Страница 9 из 12
К примеру, этот паб, расположенный в пятидесяти метрах от моего дома, он просто боготворит.
– Клянусь, дружище, я обожаю это место! – говорит Серж о «погребке». – Я так счастлив, что оно процветает!
Он любит повторять собственный афоризм: «С бизнесом, как и с женщиной, нужно соблюдать осторожность, сдержанность и строгость. Многого себе не позволять».
Настроение у меня было такое, что хотелось выругаться от души, излить потоки злословия, наговорить дерзостей в адрес Натана Хейма и рассказать Сержу о ярмарке идиотизма, происходящей в моей жизни в последнее время.
Друг всегда понимал меня с полуслова. И сейчас, по одному только хмурому выражению лица, он понял, что я не в себе.
– Да ты мрачнее тучи, дружище! Полагаю, работа тебе опротивела? – беззаботно спросил Серж, открывая бутылку виски. – Бьюсь об заклад, что сейчас ты мне скажешь: «Как же мне надоело писать свои детские историйки! К чёрту редакцию! С меня довольно!»
– Ты же знаешь, друг мой, что я дорожу службой в редакции… Наверное… – грустно, с кислой миной ответил я.
Серж тотчас спрятал свою иронию в дальний ящик, поставил передо мной пустой стакан и уставился на меня в упор.
– Тебя тревожат какие-то мысли. Не могу видеть тебя таким, сорванец. Что стряслось? Отчего так взвинчен?
Казалось, что Сержу всё уже понятно: я не в духе, ужасно страдаю от голосов, звучащих в голове, странные происшествия не дают мне проходу, караулят меня и дома, и на работе.
Я пожал плечами и потянулся за стаканом с холодным напитком, которого Серж плеснул от души.
– Некоторые события чётко дают мне понять, что я ввязался в какое-то скверное болото. Я схожу с ума, Серж, я слышу голоса и боюсь, что дьявольщина, которая творится в моей жизни, отправит меня либо в дурдом, либо на кладбище.
Я вполголоса рассказывал другу, как с некоторых пор смотрю сломанный телевизор, разговариваю по телефону с представителями преисподней и езжу в такси с водителем, который, судя по всему, прислуживает самому дьяволу.
Серж перебил меня:
– Знаю, знаю, ты уже раз двадцать рассказывал мне эти истории, дружище. Успокойся, прошу тебя. Разве из-за какого-то Натана Хейма стоит так себя изводить? Пей! Полегчает! – скомандовал Серж, но было заметно, что он размышляет о моей проблеме.
Я призадумался.
– Ну вот ещё! Откуда ты знаешь Натана Хейма? Я же тебе о нём и слова не сказал! – воскликнул я с полным недоумением.
– Так я же слежу за твоим творчеством, – закатился смехом Серж, вынимая из-за барной стойки газету. – Мне нравится, как ты пишешь, дружище. Хочу зачитать отрывок, который мне особенно понравился.
– А при чём тут Натан Хейм?
– Слушай и не перебивай! – задорно проговорил друг и с торжественным видом начал читать:
«Бернард вынул из серванта бутылку красного вина и фужер.
– Мы будем отмечать какое-то событие? – с радостным возбуждением спросила Мойра Шахор.
Бернард поставил хрустальный сосуд на стол и наполнил его прозрачным ароматным напитком. Гречанка не спешила пить. Поднявшись с кресла, она с наслаждением потянулась и грациозно, как дикая кошка, стала прохаживаться по комнате.
– Разве ты не знаешь?
Мертвец стоял, выпрямив спину, и улыбался своей госпоже чарующей улыбкой. Бернард был давно и окончательно мёртв, но глаза его блестели бодро, на бледных губах играла улыбка. Обняв гречанку за плечи, покойник тихо ответил:
– Авария на улице Канебьер в Марселе, от автомобиля «Рено» и его водителя, Андрэ Леграна, ничего не осталось. Ты рада?
– Не знаю, Бернард… Нельзя сказать, что он был хорошим человеком.
Бернард равнодушно махнул рукой и засмеялся.
– Легран не был святошей, и ты не питала к нему нежных чувств. Почему же ты так удивлена и расстроена, что ему пришёл конец?
– Я не расстроена. Ты же знаешь, я вообще не умею расстраиваться. Никогда. Как-то чудовищно всё происходит, мальчик мой, нить разрывается или заканчивается, и тогда кого-то убивают садовыми ножницами, находят застреленным на заднем сидении «Роллс-Ройса», отравленным в придорожном мотеле или – куда хуже – человеку диагностируют лейкемию. Даже не представляю, что чувствуют люди перед кончиной?
– Хорошие люди или плохие?
– Да все.
Бернард молчал, спрятав тощие бледные руки в карманы тёмных замшевых брюк, почему-то страшно довольный автокатастрофой, вероятно, потому что в ней погиб Андрэ Легран – человек – кладезь редкостного дерьма.
Мойра Шахор закуталась в огромный вязаный свитер весьма странного фасона – он напоминал гигантский зефир, только колючий. Бернард заметил, что до этого его госпожа ходила по квартире полностью обнажённой, только пальцы были унизаны роскошными золотыми кольцами. Таким способом она демонстрировала свободу духа.
Бернард – телохранитель, помощник и ученик гречанки – в такие моменты раскрывал рот от изумления. Но Мойра Шахор подходила и захлопывала его рукой.
Несколько минут в комнате слышалась тишина, и только двое собеседников пристально, будто совы, смотрели друг на друга. Мойра Шахор выглядела ослепительно: гладкую кожу, блеск чёрных глаз и шёлковые переливы волос не скрыть уродливым свитером.
Стройная и красивая, она грациозно ступала по тёмному паркету. Прелестная грудь томно колыхалась при движениях. Но лицо госпожи Шахор было странно задумчивым – она то ли скучала, то ли огорчалась.
Бернард по-прежнему улыбался роковой женщине. Рассеянно выпив свой бокал, она спросила о Натане Хейме: слышно ли о нём что-нибудь, какие у него планы с Домиником Руудом.
Всем своим видом она показывала полное равнодушие к жизни людей, которыми интересовалась сейчас. Мойра Шахор была женщиной с тяжёлым характером.
И всё же по её взгляду, брошенному на Бернарда, было понятно, что она что-то чувствует, возможно, настолько прониклась сочувствием к неудачнику Доминику, что стала искренне переживать о нём.
Бернард любовался ею. Равнодушное лицо Мойры было таким же загадочным, как ночное небо. Сотни лет люди смотрят на молчаливые созвездия и восхищаются их холодной красотой.
Мойра же делала вид, что не пытается вызвать к себе интерес, восхищение, страсть. Она вела себя естественно.
– Бернард, я раздосадована, – прикусив губу, сказала она.
– Госпожа, присядь.
Она села в кресло и запустила пальчики в волосы своего верного слуги, устроившегося у её тонких ног.
Бернард выглядел счастливым, как преданная ручная зверушка.
– Почему Доминик Рууд глух и слеп ко всему? – спросила Мойра, не глядя на Бернарда. – Разве он не видит, разве ему непонятно, что Натан Хейм нуждается в нём?
– Ему это известно, госпожа, – спокойно ответил Бернард. – Но пока он радуется и наслаждается повышением зарплаты.
Мойра Шахор зажмурилась.
– Я боюсь, как бы с мсье Хеймом не случилось неприятностей, всё-таки он приближается к кульминации книги.
Покойник взглянул на Мойру Шахор с жалостью:
– Тебя это огорчает, госпожа?
– Да. Я боюсь, что мсье Рууд не справится с возложенной на него миссией, и Натан Хейм…
– Доминик всё уладит, – спокойно ответил мертвец. – Он немного глуповат и беспомощен, но свои обещания в реальной жизни выполняет. Дай ему время.
– Ах, Бернард, время как раз и виновато, нам его страшно не хватает!
Чтобы успокоить госпожу, Бернард стал рассказывать ей подробности о гибели Андрэ Леграна. О, ему устроили изумительные похороны!
Мсье Легран не был знаменитостью, просто трагически погибшим жандармом. Его свежая могила утопала в цветах и венках.
Вторая жена Андрэ Леграна приехала самой последней из всех желающих попрощаться. Она вышла из машины – высокая молодая дама с выражением тяжкой скорби на лице. Вдова плыла по ухоженным аллейкам, стреляя по сторонам подкрашенными лисьими глазками.