Сезон тропических дождей

У подъезда посла ждал «мерседес». На крыле развевался красный прямоугольник флага. Шофер сиял свежестриженным затылком и безукоризненно белым воротничком сорочки. Так же, как и посол, он был сед, строен, элегантен, звали его тоже Юрием, только Николаевичем, и, как рассказывали в колонии досужие языки, будто бы был случай, когда у подъезда одного посольства Юрия Николаевича приняли за посла и кто-то из встречающих протянул ему руку: «Приветствуем, ваше превосходительство!»

Вел Юрий Николаевич машину неторопливо, расчетливо, солидно. Проработав со своим шефом много лет, он отлично знал, что даже проезд посла под государственным флагом по дорогам чужой столицы — политика, и он, шофер посла, помогает шефу ее делать.

Вначале их путь лежал вдоль набережной, засаженной мощными королевскими пальмами, мимо президентского дворца, возле которого по случаю предстоящего прибытия высокого гостя стояли усиленные наряды полиции в белых касках.

За президентским дворцом начиналось шоссе, ведущее к аэродрому. Сейчас оно было полупустым, движение давно перекрыли, пропускали только правительственные и дипломатические машины. По обочинам толпились горожане, привлеченные грандиозным проездом сиятельных лиц, и глазели на автомобильные кортежи, вытянувшиеся на многие километры. В лаковых боках лимузинов криво отражались кособокие хибары и перекошенные рты зевак.

— Такая бедная страна и такое количество лимузинов! — заметил Антонов, глядя на дорогу, забитую «мерседесами», «кадиллаками» и «вольво».

— Бедная и по этой причине, — коротко прокомментировал посол.

На перекрестках на высоких тумбах возвышались рослые полицейские в пробковых шлемах. Каждой машине, идущей под флагом, они отдавали честь, картинно вскидывая руку.

На машину под красным флагом обращали внимание особое — и стоящие у обочин любопытные, и полицейские — флаг узнавал каждый. И это волновало Антонова, ему еще не приходилось ездить в компании посла под флагом.

Наверное, приятно быть послом! Всего-навсего небольшой прямоугольный кусок красного материала, трепещущий на крыле машины, а ты и есть — Советский Союз.

Посол откинулся на спинку сиденья, сложил руки на груди и задумчиво глядел в стриженый затылок шофера. О чем думал? Вспоминал ли о Москве, о доме — две дочери у него там и трое внуков, и тихая квартира где-то в арбатском переулке. И совсем уж не такое удовольствие для этого пожилого человека сейчас ехать в аэродромный зной смотреть на парадное появление в стране очередного «великого африканского лидера»…

— В Африке буржуазия стремится оснаститься свидетельствами богатства прежде, чем это богатство она создаст или накопит… — Посол произнес это таким тоном, будто у них и не прерывался разговор о лимузинах на дороге. — Перед ней европейские и американские образцы преуспевания. И тоже хочется быть большими. А кошелек худ. Потому-то здесь некоторые власть имущие так легко залезают в государственную казну.

Он сделал движение рукой, показывая на дорогу:

— Вот на все эти лимузины можно было бы построить в стране лишний десяток школ, которых так здесь не хватает, да еще пару больниц. Но этим, сидящим в лимузинах джентльменам школы и больницы для народа ни к чему, им прежде всего нужны лимузины и виллы, да поездки в Европу в отпуск.

Посол достал платок, отер лоб — даже при мощном кондиционере в машине уже становилось жарко.

— В этом отношении ваш Кенум Абеоти молодец. Курс взял единственно верный. Но дадут ли ему сделать что-то путное? Вот в чем вопрос!

Подъезды к аэропорту были оцеплены солдатами и полицейскими. Дежурный офицер остановил их машину, а стоящий рядом с ним человек в штатском приложил лоб к стеклу у переднего сиденья, скользнул острым взглядом по лицам шофера, посла, Антонова. На Антонове взгляд задержался: должно быть, засек для себя новое лицо. Но посол сделал успокаивающий жест рукой, и человек удовлетворенно кивнул.

— Из секретной полиции, — пояснил Юрий Петрович. — Старый знакомый. Приставлен к дипкорпусу.

Если бы не жара да такая характерная для тропиков тягучесть и медлительность процедуры, Антонов мог бы считать, что ему повезло, — попал на зрелище редкое. В Дагосе подобного вправду не увидишь. Здешний президент большой любитель всяческих пышных торжеств, денег на них не жалеет.

На встречу высокого гостя на аэродром прибыл не только обязательный в этом случае военный караул, сюда пригнали тысячи три других участников спектакля. Аэродромное поле полыхало яркими красками, как тропический сад. Никто не превзойдет африканца в броскости наряда, сама природа определила его вкусы.

Кого здесь только не было! Казалось, маленькая страна выставила на аэродромном поле все, чем располагала, до последнего человека, имеющего хоть какое-то отношение к народному искусству. Сотня одинаково грудастых и задастых матрон в пышных бежевых туниках, сотня полуобнаженных парней в шаманских юбках с грозно размалеванными лицами и воинственно торчащими в жестких волосах перьями, голоногие девицы, совсем неожиданные, даже нелепые под африканским небом в чужеродных нарядах — высокая гусарская шапка с султаном, красный гусарский мундир, поблескивающий золотыми пуговицами, мини-юбка и голые ноги, с натугой всунутые в узкие красные сапожки. Были еще какие-то броские на вид девицы, еще какие-то размалеванные парни, были школьники, были спортсмены. Все это мельтешило красками, сливалось в пеструю колышущуюся массу человеческих тел. Над полем клубилась пыль. Пахло потом и моторной гарью.

Гбенон Одуго прибыл с опозданием на полчаса. Из своей столицы до Монго лететь президенту не больше сорока минут. Но вот опоздал! Мало ли какие неотложные дела вдруг могут появиться у президента! Толпа послов и сановников изнемогала под почти отвесными лучами экваториального солнца. В строю девиц-гусар трое хлопнулись в обморок, и их торжественно вынесли на носилках, как раненых с поля брани.

Наконец в небе над окрестными пальмовыми рощами сверкнул крыльями большой самолет, стал снижаться. Именно в этот момент на открытой машине отъехал от здания аэропорта, направляясь к краю аэродромного поля для встречи высокого гостя, Суде Сетунджи, президент Куагона, в блестящем, в серебре и золоте генеральском мундире.

Личным самолетом гостя был «Боинг-707», огромная реактивная махина, предназначенная для трансконтинентальных перелетов. Антонов вспомнил разговор с Юрием Петровичем о лимузинах. Некоторые африканские лидеры, едва утвердившись у власти, прежде всего обзаводятся современными личными самолетами, да еще для верности дорогостоящими «белыми» пилотами, выписанными из Европы или Америки, стюардесс же набирают из красоток собственной страны. Вот так и у президента Одуго.

Когда «боинг» подрулил к месту стоянки, за стеклами пилотской кабины Антонов разглядел физиономии своих «бледнолицых братьев» — говорят, у Одуго пилоты шведы. Едва подвезли трап и открыли дверь салона, как на верхнюю площадку трапа выскочили четыре темнокожие красотки в голубой униформе и, выпятив грудь, замерли, точно в карауле.

Небрежно помахивая неизменным своим стеком, легко, вальяжно, словно собрался на прогулку, вышел на площадку трапа Гбенон Одуго, оглядел выпестренное толпой аэродромное поле, патрицианским жестом выбросил руку вперед, делая общее приветствие всему полю, и стал медленно спускаться с трапа. С широкой улыбкой, с протянутыми для братского объятия руками, направился к генералу Сетунджи. Обнял его, и стек, зажатый в левой руке гостя, прошелся по спине генерала. На Одуго красовалась сидящая чуть набекрень белая круглая шапочка, которую в Африке носят старые учителя и проповедники, одет он был в белый, наглухо застегнутый полотняный френч.

После объятий оба президента направились к выстроенным в ряд членам правительства. Сетунджи держался не менее величественно, но по-военному скованно, поэтому фигура его казалась излишне прямой, будто он носит корсет. Одуго же шел легко, молодо, гордо откинув назад голову, его неторопливый, как будто тщательно выверенный шаг, демократически улыбчивое лицо, свойский жест руки демонстрировали всем, что он человек простой, естественный, но великий и вполне заслуживает встречи, которая ему уготовлена.