Мхитар Спарапет

— Да, поторопись, пока не поздно, — послышался голос Сатеник. Шторы отодвинулись, и она вошла в комнату. — Я слышала, Гоар, — сказала она с волнением. — И рада, что у тебя в груди бьется благородное сердце. Торопись, Мхитар, пока еще не поздно. У тебя нет здесь войска, ты одинок. Пока твой полк прибудет из Шахапуника, они… О милостивый господь! Мои дети!.. Торопись, собери друзей своих, предупреди мятеж. — Сатеник требовательно посмотрела на мужа. Казалось, что и она сама готова тотчас же броситься на любое опасное для жизни дело.

— Спеши, тэр спарапет, — более спокойным, но умоляющим голосом сказала Гоар. — Уезжай в Дзагедзор или в Пхндзакар, спасай свою жизнь…

Между тем, к удивлению Гоар и Сатеник, Мхитар, казалось, и не реагировал на тревожные вести. Он был спокоен и хладнокровен, на его лице застыла ироническая улыбка.

— Пошлем гонца в Мегри, за военачальником Константином, — посоветовал Горги Младший.

— Поздно, — наконец вымолвил спарапет.

— О боже! — вскричала Сатеник. — Покарай нас. Неужели мы сами губим свое счастье? Нет, не покидай Алидзора, Мхитар. Пусть свершится воля всевышнего. У тебя достаточно мужества встретить врага здесь, прикажи закрыть городские ворота. Будем сражаться.

— Но только без паники, — сказал спокойно Мхитар. — Идите к себе и ждите конца горестных событий.

Горги Младший помчался во владение Пхиндз-Артина, чтобы сообщить оружейнику Врданесу о случившемся. Мхитар же вызвал Мовсеса. Узнав о заговоре, он возмутился, но не потерял присутствия духа, поспешил в город поднимать своих людей.

Спарапет велел всем, кто находился у него дома, вооружаться. Агарон сокрушался, что его «полк юных» остался в Дзагедзоре. Ах, если бы ребята были здесь! Он, как тень, неотступно следовал за отцом. Предстоящее «дело» воодушевляло юношу.

Взяв с собой сына и четырех своих телохранителей, Мхитар под покровом темноты отправился в дом, где жил мелик Муси. У входа в покои мелика они бесшумно сняли стража и, зарядив пистолеты, открыли дверь в комнату мелика.

Муси сидел на тахте с непокрытой головой. При свете трехсвечового подсвечника лысина его блестела. Увидев спарапета и направленные на него пистолеты, мелик в испуге грохнулся на пол. Тяжелый каблук спарапета тут же наступил Муси на руку.

— По какой дороге идет твое войско?

— Пощади меня, псом твоим стану! — завопил Муси. Он понял, что рухнуло все, обмануть уже не удастся. Кто же предал?

— Говори, подлый изменник, по какой дороге идет твое войско? — прокричал спарапет. — Отвечай, если хочешь жить… — Холодное дуло пистолета коснулось виска лежащего на полу Муси. — Ну?

— Скажу, тэр спарапет, псом твоим стану, — целуя сапоги Мхитара, говорил Муси. — Только поклянись, что не убьешь меня, поклянись! Виновен я, нечестивый святой отец Гарегин сбил с пути истинного меня, осла такого. Рабом твоим стану, пощади, поклянись, что пощадишь?

— Клянусь святой гробницей Давид-Бека, — произнес спарапет.

Несколько успокоившегося, но все еще дрожащего мелика Муси посадили на тахту.

— Войско направляется по дороге из Чавндура, — наконец заклацал зубами Муси. — Три тысячи человек. Сейчас они, должно быть, подходят к реке Вохчи. Я так велел.

— Они знают, зачем идут в Алидзор?

— Знают сотники.

— Назови их.

— Мирза, Черный Акоп, Севум, Барсег. Они — соучастники, а войско — нет. Ах! Ах! Что за бес попутал! Ах! Святой отец Оваким…

«Нужно немедля арестовать сотников, а войско задержать у реки Вохчи, — мгновенно решил спарапет. — Медлить нельзя». Мхитар потребовал чернила и бумагу.

Еле сдерживая дрожь руки, мелик Муси стал писать под диктовку Мхитара: «Наши дела идут хорошо, дорогие мои. Отправляюсь к Пхиндз-Артину, он также с нами. Оставьте войско у реки Вохчи, а сами приезжайте поскорее ко мне на совещание. Спешите».

Муси подписал, запечатал письмо большой родовой печатью и вручил спарапету. Тот велел снарядить двух гонцов: одного отправить с письмом Муси к его сотникам, а другого в замок Пхиндз-Артина с приказом оружейнику Врданесу обезоружить сотников и, заковав их в цепи, привезти в Алидзор.

Мелика Муси заключили в тюрьму. Затем спарапет велел арестовать и святого отца Гарегина. С него сорвали монашескую одежду, остригли бороду и под пыткой заставили назвать имена всех его соучастников. Затем арестовали и их.

Еще не рассвело, когда Мовсес выстроил вооруженных ремесленников перед дворцом Армянского Собрания. Разгневанная толпа мастеровых была готова выполнить любое приказание спарапета. Мхитар велел им идти навстречу движущимся из Татева мятежным воинам и разоружить их.

Город проснулся раньше обычного от топота конских копыт и шума снующих воинов. Народ потянулся к площади. Оружейники Врданес и Владимир Хлеб привели в Алидзор свой отряд. Они вели четырех избитых агулисских сотников; в полдень доставили в Алидзор и обезоруженных, привязанных друг к другу веревками монастырских воинов.

На площади против церкви соорудили виселицы. Ополченцы Врданеса и Мовсеса оцепили площадь. На вороном коне, в доспехах и в сопровождении телохранителей, прибыл спарапет Мхитар. Он был мрачен. Не сходя с коня, остановился перед церковью, снял шлем и, перекрестив лицо широким жестом, громко произнес:

— Алидзорцы! Среди нас нашлись люди, которые, оскорбив святую могилу Давид-Бека, изменили его святому делу. Они продались османским пашам и готовили заговор против Армянского Собрания и против нашей страны.

— Проклятие! Проклятие! — зарычала толпа.

— Они задумали отдать нашу страну туркам.

— У-у… — загудела площадь.

— Стремились к власти, к почету.

— Теперь они их получат, тэр спарапет! Воздай им.

— Если бы благодаря милости всевышнего их заговор не был раскрыт, они тайно привели бы турок в Алидзор. Изменники не должны жить на нашей земле.

— Смерть, смерть!

Спарапет подал рукой знак. Затрубили трубы. Воины погнали заговорщиков к виселицам. Их тут же в присутствии народа стали допрашивать. Упорствующих избивали. Когда привели монаха Гарегина, вся площадь в ужасе на минуту окаменела. Избитый, окровавленный, без бороды, он еле стоял на ногах. Однако держался спокойно и, непрерывно осеняя себя крестным знамением, отвечал на все вопросы.

Чувство отвращения вызывал мелик Муси, который, лежа на земле, ползал то к ногам Мхитара, умоляя его о пощаде, то к Врданесу, который безжалостно хлестал его.

Допрос заговорщиков продолжался до вечера.

Первым на подмостки виселицы подняли монаха Гарегина. Когда ему на шею надевали петлю, он крикнул:

— Я достоин этого, братья. Молитесь о спасении моей души, — и собственноручно поправил на шее веревку.

Затем одного за другим повесили агулисских сотников. Мелик Муси в беспамятстве лежал у ног сидевшего на высокой скамье спарапета. Когда к нему подошел палач, чтобы подтащить его к виселице, Горги Младший что-то шепнул ему на ухо. Палач привел мелика в чувство, уложил ничком на щебень и, нанеся двадцать пять ударов прутьями, уволок Муси в тюрьму. Не избежали кары и монастырские воины. Они разделили участь Муси.

Спустя два дня из Татева пришла весть о скоропостижной кончине епископа Овакима. Спарапет отказался сам и запретил своим людям ехать на похороны.

Ночью, взяв с собой Горги Младшего и палача, Мхитар навестил мелика Муси в городской тюрьме. Агулисский богач, сжавшись в углу сырого подвала, дрожал от холода и от страха. В клятву спарапета он не верил. Какой властитель исполняет свои обещания?

— Я исполню свое обещание лишь в том случае, если ты признаешься в одном, собака, — став над головой мелика, произнес спарапет. — Скажи, ты бывал в доме Тэр-Аветиса?

Горги держал высоко в руке горящий факел. Палач стоял у двери с топором в руках в ожидании приказа спарапета. Муси зарыдал охрипшим голосом. На его лице и распухших губах виднелись следы побоев и крови.

— Нет, нет! — затряс он головой. — Тэр-Аветис не был с нами. Если бы он согласился со мной, теперь бы ты был в цепях, на моем месте, тэр спарапет. Не подозревай своего верного друга. Я не сообщал ему своего намерения, не доверял ему…