Страница 262 из 263
Экстра. Часть 6. (Заключительная)
Полночь – определённо неподходящий момент, чтобы наведаться в гости. Да и Лао Тао не настолько нетерпеливый человек, чтобы не подождать до утра. Так что для его визита в это время обязательно должна была быть причина.
Тао Мо быстро встал с постели, наспех оделся и направился в главный зал, а едва зайдя, сразу увидел сидящего там бледного и сгорбленного Лао Тао, который выглядел так, словно только-только оправился от тяжёлой болезни.
— Лао Тао? Что случилось? — перепугано спросил Тао Мо.
Лао Тао увидел его и, слегка приподняв руку, произнёс:
— Молодой господин.
Тао Мо подошёл к нему ближе и заметил его побелевшие, без единой кровинки, губы, что не шло ни в какое сравнение с его прежним бодрым, пышущим здоровьем видом, и забеспокоился ещё сильней:
— Да что случилось-то, а?
Лао Тао вздохнул:
— Это долгая история, давай отложим на потом. Я пришёл сейчас только ради двух вещей. Во-первых, рассказать, что государственный цензор не так давно закончил расследование по делу Хуан Гуандэ. Однако прежде, чем он успел доложить об этом императору, Хуан Гуандэ «принёс извинение самоубийством» – покончил с собой в качестве расплаты за свои преступления. Перед смертью он написал признание вины, взяв на себя ответственность за совершённые злодеяния, но похоже, что государственный цензор не желает закрывать на этом дело и, возможно, продолжит его до вынесения приговора о конфискации имущества и ссылке.
Тао Мо не удержался от глубокого вздоха.
Он действительно считал, что Хуан Гуандэ заслуживал безграничной ненависти, но сейчас, услышав, что он покончил с собой из страха перед наказанием, Тао Мо испытал противоречивые чувства. Эта новость не только обрадовала его, но и заставила глубоко задуматься. Смерть Хуан Гуандэ стала для него тревожным сигналом. Своевременным предупреждением о том, что, являясь чиновником, становишься чрезвычайно уязвимым перед искушением властью и богатством. И если он утратит свою природу и забудет ради чего он вообще стал чиновником, даже если народ стерпит это, то небеса накажут его!
— Это первое, а что насчёт второго? — напомнил Тао Мо.
— Я должен уйти на некоторое время, — ответил Лао Тао.
Тао Мо нахмурился:
— Прямо сейчас?
Лао Тао взглянул на Хао Гоцзы.
Хао Гоцзы тут же пояснил:
— Лао Тао собирался оставить сообщение и уйти, но я силком притащил его сюда. Молодой господин, уговори его! Он же явно ранен, но отказывается остаться, чтобы отдохнуть и подлечиться как следует, и всё ещё хочет куда-то нестись. Он не понимает, сколько ему лет!
У Лао Тао резко разболелась голова от его докучливой болтовни, и он обратился к Тао Мо:
— Молодой господин, ты знаешь, что я владею боевыми искусствами, ни один обычный человек не может меня ранить.
— Ни один обычный человек не может тебя ранить, поэтому тот, кто тебя ранил, естественно, не обычный человек. А это куда опасней! — возразил Хао Гоцзы.
— Молодой господин, успокойся, не о чем волноваться, — отозвался Лао Тао.
— Да как тут успокоишься, когда ты так сильно ранен? — не отставал Хао Гоцзы.
У Тао Мо голова пошла кругом, пока он слушал их «я тебе слово, ты мне два». Ему даже показалось, что это сложнее, чем вести разбирательство в суде, и он помимо своей воли начал искать глазами фигуру Гу Шэ.
Это было похоже на родство душ – как будто сердцем почувствовал, потому что Гу Шэ, накидывая на ходу одежду, вошёл в зал прямо в этот момент.
Хотя Лао Тао не знал, чем до этого занимались Тао Мо и Гу Шэ, но глядя на выражение лица Гу Шэ, отчасти кое о чём догадался и слегка покраснел от смущения.
— Молодой господин Гу, извини, что побеспокоил.
Шесть слов, означающих многое.
Гу Шэ заметил его нездоровый вид, нахмурился, подошёл ближе и протянул руку.
Лао Тао сперва растерялся, чуть помедлил, а потом неуверенно протянул ему в ответ своё запястье.
Гу Шэ измерил его пульс и после долгой паузы спросил:
— Внутренние повреждения?
Лао Тао, понимая, что не сможет этого скрыть, был вынужден объясниться:
— Всего лишь разбойники из улиня [458], не о чем даже говорить.
Гу Шэ отпустил его руку и произнёс:
— Травма довольно серьёзная.
До этого момента Тао Мо ещё немного сомневался в том, что говорил Хао Гоцзы, но теперь, услышав, как Гу Шэ сказал то же самое, отбросил все сомнения прочь и попытался переубедить Лао Тао:
— Останься всё-таки, подлечись, наберись сил, а делами пусть займётся Хао Гоцзы.
Хао Гоцзы, стоявший рядом, немедленно откликнулся, подтвердив, что он согласен.
— С этим делом я должен разобраться сам, — вздохнув, произнёс Лао Тао.
Тао Мо и Хао Гоцзы смотрели на него в полнейшем бессилии, и даже во взгляде Гу Шэ проскользнула толика неодобрения.
— Ну раз уж всё так обернулось, я не буду больше ничего от вас скрывать, — произнёс Лао Тао, — На самом деле, я – старейшина Мо цзяо.
Тао Мо уже и так об этом знал и никак не отреагировал.
Хао Гоцзы тоже никак не отреагировал на заявление о Мо цзяо.
И Гу Шэ, как был, так и остался невозмутим. Было похоже, что и его ничуть не удивил подобный ответ.
У всех троих были такие спокойные лица, что Лао Тао почувствовал себя немного неловко, словно он пытался устроить сенсацию из пустяка:
— Вы же ещё помните Му Чуня, который навещал меня недавно и какое-то время жил в уездной управе? Он также является одним из старейшин Мо цзяо. Единственной причиной его поспешного отъезда было то, что одно из наших подразделений на границе подверглось атаке чужаков.
Тао Мо и Хао Гоцзы не разбирались в делах цзянху. А Гу Шэ хотя и разбирался, но поскольку не был членом сообщества цзянху, то обычно пропускал мимо ушей разные слухи о распрях в улине, не обращая на них особого внимания. Поэтому все трое так и не выказали ни малейшего удивления.
Лао Тао продолжил:
— Просто секта этих чужаков окутана тайной, а их боевые приёмы невероятны и непостижимы. Дуаньму, ээ... то есть Му Чунь, исчез во время одной из стычек с противником.
— А?! Исчез?! — дослушав до этого момента, Тао Мо наконец всё понял: — Ты его нашёл?
Лао Тао покачал головой:
— Я получил сообщение об этом, как раз когда мы были в столице, и сразу поспешил на встречу с другими старейшинами с расчётом отправиться на гору Пини, чтобы совместно обсудить это происшествие. Но по дороге мы неожиданно попали в засаду!
— Это были люди из той чужой секты? — спросил Тао Мо.
— Это пока неизвестно, но боевые приёмы противника действительно неслыханные и невиданные, так что я практически уверен, что это и правда они, — ответил Лао Тао.
— И что было потом? — не удержался от вопроса Хао Гоцзы. Он начал воспринимать Лао Тао как рассказчика и увлёкся услышанной историей.
— Мы все были ранены, но противнику тоже, разумеется, крепко досталось, — продолжил Лао Тао, — К счастью, в критический момент подоспели Мин цзунь и Сюэи хоу, после чего лишь немногим удалось уцелеть!
Тао Мо изменился в лице, услышав об этом. Уголки его рта дёрнулись, но в итоге он ничего не сказал. В конце концов, цзянху и чиновничество – два разных мира. Он считал, что человеческая жизнь превыше небес, а Лао Тао считал, человеческая жизнь ничего не стоит. По сути, это были две прямо противоположные точки зрения, но он не мог изменить мировоззрение Лао Тао. Хотя он никогда не соприкасался с миром цзянху, он знал, что люди в цзянху вели опасный образ жизни – «слизывали кровь с лезвия ножа» [459], и при малейшей неосторожности могли погибнуть, сгинув без следа. Это закон цзянху.
Увидев побледневшее лицо Тао Мо, Лао Тао сразу понял, что ему неприятно слышать о потерянных человеческих жизнях, поэтому поскорее сменил тему: