Страница 12 из 88
1974
Перевод автора.
НЕУВЯДАЕМОСТЬ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ
Среди писем, полученных после опубликования заметки «Посылка из Вены», было одно, не имевшее, казалось бы, отношения ни к истории потерянной в конце войны тетради со стихами украинского советского поэта Василия Швеца, о котором в заметке шла речь, ни к людям, сохранившим эту тетрадь в Австрии.
«Я не могу Вам сообщить ничего нового по сути дела, — писала Мария Аркадьевна Забежанская из Риги, — но мне хотелось бы рассказать об австрийской женщине, спасшей не тетрадь со стихами, а человеческую жизнь. Сделать это было куда труднее и опаснее, так как речь идет о советской разведчице. Этой разведчицей была лично я, и Вы, конечно, поймете меня, если я скажу, что с тех пор считаю Марию Фешинг из австрийского селения Ланзаттель своей второй матерью».
Случай помог мне встретиться с автором этого письма — вскоре Мария Забежанская приехала с группой рижан на экскурсию в Киев. Я прохаживался в ожидании у входа в Софиевский собор, который в это время осматривали рижане, и думал о том, сколько еще не раскрыто героических подвигов времен Великой Отечественной войны — особенно подвигов совести, подвигов сострадания и гуманности. Ведь о них чаще всего знали только те, кто их совершал, и те, кто благодаря им выжил, а истинная доброта не ищет гласности, она проявляется не ради славы, а в силу себя самой — потому-то человечность и считается высшим воплощением благородства.
Вскоре под аркой колокольни появилась невысокая женщина и направилась ко мне. В руке у нее была папка: надеясь в Киеве встретиться со мной, она захватила некоторые бумаги и письма, Относящиеся к ее военной одиссее. Мы расположились в укромном уголке, и я стал листать черновики ее донесений, написанных на каких-то немецких бланках сразу же после возвращения из Ланзаттеля во фронтовой тыл, когда советские войска уже добивали фашистов в их логове.
Бегло ознакомившись с бумагами, я, честно говоря, подумал: стоит ли этим заниматься мне? Ведь на протяжении послевоенных лет уже столько писали о случаях, когда на чужой земле спасали советских людей, рискуя собственной жизнью. Конечно, каждый такой случай значителен и важен сам по себе, и о нем надо знать. И все-таки смысл и характер их уже на прежних примерах раскрыт, а стало быть, в некоторой степени уже потерял остроту новизны, интересную для писателя.
И тут же я увидел небольшое письмо, которое осветило вопрос по-новому. Вот это письмо:
«Дорогая Маша! Наконец мы получили весточку от тебя, а вчера и твою посылку. Очень вкусно, мы угощали всех приходивших к нам гостей. Спасибо, мама тебя очень благодарит. Маша, почему ты так долго не писала — была больна? Мама за тебя очень волновалась. А нашу посылку ты получила? Мы послали тебе небольшую картину, на которой изображен наш Ланзаттель, маленький несессер, конфеты и еще несколько мелочей. В январе мама хочет послать еще кое-что… У нас уже зима, полуметровый снег. Все благополучно, но у меня боли в суставах. Сердечный привет тебе — мама и ее семья».
Это письмо написано 2 декабря 1976 года — через тридцать с лишним лет после окончания войны. И я подумал: а не в том ли особое значение этого случая, что родство людей двух стран не перестало существовать и стало почти кровным? Ведь время и расстояние нередко притупляли чувства даже между очень близкими людьми, а здесь они сохранились на всю жизнь, и, как видно, с годами даже окрепли! Не это ли так знаменательно и особенно важно именно в наше тревожное время?
…Их сбросили с советского самолета над территорией Австрии в районе местечка Тобрин 23 марта 1945 года ночью. В горах этого района много ущелий и горных рек, а стало быть, и мостов, вблизи которых удобно наблюдать за передвижением войск противника. Это было особенно важно еще и потому, что в ближайшее время предполагалось наступление на Вену, а противник мог подтягивать свои резервы только этим путем.
Группа состояла из девяти человек — двух девушек-радисток и семи разведчиков, все разной национальности. Как видно, именно поэтому ей и было присвоено кодовое название «Интернационал». Впрочем, в условиях близкой победы над фашизмом такое название не могло не иметь и более широкого звучания.
Разведчики ничего не знали друг о друге — даже фамилий, так как до этого все воевали в разных частях. Впоследствии выяснилось, что и имена почти у всех вымышленны. Такая предосторожность не была излишней: мало ли что могло случиться с любым из них на вражеской земле.
Они всего два дня пробыли вместе, а успели превратиться в спаянный и дружный коллектив. Это странно звучит в отношении людей, которые так недавно впервые встретились. Но в том-то и сила людей на войне, что, съехавшись из разных концов земли и став под знамя, они сразу превращаются в единый армейский коллектив и человек, ничего до этого не знавший о другом, готов не только действовать с ним заодно, но и в случае необходимости прикрыть его собственной грудью.
Перед вылетом выяснилось, что девушки нагружены намного больше парней, но с этим, к сожалению, ничего нельзя поделать. Ведь радистки должны были иметь полный комплект аппаратуры при себе — мало ли как их могло всех разбросать во время спуска на землю! Поэтому девушки несли на себе не только все, что положено в таких случаях бойцам, но и тяжелые радиопередатчики, и запасные батареи. А только они одни весили почти что пуд.
Это беспокоило капитана Веприцкого, сопровождавшего разведчиков до места высадки. Когда на спины девушек поверх всего водрузили еще и парашюты, обе под тяжестью своего снаряжения вынуждены были лежать на снегу и только с помощью товарищей смогли подняться, чтобы занять места в самолете.
Полет продолжался недолго — часа полтора. И прошел он благополучно, только над линией фронта самолет обстреляли зенитки. А еще через полчаса капитан приказал приготовиться к прыжку, и наконец все по одному выпрыгнули из люков. («Честное слово, было совсем не страшно, — уверяет меня теперь Мария Аркадьевна. — Самолет развернулся и ушел, а вокруг стояла такая тишина, что, спускаясь, мы даже перекликались, и представьте себе — совершенно отчетливо слышали друг друга».)
А внизу ее ждала беда. Склон горы, на которую спустилась Маша, оказался очень крутым, и непомерная тяжесть пришлась на одну ногу. Ее ожгла острая боль, и стало ясно, что нога переломлена.
До рассвета в лесу собрались почти все. Не было лишь одного Карла. Сперва его звали, потом разошлись веером вокруг, буквально прочесали заснеженный лес — парня не было. А с места высадки надо было немедленно уходить — ведь немцы не могли не знать о ночном посещении советского самолета. И если и не видели спустившихся парашютистов, то, конечно, подозревали, что именно их он и мог привезти. Значит, с рассветом обязательно начнется поиск. Но как уйти, оставив товарища — Карла — где-то здесь, может быть даже раненого и не способного откликнуться?
Сперва решили рискнуть и остаться до рассвета. Но вдруг нескольких сразу осенила чудовищная мысль, которую было даже неловко высказать. Она казалась постыдной особенно потому, что группа носила название «Интернационал», а Карл являлся таким же советским бойцом, как и все, и вряд ли прежде давал кому-либо повод для подозрений, раз его послали с этой группой. И все-таки Карл был немцем — немцем, переодетым теперь в немецкую форму и находящимся на оккупированной немцами земле. А что, если… До конца такого подозрения никто высказать не осмелился. И все же оно возникло и не давало покоя. Поэтому решено было уходить.
Первая потеря всегда особенно тяжела. Эта была во сто крат тяжелее из-за мучивших всех сомнений. Да и сулила она, если подозрения не напрасны, грозную опасность. И, волоча Машу по глубокому снегу, разведчики уходили подальше от этих мест.
Если бы я стал описывать их приключения день за днем, получилась бы, пожалуй, целая книга. Может быть, когда-нибудь ее и стоит написать. Тяжелой была сама жизнь без крова в чужих заснеженных горах, но особенно осложняло ее состояние Маши. Неспособная самостоятельно передвигаться, она все же шифровала донесения и связывалась с Москвой. К концу первой недели кончились запасы продовольствия, их надо было добыть где-то внизу. Но если во время вылазки нарвешься на немцев, как тогда уйти с беспомощной девушкой? Видя, как ребята страдают от голода, она просила оставить ее в горах и действовать самим. На это, конечно, не пошли и продолжали ее перетаскивать на новые места. Сдабривали альпийский снег солью, небольшое количество которой еще оставалось, и ели. Это было все.