Февраль - кривые дороги

Несмотря на ранний час, председатель Федор Иванович был уже в конторе и азартно ругался с кем-то по телефону:

— А я тебе говорю: сто тонн удобрений — это капля в Черном море. И за спину агронома ты не прячься! С тебя спрос!

Увидев вошедших, он ладонью прикрыл трубку:

— Что у вас?

Дианка молча положила перед председателем диплом механизатора.

— Вот так птаха! — удивился Федор Иванович. — Да не ты птаха, не ты, — пояснил он в трубку, — ты — коршун. А тут ко мне такая птаха прилетела, что разговор я должен с тобой прервать. Адью.

Председатель взял в руки диплом, повертел в руках.

— Так вот, Мария Тарасовна, куда твоя дочь со свадьбы-то сиганула. Прямо на курсы механизаторов! А мы-то думали… Ну, молодец, девка! Такие люди нам позарез нужны. Вот только, что делать с ней, не знаю…

— Дайте трактор, тогда узнаете, — сказала Дианка.

— Трактор? Трактор дадим. Это не штука. А вот кто тебя в свою бригаду возьмет? Механизаторы, сама знаешь, народ суровый, а тут девчонка сопливая. Да не обижайся, не обижайся, это я так — любя.

Бригадир тракторной бригады Ульян Михайлович или просто Михалыч, как все его звали в деревне, стоял у двери, а как услышал разговор с Дианкой, так вперед выдвинулся.

— Я возьму, — сказал он. — Может, мои огольцы выпивать не будут. Стыдно им будет перед женщиной.

Сам Михалыч был непьющим и некурящим.

Председатель обрадовался:

— Ты ей, главное, фронт работ обеспечь! Да помоги на первых порах! А тебя, — обратился он к матери, — будем ко второму ордену представлять. Снова первенство по молоку взяла.

Мать только губами шевельнула, а выговорить ничего не могла — застеснялась.

Когда вышли из конторы, Дианка упрекнула мать:

— А сама не похвасталась!

— Эх, дочушка, — вздохнула та, — разве ж я за орден работаю?

Хотя Михалыч сказал Дианке выходить на работу завтра, она проводила до фермы мать и от нечего делать отправилась берегом реки к тракторному двору: поглядеть только…

Тропка виляла меж кустов, то спускаясь к воде, то поднимаясь на косогор. Дианка еще подумала: вот на этой тропке они и встретились однажды с Андреем. Господи, хоть бы сейчас не встретиться!

Подумала и тотчас же услышала за спиной быстрые догоняющие шаги. Не оборачиваясь, почувствовала: он.

«Сейчас ударит», — пронеслось в голове, и она резко повернулась к нему лицом. Андрей отшатнулся.

— Ну что стоишь? Бей! Ты ж за этим бежал? И право у тебя есть. Бей!

Глаза у Андрея были мутными, с похмелья, и бормотал он что-то несуразное:

— Аисты и те вместе… А я один. Систематически…

Дианка рассердилась:

— Не смей слова деда Тараса говорить! Свои придумай!

— И придумаю!

Андрей схватил ее за руку и тянул к себе, стараясь заглянуть в лицо.

— Ты что это наделала, а? И совести у тебя нету. Я, можно сказать, сколько уж ночей не сплю, все шарю рукой, ищу тебя рядом. А проснусь — никого. Добро б обидел чем. А то ведь ни одного худого слова. А ты? Эх ты! Ну ладно, что было, забудем. Пой-дем домой! Все прощу, словом не упрекну.

— Домой? — переспросила Дианка. Ей вдруг стало жаль Андрея. Значит, он все это время ждал, надеялся. — Не могу, — тихо сказала она, — не могу я, Андрюша. Ты прости меня, если можешь.

Андрей будто враз протрезвел, отпустил ее руку.

— Значит, другого любишь?

Дианка молчала.

— Любишь или нет?

— Люблю.

— Ну ладно, — вдруг смягчился Андрей, — давай сядем, разберемся как следует.

Сели. В кустах, над рекой, без умолку трещала сорока, словно беду накликала.

— Если б можно было в себе разобраться, - вздохнув, сказала Дианка, — а то живешь, будто в потемках. Вот сердце, например. Разобрал бы его, как мотор, скажем, и посмотрел бы, в чем там загвоздка. А разобрать нельзя. Вот и вытворяет оно с нами, что только хочет.

Она старалась говорить как можно мягче, чтоб ненароком не обидеть Андрея.

— Значит, это сердце тебе приказало со свадьбы удрать?

— Конечно. Я сначала и не думала. А потом, когда пьяный ты полез целоваться, тут оно и взбунтовалось.

— Ну, а дальше, дальше-то что оно тебе приказывает?

— Не знаю. Может быть, сходить в сельсовет и взять развод? — Она придвинулась к нему совсем близко, просила, умоляла его: — Андрюша, милый, ну что ты во мне нашел? Другую возьмешь, красивую, умную…

— Придется. Мне хозяйка в дом нужна, а не какая-нибудь вертихвостка.

— Вот видишь! — обрадовалась Дианка. — А не уехала б я…

Андрей достал из кармана пачку папирос, закурил. «Он и курить начал, — подумала Дианка. И вдруг будто острой иглой кольнуло в сердце: — А ведь в этом я виновата. Одна я…»

Она встала и пошла берегом реки, но не по тропке, а так, напрямик, по густой отаве. Роса жгла ей ноги, каблуки утопали в земле, она словно и не замечала этого. Не замечала и слез, бегущих по щекам, потому что слезы эти были легкие, как роса. Хорошо, что Андрей простил ее, и хорошо, что она сказала ему про Юрия. Семь бед — один ответ, но главное — без обмана.

Андрей догнал ее у самых кладок. Дианка хотела перейти реку, нагнулась к воде, Андрей прыгнул из-за куста прямо в воду, все платье ей забрызгал.

— Это твое последнее слово? — спросил с угрозой.

— Последнее, Андрюша.

Но он все равно не уходил. Стоял в воде и снизу вверх глядел на Дианку, словно хотел увидеть в ней не то, что видел, а что-то другое, желанное. Ничего не увидел: Дианка «задернула шторочку».

— Ну ладно, — тихо произнес он, отступая, — живи! Только попомни мое слово: несдобровать тебе с таким характером! Несдобровать!

Дианка не обиделась.

— Я и сама это знаю, — сказала она, — а тебе спасибо за все. Не поминай лихом.

Когда Андрей ушел, Дианка вымыла лицо в реке, посидела, обсыхая, на кладках. Идти на тракторный двор после такой встречи ей расхотелось. И тогда она повернула к лесу.

«Я ведь еще к своим дубам не наведалась, как они там без меня?»

По дороге за ней увязались две девчонки: она их даже и не знала. Одна была рыжая, как подсолнух, а другая черненькая, хоть на поверку они и оказались сестрами.

— Вы чьи? — спросила их Дианка, потому что не могла допустить, чтоб она в Веселых Ключах да кого-то не знала.

— Мамины, — в один голос ответили девчонки.

— А кто ваша мама?

— Агроном. Мы с Украины приехали.

— Давно?

— Недавночко, — ответила рыжая девчонка.

Оказалось, девчонки шли в лес по орехи, потому что орешник рос с краю, а вглубь они заходить боялись — еще заблудятся.

— Со мной не заблудитесь, — заверила их Дианка, — меня тут каждый куст знает.

Пока шли по солнышку, девчонки трещали без умолку, радовались, а как вошли под тень сосен, так и запищали: холодно.

— Сейчас грибы начнут попадаться, — пообещала им Дианка, — сразу нагреетесь.

Скоро сосняк кончился и начался березнячок с редкими осинками, тут уж грибов хоть косой коси.

Правда, девчонки бегали, суетились, а грибов не находили. Пришлось Дианке объяснять им, как надо искать грибы.

— Главное — не торопиться. Остановитесь под деревом и поглядите вокруг себя. Гриб сам вас найдет, ведь ему тоже небось неохота одному под кустом стоять.

После Дианкиных наставлений девчонки и в самом деле стали находить грибы и вскоре набрали чуть не корзинку.

— А теперь, — сказала Дианка, — айда, я вам своих друзей покажу.

Она вывела их на поляну, где росли дубы: два вместе, а один чуть поодаль.

— Вот они, мои друзья!

Девчонки так и прыснули в ладошки.

— Мы думали, правда — друзья, а это коряги старые.

Дианка не стала их разуверять, села под Дон-Кихотом, прижалась щекой к его шершавой коре, глянула вверх. Сквозь густую темную зелень пробивалось клочками небо, осеннее, белесое, но дуб и не думал ронять своей листвы, стоял твердо, крепко, как и раньше стоял, лишь желудей понасыпал вокруг себя, как отстрелянных гильз, гладких, блестящих.

Она собрала желуди в подол, сидела, пересыпала их меж пальцами, думала. О чем? Она и сама не знала. О том, что течет и течет времечко, лишь дубы стоят, будто и не тронутые временем. Вечные. Наверное, еще меня на свете не было, а они уже стояли, меня не будет, они все так же будут стоять. И придет сюда какая-нибудь другая девчонка и назовет их по-другому, по-своему…