Страница 2 из 96
Из слов Стефана Пермского явствует, что ересиарх Карп был и дьяконом (до церковных репрессий), и расстригой-«простецом» после «изгнания от церкви» и лишения права церковной службы. Кроме того, Стефан разъяснил и значение (может быть, диалектное новгородско-псковское) слова «стригольник», употребляемого им в единственном числе. Это не профессия, не манера особой стрижки волос, не принадлежность к причту с выстриженной тонзурой. Это — обозначение расстриги, лишенного дьяконского сана и отлученного от церкви:
«Стригольник» — расстрига Карп, с которого в связи с ересью снят священный сан.
«Стригольники» — «стригольниковы ученики», последователи расстриги Карпа[7].
С точки зрения духовенства, наименование «стригольник», «стригольники» — уничижительное, постоянно напоминающее о неполноправности, низверженности, внезаконности как самого человека, считающего себя учителем народа, так и его учеников, тоже стремящихся к проповеднической деятельности.
Если первоначально слово «стригольник» обозначало персонально самого Карпа после снятия с него сана, то в дальнейшем оно распространилось и на всех «стригольниковых учеников». К сожалению, нам неизвестно время интердикта, в год, который Карп был отлучен от церкви, так как тогда мы знали бы точно, с какого времени церковная оппозиция стала обозначаться термином «стригольники».
Последний вопрос, связанный с драматическим эпизодом 1375 г.: кто дал распоряжение о публичной казни в центре Новгорода дьякона, проповедника-расстриги и троих «слабых и неразумных, последовавших ереси той»?
Ни один из летописцев не дает на него ответа. Патриархи Царьграда в своих посланиях предостерегали от смертной казни, призывали «самоотлучившихся от церкви» новгородцев и псковичей к возврату в лоно православия, к покаянию и воссоединению: «Исправите… себе, стриголници… покоритеся презвитером вашим… соединитеся в благое… и возвеселимся о возвращении тех» (послание патриарха Нила 1382 г.).
Светские власти Новгорода — ни князь, ни посадник, ни тысяцкий — не могли распорядиться жизнью дьякона и бывшего дьякона, так как все духовенство и все церковные и околоцерковные люди (просвирни, паломники-калики, лекари, изгои и др.) находились в юрисдикции епископального суда. А вопрос о казни «развратников веры христианской» никоим образом не мог быть решен без санкции главы новгородской церкви — архиепископа.
Архиепископом Новгорода с 1359 по 1388 г. был выбранный из ключарей Софийского собора владыка Алексей. Никак нельзя сказать, что новгородские летописцы этого тридцатилетия были невнимательны к своему владыке. Напротив, они любовно следили за каждым действием Алексея, отмечая строительство церквей, время фресковой росписи, освящения храмов, указывая даже состав причта, участвовавшего в молебнах. Отмечалось уважение посадников и боярства к Алексею, фиксировались его поездки во Псков и в центр русской митрополии — Москву, где тезка новгородского владыки — митрополит Алексей и Дмитрий Донской принимали его «многу честь въздаша ему и дары многы…».
Невнимательностью новгородских хронистов молчание о процессуальной, юридической стороне очень важных событий 1375 г. объяснить нельзя. Настораживают и нежелание наиболее близких по времени летописцев вообще упоминать о них (три последовательно созданных летописи), и лапидарная форма первой по времени ретроспективной записи, не дающей ни места, ни причин произведенной неизвестно кем и за что расправы.
Загадочным является и то, что непосредственно за потоплением стригольников в Волхове «на ту же зиму съиде владыка Алексеи со владычества по своей воли… и бысть Новгород в то время в скорби велицей…»[8], а ближайшей весной Алексей, вернувшийся на свою кафедру, ездил в Москву к митрополиту. Эту загадку попытаемся решить в дальнейшем, после рассмотрения разных явлений в жизни Новгорода того времени. Сейчас же считаю необходимым обратить внимание на те внешние условия, которые никогда не связывались исследователями с городскими движениями интересующих нас лет. Речь идет о «казнях божьих», как называли тогда стихийные бедствия.
Беды и голод начались за четыре года до расправы со стригольниками:
1371 г. «Того же лета бысть мгла велика, яко за едину сажень пред собою не видети. И мнози человецы лицем ударяхуся друг друга; птицы по воздуху не видяху летати, но падаху с воздуха на землю, ови о главы человеком ударяхусь. Такожде и звери, не видяще, по селом ходяху и по градом, смешаюшесь с человецы: медведи и волцы, лисицы и протчия звери.
Сухмень же бысть тога велика и зной и жар много, яко устрашатись и вострепетати людем. Реки многа пресохоша и езера и болота. А леса, боры горяху и болота высохши, горяху и земля горяще.
И бысть страх и трепет на всех человецех. И бысть тогда дороговь хлебная велика и глад велий по всей земле…»[9]
Сгусток несчастий падает на 1374–1376 гг.
1374 г. «Того же лета быша зной велицы и жары, а дожда сверху ни едина капля не бывала во все лето. А на кони и на коровы и на овцы и на всяк скот был мор велик. Потом же прииде и на люди мор велик по всей земле Русской»[10].
На следующий год несчастье подобралось к соседнему с Новгородом Тверскому княжеству:
1375 г. «А в граде Твери бяше тогды скорбь немала, такова же не бывала в мимошедшая лета: бысть мор на люди и на скот»[11].
Бедствия не миновали и Новгород:
1374. 1375. 1376. «В Новегороде Великом река Волхов семь дний иде въспять.
По третье же лето уже тако идяше!»[12]
Для, равнинного ландшафта Новгородчины с его низкими берегами это означало, что могучая река и огромное озеро Ильмень разлились по всей безбрежной пойме Волхова и наводнение затопило многие десятки сел с их пашнями, луговыми выгонами, запасами стогов сена…
Быть может, не случайно именно в это время, после второго наводнения, 2000 молодых людей Новгородской земли сели в 1375 г. на ушкуи и отправились искать счастья в далеких краях.
Широкомасштабные стихийные бедствия, эпидемии и эпизоотии неизбежно вызывали у людей средневековья представления о «казни божьей», о каре за грехи. В XI в. русские люди, деды которых были еще язычниками, вернулись во время неурожая к старым прадедовским богам. В XIII в. стихийные бедствия привели к ряду конфликтов как с языческими волхвами, так и с православным духовенством.
В конце 1220-х годов длительная засуха охватила значительную часть Европы. В Новгороде это привело сначала к расправе с языческими жрецами, заподозренными в каких-то вредоносных колдовских действиях:
1227. «Явишася в Новеграде волхвы, ведуны, потворницы [знахарки-колдуньи] и многая волхования и потворы и ложная знамения творяху и много зла содеваху, многих прелщающе.
И се мужи княже Ярославли въступишася за них. Новгородцы же ведоша волхвов на Ярославль двор [князь был в походе] и складше огнь велий… и вринуша во огнь и ту згореша вси»[13].
После этого самовольного аутодафе «поиде Антоний архиепископ новгородьскый на Хутино [пригородный монастырь]… по своей воли»[14]. На следующий год проливные дожди обострили обстановку:
1228. «Той же осени наиде дъжгь [дождь] велик и день и ночь: на госпожьин день оли и до Никулина дни [от 15 августа до 6 декабря] не видехом светла дни; ни сена людьм бяше лзе добыта, ни нив делати. И въздорожиша все на торгу и хлеб и мяса и рыбы… И тако ста по 3 лета».
«Той же осени бысть вода велика в Волхове: пойма около озера сена и по Волхову».
7
Мысль о том, что слово «стригольник» означало именно «расстригу», священника или дьякона, лишенного сана за крайне неблаговидные дела или слова, возникала и ранее, но была оттеснена другими догадками. См.: Келтуяла В.А. Курс истории русской литературы. СПб., 1911, ч. I, кн. 2, с. 207.
8
Новгородская 1-я летопись. М.-Л., 1950, с. 373.
9
Татищев В.Н. История Российская. М.-Л., 1965, т. 5, с. 123. Горящие торфяные болота указывают на северные области Руси. Замена Ъ на О («жар многь») указывает на Новгород, это обычная замена в новгородских берестяных грамотах.
10
ПСРЛ, т. XI, с. 21.
11
ПСРЛ, т. IV, с. 71. Мор был и в Смоленске в 1377 г.
12
ПСРЛ, т. XXV, с. 192 под 1376 г.
13
ПСРЛ, т. X, с. 94.
14
Новгородская 1-я летопись, с. 65. 1228 год.