Триктрак

Проводив подругу, Ася и Лёля вернулись к так и не разрезанному шоколадному торту, чашкам с недопитым чаем и пяти красненьким, оставленным Юрой на столе. Сидели молча, переваривая событие. Роды были пугающей и влекущей загадкой, а то, что рожать уехала подруга Валька, с которой съеден не один пуд соли, наполняло девчонок особым трепетным волнением. Обсуждать тему не стали, по молчаливому согласию наложив на неё табу.

– Ну что, Аська, будем ждать и доедать торт? – нарушила тишину Лёля.

– Что-то не хочется, – пробормотала Ася.

– Что не хочется?

– Есть не хочется!

– Если честно, мне тоже не хочется!

Посидели, разглядывая торт. Медный всадник, покарябанный ножом, сдерживал твердой рукой шоколадного коня. Одиноко грустила последняя розочка.

– А если… – начали одновременно и замолчали, уставившись друг на друга.

– Что, если? – спросила Ася.

– А у тебя что? – вопросом на вопрос отреагировала Лёля.

– Подумала: а если попробовать продать торт Борисовой?

– Синхрон, Аська! – подскочила подруга.

Доели на двоих последнюю розочку и пошли. Борисова смотрела телевизор, на кровати в углу спала подселённая первокурсница, которую «хозяйка» комнаты старательно выживала.

– Вера, купи торт, – объявила Ася, держа в руках шоколадное великолепие, словно хлеб-соль на свадьбе.

– Купи, Верусик, а! – подхватила Лёля.

– Вы что, девки, с ума сошли? – пробасила Борисова.

– Да ты посмотри, какое чудо, по дешёвке продаём, – протянула Ася.

– Мы розы съели, но все остальное девственно нетронутое. Лови удачу! – добавила Лёля.

– Почём? – поколебавшись, спросила Борисова.

– За… четырнадцать рублей, – объявила Леля.

– Да он в магазине стоит пятнадцать! – блеснула знанием цен Вера.

– Но шоколад-то весь на месте.

– А роз там сколько было? Они же веночком идут.

– Не веночком, а орнаментом, с промежутками, – возмутилась Ася.

Подсчитали количество съеденных роз, вывели пропорцию, сошлись на двенадцати рублях и разошлись, довольные друг другом.

Ася поставила будильник на четыре утра, но так толком и не уснула, ворочалась, кашляла, думала о Валентине. Встала полчетвёртого, собралась, одевшись потеплей и кое-как зашив сломанный замок сапога. На вахте дежурила доброжелательная Анна Петровна, она разрешила воспользоваться телефоном. Ася набрала охтинский номер Володиных, но ей ответили только долгие пустые гудки – Юра то ли спал, то ли так и не вернулся домой. Ася вышла в прохладную темноту тихого раннего утра. Пешком до Невского по пустому, гулкому проспекту, через Кировский мост, через Неву, несущую на запад темные густые воды, мимо силуэта Петропавловского собора, врезающего в небеса тонкий шпиль. Каблуки стучали по асфальту, было зябко от прохлады и болезненной слабости. На Марсовом поле чернели купы кустарников, за решеткой Михайловского сада таинственно шелестели кроны лип, прогрохотал по рельсам ремонтный трамвай. Когда Ася свернула на Невский, ей показалось, что она попала в другой мир – напротив входа в Пассаж сгрудилась шумная толпа. Она заняла очередь и отправилась прогуливаться по необычно пустому проспекту, ожидая открытия магазина. Стоять в утренних очередях было не впервой, немало часов проведено у театров, в ожидании открытия кассы.

Впрочем, когда зажглись огни, и открылись двери Пассажа, очередность уже не имела значения – здесь играла роль сила, скорость и наглость. Дамы, успевшие прорваться первыми, помчались по галерее к вожделенному прилавку, ставя рекорды в спринтерской стометровке. Опоздавшие, оттесненные сильными, неслись следом, возмущаясь поведением лидерш. Ася в лидеры не попала, но, благодаря молодости и спортивной подготовке, ей удалось вписаться в середину очереди, которая эмоциональной змеёй растянулась чуть ли не на все сто восемьдесят метров галереи Пассажа. Два часа ожидания Ася скоротала, сбегав позавтракать в кафе и обсудив с соседкой, дамой средних лет, качество обуви разных стран-производителей и места, где импортную обувь можно достать – соседка продемонстрировала глубокое знание предмета и наличие практического опыта, но сокрушалась, что больная нога не позволила обогнать соперниц на первом этапе. Когда до вожделенной цели оставалось человек пять, пошли слухи о том, что сапоги заканчиваются.

– А мне нужен 38-й, никогда не могу подобрать себе обувь, – затосковала соседка.

– А у меня 35-й, – призналась Ася.

– Возьму любой, – сказала дама, – Если что, поменяю или продам, не зря же столько стояла.

– 35-го нет, – заявила продавщица, когда Ася добралась до прилавка. – Будете брать другой размер?

– Я… не знаю, – смешалась Ася. – А 36-й есть?

– Нет, остался только 38-й.

– Ох, а мне как раз нужен 38-й! – засуетилась соседка.

– Есть еще пара, – успокоила её продавщица.

– Давайте 38-й, – махнула рукой Ася.

Продавщица достала коробку, бухнула на прилавок.

– Будете брать? Сто двадцать рублей в кассу.

Когда Ася вернулась с чеком, у прилавка разгорался конфликт.

– Я первой была в очереди, а вы мне подсунули не тот размер! – орала раскрасневшаяся дама.

– Какой вы сказали, я вам тот и дала! – ответно рычала продавщица.

– Безобразие! Я буду на вас жаловаться! – пыхтела дама.

– Жалуйтесь, сколько хотите. 38-го уже нет, только что забрали последнюю пару, – парировала продавщица.

Такого везения Ася не ждала – оказалось, что лидерша принесла коробку с 35-м размером. Обмен произошел тут же, к обоюдному удовольствию сторон.

Когда совершенно обессиленная Ася вернулась домой и открыла коробку, ей оставалось лишь ахнуть от удовольствия – сапоги были верхом совершенства и пределом мечтаний. Из мягкой серой кожи, с орнаментом на голенище, на узком, но устойчивом каблуке и как раз по ноге – просто чудо, а не обувь. Она уснула, упав на кровать, прямо в новых сапогах. Разбудила её вернувшаяся из института Лёля с известием, что ночью Валентина родила дочь.

Следующие дни наполнились заботами – никто не знал, в какой роддом увезли подругу, Юра на звонки не отвечал, канув в пространстве, и девушки решили съездить на Охту.

Володины жили в однокомнатной хрущёвке – квартиру сдала какая-то дальняя родственница родителей Юры. Поплутав среди одинаковых дворов с типовыми пятиэтажками, прячущимися за деревьями, что за двадцать лет дотянулись до верхних этажей, Ася и Лёля в конце концов нашли нужный дом, поднялись на пятый этаж. Звонили долго, но безрезультатно. Когда уже собирались уходить, Ася толкнула дверь, и она поддалась, оказавшись незапертой.

– Здесь есть кто-нибудь? – спросила подруги дуэтом.

Молчание. Осторожно пробрались через крошечный коридор, раздвинули штору из шариков и бамбуковых трубочек, вошли в комнату и замерли: здесь, дружно похрапывая, спали Утюгов и Сипягин, один на полу, второй на диване. Присутствия Юры не наблюдалось, а через фигурное стекло кухонной двери пробивался тусклый свет.

– Идем туда? – спросила Лёля, кивнув в сторону кухни.

– Давай, – кивнула Ася и открыла дверь. В свете ночника с пробитым абажуром, стоящего отчего-то на плите, перед ними предстала весьма живописная картина: стол, заваленный тарелками с остатками еды, рюмками, стаканами, пустыми бутылками. Один из участников симпозиума спал среди всего этого великолепия, уютно уткнувшись лицом в столешницу. Другой обнаружился в узком промежутке между столом и плитой. В спящем на полу угадывался Юра, его собутыльник поднял голову, едва Ася сделала второй шаг – словно почувствовал чьё-то присутствие. Она невольно отшатнулась, готовая бежать прочь, но отступать было некуда и поздно. Лёня Акулов уставился на неё пьяными синими глазами.

– Ой, девчонки пришли! Девчонки… – он встал, толкнув стол, упала и покатилась бутылка. Ася едва успела поймать её на лету, чуть не наступив на лежащего на полу Юру. Тот что-то пробормотал, устраиваясь поудобнее.

– Девчонки! – Лёня все-таки выбрался из-за стола. – А мы тут, омбы… обмываем ножки, Юрка же дочку родил…