Страница 1208 из 1220
– Так в этом и кроется истинная суть ниспосланного нам испытания! – на лице проповедника появилась улыбка-оскал. – Тот, кто будет по-настоящему верен Черному Кресту даже в его отсутствие, тот устоит против менталов Скверны. Все остальные сгинут в ней вместе со всех греховным миром. А посему, братья, не уповайте на доспехи, а защищайтесь молитвой и верой. И с именем Черного Креста на устах смело идите в бой, чтобы умереть достойно.
Толпа заволновалась, загудела, заспорила. Оратора-проповедника не стало слышно.
– Ну, вот, опять двадцать пять, ядрена кочерыжка! – поморщился Костоправ, когда они подъехали к очередному гомонящему собранию крестоносцев. – Ох, и любят же они теперь групповой трындеж, мать их!
– Проезжаем-проезжаем, не задерживаемся, – велел Виктор, косясь на взбудораженных Инквизиторов.
Костяника и Змейка пришпорили быконей. Костоправ тоже тронул притормозившую было скотину. Четыре всадника объехали толпу.
Инквизиторский «трындеж», как выразился лекарь, никто из них не понимал. Но общий смысл уловить было нетрудно: крестоносцы пребывали в растерянности и отчаянии. Еще до того, как день убийства Черного Креста сменился ночью, рыцари и наемники Святой Инквизиции начали приходить в себя. Уже к вечеру Виктор и его спутники встретили в Андоррских предгорьях с полдесятка потерянно бредущих ландскнехтов с расцарапанными лбами и пустотой во взгляде. Ландскнехты не обратили никакого внимания на проехавших мимо всадников.
Выход из комоподобного ступора не принес крестоносцам облегчения. На орденских землях царили уныние, апатия и упаднические настроения. Отчаяние, беспомощность, неуверенность и обреченность, казалось, витали в воздухе всюду, где появлялся хотя бы один рыцарь или прошедший Посвящение ландскнехт. Впрочем, по одному они теперь не появлялись. Словно напуганное, оставшееся без пастуха и овчарок стадо в грозу, Инквизиторы старались держаться друг друга. Это были уже не боевые отряды, а толпы, вернее, небольшие толпушки, формирующиеся по принципам, далеким от тактических и стратегических задач военного времени.
На Каталонском тракте довольно часто встречались сборища, где Инквизиторы что-то обсуждали вполголоса или спорили до хрипоты. «Трындели», в общем. Повышенная разговорчивость, которой раньше, при Черном Кресте, крестоносцы не страдали, теперь перла изо всех дыр.
То тут, то там появлялись вожаки-предводители-проповедники, худо-бедно организовывавшие свою растерянную отару и ведшие людей к какой-то им самим не очень понятной цели.
Цели были разными. Разброд и шатание на землях Святой Инквизиции бросались в глаза, даже если жмуриться изо всех сил.
За время путешествия по Каталонии Виктор насмотрелся на всякое. Довелось увидеть и измученных, молчаливых пеших рыцарей, навесивших на доспехи дополнительный груз вериг, и бездоспешных крикливых флагеллантов, безжалостно хлещущих себя цепями и кнутами, и орденских братьев, выжегших на своих разодранных лбах крестовидное клеймо, и просто группки молящихся бродяг.
Пару раз они проезжали мимо местечек, где совершились групповые самоубийства. В первом случае десятка полтора рыцарей и ландскнехтов покончили с собой просто и без затей. У Виктора долго стояла перед глазами та картина. Люди, бросившиеся на собственные мечи, перерезавшие себе горло, снесшие черепа из пистолей и самопалов. Еще дюжина Инквизиторов свела счеты с жизнью иначе: они перерубили друг друга.
Впрочем, встречались в дороге и разрозненные вооруженные отряды, готовые к битве и смерти, но совсем не готовые к победе и даже не надеющиеся на нее. Более того – ее не желающие. Эти люди рассчитывали на другое. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: они тоже смертники, которые лишь избрали иной способ самоубийства – от оружия перьеносцев.
Смерть Черного Креста определенно не прошла даром.
– Каждый сходит с ума по-своему! – так охарактеризовал ситуацию Костоправ.
Инквизиторы были обречены, потому что сломались еще до того, как перьеносцы заняли орденские земли.
Пораженческие настроения рыцарей и ландскнехтов, которые ни те, ни другие и не думали скрывать, сильно пугали не прошедших Посвящение простолюдинов. На тракте и примыкающих к нему дорогах появились обозы беженцев. Кое-где в сельских районах орудовали банды мародеров, остерегавшиеся, впрочем, нападать на вооруженных людей. Орденские крестьяне и челядь чувствовали слабину господ и оттого испытывали еще больший ужас, чем былой страх перед Черным Крестом.
Инквизиторы не останавливали беженцев, не препятствовали им и не карали их. Охота на преступников тоже не велась. Сильная рука в латной перчатке, доселе крепко державшая эти земли, теперь безвольно разжалась.
Инквизиторы не знали, что делать. Да и сделать без Черного Креста они, по большому счету, уже ничего не могли. Крест слишком сильно и глубоко проник в повседневную жизнь Ордена и его людей. Крест являлся цементирующей основой, после изъятия которой посыпалось все, и в людских душах наступила катастрофа, сравнимая с последствиями Бойни.
Святую Инквизицию трясло. С лязгом и скрежетом рушился железный порядок, до сих пор работавший исправно, как старинные часы с хорошо отлаженным механизмом. Порядок, по мнению Виктора, неправильный, чуждый, но почему-то все-таки неприятно было осознавать свою причастность к его кончине и воцаряющемуся вокруг хаосу. Ведь это именно они влезли в чужой монастырь со своим уставом и перевернули здесь все с ног на голову. Они, убийцы Черного Креста, а вовсе не перьеносцы и Тотемы.
Дурацкое какое-то чувство. Не вины даже – непонятного сожаления. Но, наверное, так бывает, когда крушишь до основания то, чего не строил сам. Вернее, так должно быть, когда ломаешь чужое.
Крестовик, кстати, им не понадобился. Вообще. Ни разу. Его попросту некому и незачем было показывать. Необходимость прикидываться гонцами Магистра отпала сама собой.
В начинающемся хаосе никому ни до кого не было дела. Виктора и его спутников никто не остановил и не задал ни одного вопроса. Опущенное на людях забрало Костяники тоже не вызывало интереса. Когда все катится в тартарары, на подобные мелочи люди перестают обращать внимание.
Все были поглощены общим горем. Смертью Черного Креста. Даже пережив ее и очнувшись после сильнейшего потрясения, Инквизиторы продолжали тонуть в его смерти. Они тонули, тонули, тонули, сложив лапки и утягивая на дно друг друга. И выплывать, похоже, не собирались.
И это при том, что реальная опасность со стороны перьеносцев никуда не делась.
– Мля, не Инквизиция, а богадельня какая-то! – пробурчал Костоправ, оглядываясь на оставшуюся позади толпу. – Ну, полный звездец, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Туши свет, короче, бросай гранату!
– Свет? – наморщив лоб, зацепилась за слово Змейка. – А ведь и правда, все это здорово смахивает на конец света.
– Для Инквизиции – это конец света и есть, – задумчиво согласился Виктор.
– «Конец света, конец света»! – сварливо передразнил Костоправ. – Радовались бы, кретины, что избавились от своего кукловода, а не строили из себя таких несчастных и конченых.
– Тут не все так просто, – покачал головой Виктор. – Если у фанатиков отобрать бога, они становятся слишком свободными, чтобы быть счастливыми, понимаешь?
– Не-а, ни хрена не понимаю, – честно признался лекарь.
«Это потому, что сам не фанатик», – подумал Виктор и постарался объяснить доступнее:
– Без веры, вернее, без объекта поклонения их жизнь теряет всякий смысл. Они лишаются главной опоры и становятся беспомощными, как дети. Им не к чему приложить себя и не из чего черпать радость. Фанатики не способны просто жить. Не умеют, не привыкли, не хотят. Им непременно нужно служить и жертвовать. Миссионерствовать, проповедовать, обращать других… Доказывать превосходство своей веры и бороться с иноверцами. А если вдруг служить оказывается некому и бороться не за что… Это действительно конец света в отдельно взятой голове. Или, как в случае с Инквизицией, – во множестве голов.