К-394

На трясущихся ногах я потащилась с рынка «Тао», достала из заднего кармана телефон и набрала единственный номер, запрограммированный в контактах. Через три гудка в ухе раздался презренный французский акцент.

― Мадемуазель.

― Готово, ― сказала я, торопливо проходя мимо витрин магазинов и пустых ресторанов на обратном пути к машине.

― Les deux?

Его вопрос прозвучал удивленно.

― Да, оба.

― А сообщение? Вы передали и его, так?

― Да. Все сделано. Теперь назови мне имя и местоположение того, кто будет следующим, чтобы я могла начать действовать.

Гаспар мрачно усмехнулся.

― Такая нетерпеливая, petit (прим.: с франц. — малышка).

― Я далеко не нетерпеливая, ЛеРу, ― прорычала я. ― Я в бешенстве. Дай мне информацию, и я смогу отправиться в путь.

― Как там вы, американцы, говорите? Терпение ― это добродетель, верно?

Затормозив перед поворотом на переулок, я запыхтела так сильно, что, казалось, земля задрожит под моими ногами.

― Это поговорка, да, и, откровенно говоря, она к делу не относится. Ты хочешь, чтобы я закончила работу или нет?

― Oui, разумеется, но я не тот человек, которым можно помыкать, мисс Скарзи. Я предоставлю вам информацию, которую вы требуете, в свое время. А до тех пор, почему бы вам не сделать себя еще более полезной и не прибрать за собой?

― Я не убираю дерьмо. Не убираю его за собой, работая на своего отца, и уж точно не буду убирать его, работая на тебя. Советую тебе отправить своих парней в «Тао» до восхода солнца, и, если ты рассчитываешь, что я вычеркну еще кого-нибудь из твоего списка, советую тебе переслать мне их данные в течение сорока восьми часов. Я не та женщина, которой можно помыкать, месье ЛеРу, и моя родословная ― тому подтверждение.

Закончив разговор, я сунула телефон обратно в карман и пошла по переулку туда, где в тени ожидали Ксандер и «ГранТуризмо». Я почувствовала его взгляд на себе задолго до того, как скользнула на водительское сиденье и застегнула ремень безопасности.

― Долго же ты провозилась, ― пробормотал он рядом со мной, устремив свой взгляд в окно.

― Да, что ж, дерьмо случается, ― проговорила я в ответ, выезжая на главную дорогу.

― Теперь мы можем уезжать? Вернее, теперь я могу вернуться домой?

― Нет, Ксандер, ты не можешь сейчас вернуться домой.

― В таком случае, когда, Иден? Я не горю желанием провести с тобой весь следующий месяц или сколько там ты планируешь держать меня в заложниках.

― Я не держу тебя в заложниках.

Эти слова гулко отозвались в моей груди.

― Нет? ― прорычал он. ― Тогда почему я здесь?

― Ты уже знаешь почему… Я не буду повторяться.

― Конечно, не будешь, потому что лжецам, похоже, нелегко произносить правду.

Молчание.

После моего короткого разговора с ЛеРу мне хотелось взорваться, парировать все суждения Ксандера и дать ему отпор… Но я не могла… потому что он был прав.

Я была лгуньей.

Лгуньей, убийцей, отвратительной, никчемной женщиной, которая заслуживала вечности в аду. Я знала, что попаду туда с того дня, как поставила свою первую отметку, но теперь, теперь я уверилась, что буду гнить там, терзаемая демонами тех, чьи жизни без жалости отняла. Если у меня и оставалась крупица надежды искупить свою вину, я позаботилась о том, чтобы она была настолько недосягаема, чтобы я никогда не смогла ухватиться за нее.

Глава 21

Ксандер

К четырнадцатому дню переездов из города в город с Иден, часами напролет сидя в гостиничном номере или в машине, я был на пределе своих сил. Мамины звонки с каждым днем становились все отчаяннее, мое сердце разрывалось на части при звуках ее рыданий, и мне уже порядком надоел один и тот же невразумительный ответ каждый раз, когда я спрашивал, когда смогу вернуться домой. Было ясно, что Иден еще не выполнила свои задания для этого француза, и на данный момент я не был уверен, что вообще когда-нибудь доберусь до дома. Не самый оптимистичный настрой, но, когда так много факторов остается неопределенными, было бы глупо думать иначе.

К двадцать первому дню пребывания в заложниках, или как, черт возьми, это еще можно было назвать, мне удалось временно приостановить оплату всех счетов и договориться с хозяином квартиры. Ему не требовалась моя рента, чтобы содержать свою семью, и он был достаточно любезен, чтобы дать мне отсрочку на девяносто дней. Но если я не вернусь в течение этих девяноста дней, ему придется убрать мои вещи на склад и сдать квартиру кому-нибудь другому. Я, разумеется, согласился, потому что какой еще у меня был выбор? Единственное, о чем мне не пришлось беспокоиться во время всей этой истории, так это о том, чтобы закрыть магазин. Поскольку Зак окончил среднюю школу, он мог и хотел управлять им от открытия до закрытия каждый день с помощью друга, которому я платил то, что заработал бы, если бы работал сам.

К тридцатидневной отметке я завел новый распорядок дня, который позволял мне держаться подальше от Иден, когда мы не были в пути. В каждом отеле, где мы останавливались, был бассейн и тренажерный зал, поэтому я чередовал плавание и силовые нагрузки. Постоянные упражнения помогали мне не только контролировать свой гнев, но и поддерживать активность, а не прозябать в комнате. Я не был таким массивным с моих двадцати с небольшим лет, и не мог не признаться себе, что мне доставляло удовольствие видеть, как глаза Иден вылезают из глазниц всякий раз, когда я снимаю рубашку.

На тридцать пятый день мы прибыли в Делавэр. Излишне говорить, что я был раздражен до предела. Каждый раз, когда Иден выполняла очередное задание, мы уезжали все дальше и дальше от дома, и каждый раз я задавал себе один и тот же вопрос.

Зачем?

Зачем этот француз таскал нас по всему Восточному побережью? Зачем ему понадобилась помощь Иден? Что она могла сделать такого, чего, очевидно, не мог он сам? Я не решался задать ни один из этих вопросов, в основном потому, что у меня не было желания разговаривать с Иден, но также и потому, что я не был уверен, что действительно хочу знать, что происходит каждый раз, когда Иден оставляла меня одного в машине. Я догадывался, что это может быть, но заставлял себя сдерживать любопытство и оставаться в машине, как было велено, поскольку Иден отказывалась оставлять меня одного в отелях, независимо от их безопасности.

На следующий день мы встали рано, в 6 утра. Было еще темно, когда мы вышли из номера и сели в машину, проехав несколько километров до заброшенного склада. Как обычно, мне дали четкие инструкции оставаться на месте, бросив наедине с собой примерно на полчаса. Я использовал это время с умом, чтобы позвонить маме и проверить, как дела у Зака. Никто из них не жаловался на подозрительную активность, что позволило мне вздохнуть чуть спокойнее. Они могли сильно беспокоиться обо мне, но, по крайней мере, я знал, что они в безопасности. Неужели Иден все это время говорила правду о своем отце? Что он не распространял долги на семью? Я точно знал, что он сходит с ума по поводу местонахождения своей дочери, потому что всякий раз, когда звонил ее телефон ― а это происходило несколько раз за день, ― она отклоняла вызов, и полные горя слезы лились из ее глаз, подтверждая, что звонил именно он. А если он беспокоился, это означало, что он, несомненно, пытался проследить ее путь, как она и говорила, поэтому осознание того, что мама и Зак в безопасности, приносило облегчение. Либо он уже преодолел свой путь мимо меня, и мое отсутствие подтверждало мою предполагаемую смерть, либо он еще не зашел так далеко.

И я не предполагал возможную степень этого «далеко», потому что ничего не знал о жизни Иден. С момента знакомства я считал, что она ― Иден Равенна, наследница империи роскошных автомобилей, но все это время она была Скарзи ― наследницей престижной компании по переработке отходов с дополнительным и совершенно незаконным бизнесом по отмыванию денег на стороне. Был ли я ее первой меткой ― первой попыткой участия в семейном бизнесе, или одним из многих, при этом сумевший дожить до этого дня? Даже до того, как узнал, кто она на самом деле, я никогда не спрашивал об этом, а она никогда не рассказывала об этом сама. В конце концов, мы оба решили отпустить прошлое и двигаться вперед, наша потребность друг в друге перевесила то, что она чуть не сделала в нашу первую ночь вместе, так что после нескольких недель чистого блаженства я задвинул этот вопрос так глубоко в свое сознание, что больше никогда о нем не вспоминал.