Страница 7 из 11
Из толпы донеслось: "Эй! Эй!".
– О, посмотрите, о чем они сейчас воют, – прорычал Хокинс.
Причина их воя стала очевидной.
Пинг! Пинг! Пин! Один за другим, перерезанные машиной на две части, телеграфные провода обрывались!
– Прекратите! Прекратите, Хокинс! – кричал я. – Вы портите провода!
– А что, если так и будет? Это позволит нам выбраться, не так ли?
– Видите ли, – сурово сказал я, – если вдруг мудрое Провидение убережет нас от того, чтобы нас сорвало вниз и разнесло на куски, подумайте о счете за ремонт, который вам придется оплатить. Остановите двигатель, Хокинс, или я сделаю это сам.
– Хорошо… – с сомнением произнес изобретатель. – Ну вот! Теперь будьте довольны. Я остановил его, и мы будем ждать, пока нас спустят по лестнице, как пару сбитых с толку итальянок во время пожара в доходном доме.
Хокинс сидел, угрюмо нахмурившись. Я с облегчением вздохнул и стал осматривать местность на предмет появления лестницы.
Однако ее долго не было. А пока мы висели в пространстве: над нами – резвящийся воздушный шар, а внизу – мотор Хокинса, предусмотрительно оставивший невредимым небольшую часть имущества телеграфной компании, шесть телеграфных проводов и бурлящая толпа.
Но лесница была уже не за горами, и мы казались в полной безопасности, пока…
– Что это шипит, Хокинс? – спросил я.
– Не знаю, – мрачно ответил он.
– Тогда почему бы вам не попытаться выяснить это? – резко сказал я. – Мне кажется, что мы очень сильно зависим от этих проводов.
– В самом деле?
– Да.
Я бросил взгляд на полог воздушного шара.
– Великий Скотт, Хокинс, шар пропускает воздух!
– А? Что? – вскричал он, внезапно воодушевившись. – Где, Григгс, где?
– Я не знаю. Но именно это и происходит. Посмотрите, как провисают провода – с каждой секундой все больше и больше.
– Призрак Великого Цезаря! Прислушайтесь. Да, провода, должно быть, задели аварийный клапан. Газ просто вытекает из баллона. И машина становится все тяжелее и тяжелее. А мы просто упираемся в эти шесть проводов, Григгс! О, Господи!
– А сейчас, Хокинс, мы порвем провода и упадем? – предположил я с вынужденным спокойствием.
– Да, да! – вскричал изобретатель. – Что же нам делать, Григгс, что же нам делать?
Как я ни был напуган, я не понимал, чего можно добиться истерикой.
– Я полагаю, – сказал я, – что самое лучшее – это сидеть тихо и ждать конца.
– Да, но подумай, парень, подумай об этом ужасном падении! На сорок футов, если в дюймах!
– Полно.
– Да нас просто разнесет в щепки!
– Возможно.
– Вот идиоты! Идиоты! – бушевал Хокинс, потрясая кулаками над толпой. – Почему они не взяли с собой пожарную сеть? Почему ни у кого из них не хватило ума достать ее? Тогда мы могли бы прыгнуть.
Дзынь! Первый из шести тросов оборвался.
Дзынь! Второй последовал его примеру.
Теперь автоаэромобиль Хокинса очень изящно балансировал на четырех тонких тросах, а воздушный шар уменьшался с душераздирающей быстротой. Снизу доносились звуки волнения, то тут, то там раздавались сдавленные стоны, а затем и крики ужаса, когда кто-то из вновь прибывших осознавал наше положение.
– Хокинс, – торжественно сказал я, – почему бы тебе прямо сейчас не дать клятву, что если мы когда-нибудь выберемся отсюда живыми…
Дзинь! – прозвучал третий сигнал. Машина на мгновение мягко покачнулась.
– Ты никогда не будешь ничего изобретать, пока жив?
– Григгс, – дрожащим тоном сказал Хокинс, – я почти верю, что ты совершенно прав. Где на земле может быть этот крюк и лестница? Да, вы правы. Я это сделаю… Ты их уже видишь, Григгс? Я сделаю это! Я клянусь…
Дзынь! Дзынь! Дзынь!
Все еще сидя на кресле, я почувствовал, как сердце буквально подскочило к горлу. Глаза закрылись от внезапного порыва ветра. Руки бешено задергались.
На одну бесконечно малую секунду я был поражен гробовой неподвижностью всего вокруг. Затем рев тысячи голосов почти оглушил меня, сиденье, казалось, с силой подбросило меня в воздух, и еще одно короткое мгновение я летел сквозь пространство. Потом мои руки вцепились в чьи-то волосы, и я рухнул на землю, а под мной оказался услужливый крепкий мужчина.
И я понял, что еще жив!
Ну, упал автомобиль – ничего не поделаешь. Добрые руки поставили меня на ноги. Смутно я осознавал, что доктор Бразертон, наш врач, быстро пробегает пальцами по моему телу.
Позже он обратился ко мне сквозь дымку сонного сознания и сказал, что ни одна кость не сломана. Я помню, как глупо улыбнулся и вежливо поблагодарил его.
В двадцати футах от меня Хокинс оживленно болтал с толпой любопытных граждан. Его лицо было в ссадинах практически до неузнаваемости, но он, очевидно, тоже находился по эту сторону реки Иордан, и я почувствовал слабое раздражение от того, что автоаэромобиль не покончил с ним.
Мои мозги, видимо, еще некоторое время оставались в воздухе, чтобы в последний раз осмотреть место, где закончился наш воздушный полет. Конечно, они не вернулись полностью, пока я не обнаружил себя сидящим рядом с Хокинсом в коляске Бразертона.
Мы как раз проезжали мимо груды красного металлолома, который когда-то был автомобилем, и изумленная толпа расступалась, чтобы пропустить нас.
– Ну, вот и конец твоему автоаэромобилю, Хокинс, – заметил я с чувством глубокого удовлетворения.
– О да, опыт стоит дорого, но он прекрасный учитель, – ответил изобретатель, убирая мокрую тряпку с сильно порезанной верхней губы, чтобы можно было говорить. – Когда я построю следующий…
– Перед тем как построить следующий, вам придется развестись, – добавил я с еще большим наслаждением, представляя в воображении оживленную домашнюю перепалку, которая ожидает Хокинса.
Если его прекрасная леди узнает о том, что творится в его "мастерской", Хокинс редко изобретает одно и то же дважды.
– Ну, тогда, если я буду строить еще один, – поправил Хокинс, внезапно отрезвившись, – я буду стараться вообще не использовать это нижнее расположение. Я расположу клапан воздушного шара так, чтобы до него было легче добраться. Я…
– Мистер Хокинс, – резко сказал Бразертон, – я, кажется, просил вас держать тряпку у рта, пока я не доставлю вас туда, где смогу зашить губу.
Помимо медицинского значения, мне показалось, что это замечание свидетельствует о здравом и разумном подходе Бразертона.
Насос без помпы Хокинса
Есть люди, которых опыт ничему не учит.
Хокинс – один из них, я – второй.
Что касается Хокинса, то я почти уверен, что в его беде виновато какое-то непонятное психическое отклонение; со своей стороны, я склонен винить свою доверчивость и мнительность.
Когда кухарка и горничная Хокинсов приехали "на свидание" и увлекли наш домашний персонал на какой-то праздник, я должен был увидеть, как рука судьбы шарит по моей территории, очищая сцену, чтобы оставить меня, одинокого и незащищенного, в обществе Хокинса.
Более того, когда миссис Хокинс приехала с Патриком, чтобы отвезти мою жену на чей-то послеполуденный обед, и привезла мне послание от своего "Герберта" с просьбой приехать и помочь ему в борьбе с демоном одиночества, я должен был понять, что судьба основательно вцепилась в меня.
К этому времени я уже должен был понимать, что, когда Хокинс остается один, ему не до демонов такого рода; он объединяется со старым, исконным Сатаной, и они вместе идут в мастерскую Хокинса, чтобы довести до совершенства какое-нибудь изобретение.
Но я ничего не предчувствовал. Я сразу же отправился к Хокинсу, чтобы составить ему компанию.
Когда я подошел к нему, Хокинс не сразу бросился мне в глаза, но зато бросилось нечто другое.
На мгновение мне показалось, что Бюро погоды признало научные достижения Хокинса и построило для него обсерваторию возле сарая. Потом я увидел, что это всего лишь высокая стальная башня с каркасом, на вершине которой установлена ветряная мельница – устройство, с помощью которого многие фермеры качают воду из своих колодцев.