Неожиданно мать!

— И что изменится?

— А тебе не все равно? Ну поймают меня… ну и что? Все равно это случится.

Роман отвернулся и уставился в окно. Шесть утра, уже почти рассвело и небо было словно густое варенье. Тягучее, медленное, еще не вошедшее в ритм города. Роман думал напряженно, так, что его брови сдвинулись и на переносице образовалась складка.

— Если хочешь — уходи. Я обещал время до утра, будем считать, что это в восемь. Я обещал тебе, что помогу все вернуть как было, если ты сдашься. Ты не сдалась… ладно. Настаивать не буду.

Мотя прятала взгляд, чтобы не смотреть на Романа. Они оба словно старались избегать друг друга и оба мечтали, чтобы все уже встало на свои места.

— Другие бы обстоятельства, — протянул Роман, наконец, посмотрев на Мотю, а она не смогла избежать этого и тоже подняла на него взгляд, затуманенный страхом.

Она думала о том, что совсем не готова покидать эту квартиру. Что тут будто бы безопаснее, чем на улице. Может от того, что Роман все решит, спасет, обеспечит? Пожалуй так.

Мотя нахмурилась, ее личико словно преобразилось от новой эмоции и Роман отвернулся.

Оба. Чего-то. Ждали.

Мотя уставилась на документы, раскиданные по кухонному островку. Какие-то бумажки, счета. Непонятные колонки цифр. В верхнем бланке она узнала уродливый логотип отеля «Ромашка» и хохотнула.

— Какие они важные.

Роман не понял, а когда Мотя взяла бланк в руки, было слишком поздно.

— Ленский… Роман Юрьевич, — еще с улыбкой прочитала Мотя, уже меняясь в лице. — Ленский?

Где-то в другой части квартиры сладко уснул на руках Олега Серега.

Где-то в мире ни один новостной портал не обеспокоился похищением ребенка.

Где-то в Мотиной голове стала складываться странная картинка.

Где-то в груди Романа оборвалось что-то покрытое до того каменной коркой.

Тринадцатая. Сериал из нулевых

Нина жмурилась и хихикала, слушая, как в кухне летят на пол тарелки. А Олег стонал от ужаса. Он обожал «свою» территорию и был категорически против вандализма на ней.

— Животное! Только животные… нет! Даже ЖИВОТНЫЕ детей не бросают!

БАХ! Тарелка на пол.

— Ты! Заставил! Меня! Думать! Что! Я! В! Розыске!

БАХ! Тарелка.

— Господи, — шепнула Нина Олегу. — Я думала, женщины, швыряющиеся тарелками, остались в сериалах нулевых.

— Мои тарелки… — вздохнул Олег, машинально покачивая Серегу.

— Даже не надо отрицать! — снова донеслось из кухни.

Бах! Бах! БАХ!

А потом звуки борьбы, финальное «козел» и тишина.

— Мне кажется, Сергею пора на прогулку, — шепнул Олег.

Нина кивнула и они осторожно вышли из квартиры.

Мотя и Роман стояли посреди разгромленной кухни. Он зажимал ей рот одной рукой, другой прижимал к себе. Мотя еще трепыхалась и смотрела на Романа выпученными, полными праведного гнева, глазами, явно еще имея в своем арсенале хорошую порцию ругательств, но Роман только покачал головой.

— Я тебя услышал, — медленно произнес он. — Можешь не повторяться.

Он отпустил руку с ее рта. Мотя набрала в грудь воздуха и Роман руку вернул.

— Не стоит орать, — вкрадчиво произнес он. — Это смешно, но не действенно.

Мотя зарычала.

— Как ты мог бросить его? — промычала она.

— Если будешь говорить, а не орать — отпущу, — Мотя на это кивнула.

— Как ты мог? Я думала родители Сереги — нуждающиеся люди, не могли позволить себе его растить. Или умерли. Или еще что-то… Но у тебя все есть! Тебе есть на что содержать этого ребенка! Да десяток детей есть на что содержать!

— Это не мой ребенок.

— Ложь! У вас одна фамилия! У него твое отчество. Ты ехал в больницу… ты ехал, чтобы отказаться?

— По-твоему все так просто работает?

— Я не знаю! Я, может, не образованная, не шарю в законах. Но я не дура. И сердце у меня, в отличии от тебя, есть, и мне плевать просто это или не просто — отказываться от детей с точки зрения каких-то там бумажек! А вот с точки зрения человечес…

— Если ты помолчишь, я объясню. Сядь.

— Серега, — вдруг встрепенулась Мотя и бросилась в гостиную. После длинной и трудной ночи любого рода тишина вызывала панику, будто теперь ее вообще ни в каком виде не может существовать.

— Они гуляют с Олегом, он мне написал, — Роман помахал своим телефоном, а Мотя кивнула и подошла.

В сообщениях было фото: огромный Олег с Серегой на руках, втиснул задницу в детскую качельку. Мотя не смогла не улыбнуться и почти была готова всплакнуть от умиления.

— Рассказывай! Немедленно! Или я вообще никогда от тебя не отстану, — велела она Роману. — Ты меня отсюда с омонавцами будешь выносить! Клянусь! Я могу!

Она говорила отрывисто и нервно, еще и воинственно сжимала кулаки.

— Начнем с азов. Ты знаешь, что в России вообще не предусмотрена процедура отказа от ребенка?

— Нет, — тут же заявила Мотя. — Детей вон оставляют и…

— Оставляют. Но это все никак не предусмотрено законом и те, кто это делают по факту остаются родителями. Мать пишет заявление, что по определенным причинам не может быть родителем, его подписывают и ей назначают алименты. Полгода ребенок болтается «ничей», часто прямо в больнице. Это считается временем, чтобы мать приняла окончательное решение или улучшила условия для жизни. Его могут усыновить сразу, могут забрать родственники мамаши, но, скорее всего, он поедет в детский дом.

Мотя кивнула и хлюпнула носом. Она так перенервничала, что теперь аж тряслась.

— Помимо матери отказную должен писать и отец.

— Ага-а! Ты — отец! — выпалила она.

— Дослушай! Если нечем заткнуть рот — свари кофе и попей.

Мотя, на удивление, послушалась и пошла делать кофе.

— Мать Сереги — моя жена.

Мотя поперхнулась, а потом почувствовала что-то противное в груди, будто желчь поднялась по легким.

— Жена?

Роман кивнул.

— Мы не живем вместе уже около года, и я все не мог понять, почему она тянет с разводом. То не может доехать, то юрист долго читает условия, то еще что-то. Карантин к тому же, в общем, причины она находила виртуозно, а потом мне пришла бумага о том, что моя жена оставила в роддоме ребенка, и я должен приехать и забрать его или написать отказную. Если не пишу, то ребенок мой, а жене будут назначены алименты.

— То есть, он твой? Ну год это… А-а… нет… — Мотя сидела и считала сроки беременности, примеряя их к году раздельного проживания.

— Ну да, — кивнула она. В глазах зажегся интерес прожженой сплетницы.

— А она че? Она с кем? — Мотя навалилась локтями на стол и закусила губу от азарта.

— Женщины, — закатил глаза Роман.

— Да ладно тебе, мы уже почти родственники, колись!

— Поверить не могу, что делюсь чем-то с посторонней девчонкой, но ок. Если уж мы «почти родственники». Сделай мне кофе, — и он откинулся на спинку стула, будто покоряясь судьбе и Моте, готовый рассказывать, уже все, что она пожелает, лишь бы все закончилось.

В его голове все еще не до конца укладывалось, как так вышло: вчера в полдень он выехал с работы и поехал в больницу, чтобы решить вопросы отцовства. В лифте увидел девчонку с люлькой, на которой была бирка «Сергей Ленский». Спугнул девчонку и она сбежала. А потом какие-то считанные минуты и девчонка уже сидит в его машине. Он платит за ее ночлег. Она попадает в переделку и едет к нему. Она сжигает его кастрюлю, захватывает его ванну. Она заставляет делиться личным, бьет его посуду, ведет себя ужасно, но почему-то ей это простительно. И,главное, этот младенец будто уже к ней пришит, а сама девчонка пришита к Роману.

— И как я вообще в это вляпался, — пробормотал он.

— Ой, не знаю, но женщин ты выбирать не умеешь! — заявила Мотя и поставила перед Романом кофе с густой высокой пеной. Он удивленно уставился на чашку.

— Что? Я официантка в кафэхе. Ну в баре точнее. И подрабатываю там в караоке.

— И санитаркой?