Волков. Гимназия №6

Глава 19

Свой второй день в дивном новом мире я встретил не дома. В чужой квартире, если быть точнее. Похожей на мою — такой же крохотной мансарде под самой крышей доходного дома. Разве что посимпатичнее: все-таки у женщин не отнять таланта приносить капельку уюта даже в самые спартанские условия. Коврик, какая-то вышивка на стене, копеечная вазочка — и нищая конура почти магическим образом перевоплощается в весьма приятное жилище.

А может, дело в запахе — дерева, подсохших цветов или самой Марьи — я до сих пор лежал, уткнувшись лицом в подушку, на которой мы…

Воспоминания нахлынули волной. Жаркие, сумбурные, сбивчивые. Не слишком подробные, зато весьма… красочные. Но по всему выходило, что вчерашнюю битву с темпераментом Володи Волкова я проиграл вчистую — пацан без особого труда положил меня на лопатки. Юность взяла свое, и все рассуждения о порядочности, здравом смысле и осторожности куда-то улетучились. Остались только ночь, податливое и жадное до ласки женское тело — и мои собственные силы, которые казались чуть ли не безграничными.

Но только казались. Раз уж я все-таки уснул — хоть и под самое утро.

— Завтракать будешь?

Марья каким-то чудом смогла подняться раньше и теперь уже вовсю возилась с примусом — похоже, собиралась то ли поставить чайник, то ли что-то поджарить. Утренний свет нещадно лупил прямо в глаза, и на фоне окна я смог разглядеть только ее силуэт — приятный, округлый, с рассыпавшимися по плечам чуть всклокоченными волосами. Из одежды на Марье была только рубашка с засученными рукавами. Широкая и достаточно длинная, чтобы прикрыть бедра… хоть и не целиком.

Моя рубашка.

Им что, медом намазано? И в конце двадцатого века, и в двадцать первом женщины вели себя точно так же — и неважно, оставались ли они на ночь в гостях, или сами звали к себе. Даже в отелях красотки пытались стащить мою одежду — рубашку, футболку… Или флиску, если дело было зимой. И натягивали — непременно на голое тело, напрочь игнорируя гостиничный халат или собственные наряды.

Мне не хватило и сотни с лишним лет понять, какой в этом смысл. Но он, наверное, был — что-то вроде захвата знамени врага. Поверженного, сдавшегося на милость прекрасной победительницы и захваченного в плен.

Хотя бы на одно короткое утро.

— Ну же, Володя, вставай! — Марья ловко разбила скорлупу яйца о край сковородки. — Мне на работу скоро.

— Еще минуточку… — блаженно простонал я, переваливаясь на левый бок. — Сейчас.

— Не бойся — не съем я тебя. Даже жениться не заставлю… наверное.

Марья чуть скосилась на меня, улыбнулась — и подмигнула. А потом еще подлила масла в огонь: переступила с ноги на ногу и выгнулась так, что ткань рубашки с моей стороны поползла вверх чуть ли не до самого пояса.

Издевается?

— Не заставишь? — усмехнулся я. — А что — были мысли?

— Да чур меня! — Марья тряхнула головой. — Я не затем из деревни сбежала, чтобы здесь по гроб мужу исподнее с портянками стирать.

— А зачем?

– Учиться пойду. Летом денег заработаю — и буду в Мариинскую гимназию поступать, в старший класс, — отозвалась Марья. — А потом на Бестужевские курсы пойду.

Я не без труда, но все-таки вспомнил названия учебных заведений — в моем мире они были точно такими же. В те годы я не так уж часто заглядывал в Петербург, но порой приходилось — и с одной из Бестужевских воспитанниц у нас даже случился…

Хорошая была девчонка. И умненькая — других на курсах не водилось. Да и стоило обучение изрядно, а на казенный кошт девчонок не брали.

— А если не поступишь? — зачем-то поинтересовался я.

— Тогда пойду утоплюсь… Да хоть в дом терпимости! — Марья сердито нахмурилась и чуть ли не сдернула сковородку с примуса. — Все лучше, чем в Тобольской губернии до старости гнить.

Похоже, я сам того не желая то ли наступил Марье на любимую мозоль, то ли просто ковырнул прошлое. И достал туда, куда сама она предпочитала не заглядывать.

— Да ты уж справишься, — проговорил я. — Бойкая деваха, своего не упустишь. Хоть на курсах, хоть и без них — не пропадешь.

— Ты не думай, что я так, Володя… Ну, что со всеми в койку прыгаю! — Марья вдруг покраснела и даже одернула полы рубашки, будто собственные голые ноги почему-то начали ее смущать. — Я же не дурочка какая-нибудь.

— На дурочку ты точно не похожа. — Я на всякий случай сдвинул брови, чтобы слова звучали посерьезнее. — И ничего я такого не думаю.

Одеяло все еще манило теплом и приятным запахом, но день уже начался — и пришло время вставать. Я подхватил с пола брюки и принялся натягивать, стараясь не смотреть на Марью.

— Красивый ты, Володя, парень. Видный… — вздохнула она. — Нам ведь тоже надо… понимаешь? Любви, ласки — ну, хоть вот так.

Что ж… зато честно. В том девятьсот девятом году, который я кое-как помнил, нравы едва ли отличались какой-то особенной чопорностью — нет, народ, что называется, «отжигал» уже тогда. И крестьяне, и рабочие, и мещане, и купеческое сословие. Даже титулованные аристократы порой творили такое, что приходилось удивляться. Но все же говорить о любовных утехах вот так прямо было, пожалуй, не принято. Любая другая на месте Марьи скорее бы ударилась в слезы — или принялась обвинять коварного соблазнителя.

Чего я только не выслушивал наутро.

— Понимаю, — кивнул я, поднимаясь с кровати. — Кормить-то будешь, хозяюшка?

— А то. — Марья улыбнулась и чуть подвинула сковородку по столу. — Только с тарелками у меня не густо. Так поедим.

Я не имел никаких возражений, и уже в следующую минуту мы вовсю уплетали яичницу, едва не сталкиваясь лбами. А еще через четверть часа Марья избавила меня от неловкого прощания — и буквально вытолкала за дверь. В расстегнутом кителе и без фуражки, зато так удачно, что я как будто еще даже мог успеть в гимназию до начала классов.

Мог — но не успел.

Ее величество судьба снова распорядилась иначе: не прошел я и половины дороги до остановки трамвая на Малом проспекте, как мне навстречу из-за угла вывернул дядька Степан. Без фуражки, одетый не по форме — зато сам сияющий, как начищенная бляха на ремне.

— Владимир! — радостно громыхнул он. — Вот чуяло сердце, что как раз тебя и встречу!