последнего (четвертого по счету) послания митрополита Фотия во Псков явствует, что ранее он дал распоряжение «тех стригольников обыскать (выявить) и показнить», и в этом послании, которое датируется 1429 г., благодарил посадника и духовенство Пскова за исполнение его приказа, в результате которого «инии те стриголници побегали, а котории осталися… те деи… яко диаволу в них въгнездившуся», сохранили прежние воззрения. Молчание источников в последующие десятилетия объясняется, быть может, тем, что нетерпимый к ереси Фотий вскоре умер (в 1431 г.), а в 1430-е годы сложилась новая политическая ситуация: Псков стал союзником Москвы против Новгорода. Новый московский митрополит Исидор содействовал эмансипации псковской церкви от власти новгородского архиепископа.
В этих условиях внимание псковского духовенства должно было сосредоточиться не столько на борьбе со своими заблуждавшимися псковичами, сколько на противостоянии могущественному архиепископу новгородскому Ефимию II, у которого псковичи отняли с помощью Москвы владычный суд и поборы. Один из приездов Ефимия во Псков «не в свою череду» закончился тем, что вскоре «стал бой псковичам с софьяны» (людьми архиепископа)[18].
Сведения о стригольниках как об общественном движении прекратились. Слово «стригольники» становилось нарицательным, обозначавшим теперь не последователей стригольника (расстриги) Карпа, а всяких вообще инакомыслящих, отклоняющихся от ортодоксии прихожан[19]. В дальнейшем даже старообрядцы XVII–XVIII вв. получали не только наименование «раскольников», но и «стригольников». В 1799 г. в Петербурге была издана книга под таким названием: «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах, о их учении, делах и разгласиях, собранное из потаенных старообрядческих преданий, записок и писем… протоиереем Андреем Иоанновым [Журавлевым][20] в Санктпетербурге при Императорской Академии Наук 1799 года».
Первым историком стригольничества, разумеется крайне пристрастным, был Иосиф Волоцкий, боровшийся в конце XV и в начале XVI в. с новым, значительно более радикальным движением в Новгороде и Москве, обнаружившим себя с 1480-х годов. Иосиф, хорошо знавший современного ему новгородского архиепископа Геннадия (опознавшего в чернеце Захаре стригольника), мог получить от него дополнительные сведения о Карпе, например, о месте зарождения ереси:
Некто бысть человек, гнусных и скверных дел исполнен, именем Карп, художеством стриголник, живый во Пскове, Сей убо окаянный ересь состави скверну же и мерзку, якоже и вси верят и мнози от православных христиан, иже суть слаби и неразумии, последоваша ереси той…
15
Новгородская 1-я летопись, с. 67.
16
ПСРЛ, т. XVI. Летопись Авраамки.
17
Рыбаков Б.А. Стригольнические покаянные кресты // Культурное наследие древней Руси: (Истоки. Становление. Традиции). Л., 1976, с. 79–86.
18
Псковская 2-я летопись, 1436–1438 гг., с. 130–133.
19
Пожалуй, последним воспоминанием о стригольниках в первичном смысле, как о «стригольниковых учениках», было письмо новгородского владыки Геннадия в Москву собору епископов в 1490 г. Геннадий жаловался на некоего псковского монаха Захария, писавшего на него многочисленные доносы. Захарий «перестригл» каких-то монахов от местного князя (из ктиторского княжеского монастыря?), и три года не давал им причастия, и сам не причащался. Захарий оправдывался тем, что все духовенство поставлено за деньги, за «посулы»-взятки «ино дел у кого причащатися?» «И аз познал [писал Геннадий], что [Захар] стригольник». Отказ от причастия под предлогом продажности духовенства действительно был основным тезисом учения стригольников 1380-х годов. См.: «Источники», с. 378, 380.
20
В имеющемся в моей библиотеке экземпляре приписано на титульном листе: «он родился в Москве 1751-м году августа 9-го дня».
21
Н.А. Казакова в своем исследовании о стригольниках сомневается в псковском происхождении Карпа и самой ереси стригольников, считая сведения о Пскове домыслом «осифлян», сторонников Иосифа Волоцкого. См.: «Источники», с. 34–35. Данных для этих сомнений недостаточно, со Псковом связан ряд произведений живописи стригольнического толка. Кроме того, следует учесть, что не было у Иосифа Волоцкого никаких мотивов заменять предполагаемое новгородское происхождение Карпа на псковское. Достоверные сведения о Карпе и месте зарождения ереси Иосиф мог получить от новгородско-псковского архиепископа Геннадия. Митрополит Фотий писал о стригольниках только псковским церковным властям.