Страница 82 из 82
Эпилог
Антон Сергеевич Дельвиг работал. Уже который день — без выходных, без перерывов, а иногда даже без сна. Обедал как попало, на бегу — и снова садился за руль и мчался по очередному экстренному делу, снова насилуя двигатель казенного автомобиля и собственное измученное тело.
Тоже казенное, как и машина. Капеллан целиком и полностью принадлежит не себе самому, а Господу Богу, Ордену Святого Георгия, народу и отечеству. И если уж служба того требует… Но Антон Сергеевич не жаловался. Ни раньше, ни даже сейчас, когда от бесконечной беготни глаза закрывались, а голова гудела, как соборный колокол. В конце концов, такую судьбу он выбрал сам. В тот самый день, когда предпочел почетной и перспективной службе в гвардейском полку пурпурный крест на шее и духовный сан.
Выбрал — и никогда о том не жалел.
И не было для Антона Сергеевича большей радости, чем защищать родной Петербург. И Словом Божьим, и собственным Талантом — а случалось, что и оружием, встав бок о бок с простыми солдатами. Ни других не жалел, ни себя, а нечисти никакой пощады не давал. Денно и нощно сражался георгиевский капеллан во славу Господню, и хоть бы сам Змей изволил выползти в город — не испугался бы.
Всякого повидал Антон Сергеевич и ко всякому успел привыкнуть, но в последние месяцы случалось такое, чего прежде никогда не бывало. Ладно бы Упыри с Жабами и Лешими, а такое…
Антон Сергеевич протяжно вздохнул, покачал головой и подтянул поближе лежавший на столе свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей». Каждое утро теперь начиналось не с кофе, даже не с дежурной папиросы натощак, а с такого вот… ритуала. Листать газету, просматривать страницы — и надеяться, что хотя бы один день обойдется без странных новостей, коих в последнее время было немало. Жутковатые убийства, исчезновения и неизвестные болезни, от которых не находилось никакого лечения — да еще в самом высшем свете столичной знати…
Но на этот раз, кажется, повезло.
— Побоище на Апраксином дворе. — Антон Сергеевич прочитал заголовок и, чтобы не терять времени, сразу же перескочил в самый конец статьи. —… закончилось крупным пожаром на углу Садовой улицы. Постовой с Сенной площади сообщил о поджоге, однако старшие полицейские чины…
Ерунда, мелочи. Для простых обывателей драка на рынке с чуть ли не дюжиной трупов наверняка стала чем-то выдающимся, волнующим и даже страшным, но Антона Сергеевича не волновала ничуть. Ни сама бойня толпа на толпу, ни сожженный неведомо кем кабак напротив Апраксина двора, ни смерть небезызвестного Прохора Михайлова, которого нашли среди пожарища с финкой в горле. Хоть тот и считался в Петербурге фигурой изрядной — и по слухам даже держал у себя легендарный воровской общак.
Не до было Антону Сергеевичу, совсем не до того. И не тревожили его ни беспорядки, ни пожар, ни покойные каторжане, прибери Господь их души. Посерьезнее проблемы имелись, и намного — как бы не во все сто раз… хоть вот эта самая штуковина!
Антон Сергеевич отложил газету и снова пододвинул к себе тряпицу с птичьим черепом, насаженным на палку. Гадость! Вроде той, что не в меру знающий гимназист Волков отыскал в подвале на Васильевском. Разве что чуть побольше и поуродливее — хотя, казалось, куда уж хуже… Но сила в ней была точно такая же. Тяжелая, густая и недобрая.
Будто прямо на столе у капеллана вдруг открылся крохотный Прорыв.
Уже вторая находка. И если первая вполне могла оказаться чей-то дурацкой шуткой, за которой последовала череда совпадений, то еще одна… Значит, гимназист и правда оказался не так прост. И еще как не прост!
— Захар! — позвал Антон Сергеевич. — А ну-ка подойди сюда!
— Так точно, ваше преподобие! Я сейчас, мигом.
Голос из коридора звучал точно так же, как раньше. Молодо и задорно, будто его обладатель неделю назад и вовсе не болел так, что едва не отдал богу душу. Конечно, Захар еще не успел полностью вернуть себе силы и румянец — зато щеки наедал с завидным упорством. Да и вообще вид имел довольный и цветущий… снова.
— Как здоровье твое? — поинтересовался Антон Сергеевич. — Рука не болит?
— Никак нет. Даже бинты снял — они мне теперь без надобности, ваше преподобие. Только вот, перчатку ношу пока. — Захар с довольной улыбкой поднял затянутую в тонкую ткань кисть — и несколько раз сжал и разжал пальцы. — Негоже народ пугать.
— Народ, может, и не надо. А мне покажи.
— Ох… Надо оно вам, Антон Сергеевич?
Захар явно не слишком-то хотел демонстрировать изуродованную болезнью конечность — но спорить с начальником, конечно же, не посмел — послушно стянул перчатку и, шагнув вперед, опустил ладонь на стол.
И выглядела она, надо сказать, не так уж паршиво. Все еще суховатая и скрюченная, пока не набравшая прежней молодой силы — но уже живая. Почерневшая от болезни кожа вовсю шелушилась и слезала, обнажая новую. Тонкую и розовую, свежую, как у младенца… Даже ногти уже успели отрасти чуть ли не целиком.
Ай да гимназист, ай да сукин сын!
— Захар… Подай-ка чернила. — Антон Сергеевич указал рукой на полку в углу кабинета. — Письмо буду писать.
— Это еще какое, ваше преподобие? Архиерею, или самому?..
— Нет, архиереям такое знать пока без надобности, — вздохнул Антон Сергеевич. — Как закончу — отнесешь в Синод. Его превосходительству обер-прокурору лично в руки.