Мхитар Спарапет

— Не разбойники ли это? — спросил со страхом Шейх Уль Ислам спарапета.

— Нет, уважаемый Шейх, — ответил, улыбаясь, тот. — В нашей стране сейчас нет разбойников. Это отряды наших пограничных войск.

На самом деле это были не войска, а специально снятые из внутренних крепостей и войсковых стоянок многочисленные отряды, отправленные сюда Давид-Беком с целью показать персиянам свою военную мощь.

— У них много войск, — найдя удобную минуту, шепнул Шейх хану.

— И как они вооружены…

В одной из долин навстречу послам вышел большой караван купцов. Ехавший на вислоухом муле ходжа — владелец каравана — дружески пожал руку спарапету и слегка поклонился послам.

— Куда везете свои товары, брат ходжа? — спросил хан, не отрывая взгляда от огромного каравана.

— В Россию, — ответил ходжа.

— В Россию далек путь, — заметил хан, — Тавриз в десять раз ближе.

— Тавриз?!. — воскликнул ходжа, словно при нем произнесли имя покойного. — Да, Тавриз ближе Москвы, хан, но кто в Тавризе в состоянии купить мой шелк, мои ковры, кожу, ореховое дерево? Русские платят дорого за наши товары. Вот Исфаган — это другое дело, но…

Хан понял, на что намекает ходжа, но, проглотив обиду, умолк. Ходжа подарил хану и Шейх Уль Исламу целый рулон шелка. Последний, растроганный, восхищался дорогим подарком, а хан подумал о том, что армяне, видимо, снова разбогатели.

— Что за страна у вас, ага спарапет, — спросил утомленный и разбитый хан, когда они выехали из глубокого ущелья, — и как вы передвигаетесь по этим местам?

— Для сюникца непреодолимых дорог нет, хан, — ответил спарапет. — В этом ущелье девятьсот лет тому назад нашло свою смерть пятидесятитысячное войско араба Юсуфа, того самого Юсуфа, который покорил Тавриз и растоптал нашу страну. Это единственная дорога, хан, которая соединяет вашу страну с Сюником.

«Ох и хитрецы!..» — подумал хан, догадываясь, с какой целью спарапет напоминает ему о гибели арабских войск, но снова терпеливо скрыл нанесенное ему оскорбление. Что он мог сказать герою Мараги?

Вторую ночь пути пришлось провести на склоне высокой горы Хуступ, немного ниже полосы вечного снега. А внизу, в лесах, на отрогах гор, в ночной мгле ярко горели какие-то таинственные костры. Не спалось Шейх Уль Исламу. Ему казалось, что он попал в страну дэвов, откуда нет выхода слугам аллаха. Теперь он горько сожалел, что согласился ехать с посольством.

На следующий день караван вошел в ущелье Каджарана. Чем меньше оставалось до Алидзора, тем дорога становилась круче. Спарапет, который стал говорливее, рассказывал хану и Шейху разные истории, связанные с этим грозным и великолепным ущельем. Когда они наконец выбрались на плоскогорье, на горизонте, озаренном солнцем, заметили скалистое плоскогорье, на котором отчетливо виднелись крепостные башни.

— Алидзор? — спросил хан.

— Нет, это Багаберд, хан, — показывая плетью на крепость, ответил спарапет. — Ее построил наш князь, по имени Сисакан Багак, тысячу восемьсот лет назад. Шах ваш тогдашний, Шапух, много своих войск погубил под стенами этой крепости. Рассказывают, что он однажды сильно оскорбил своего соратника, армянского князя Андока. Последний в отместку, выбрав удобный случай, нападает на столицу Шапуха Тизбон и, ограбив ее, возвращается с большой добычей и укрывается за неприступными стенами Багаберда. Оскорбленный и разгневанный Шапух решает любой ценой захватить крепость и наказать Андока. Его многочисленные войска три года, неся большие потери, осаждали крепость, но безуспешно. На четвертом году приближенные шаха умолили прекратить безнадежную битву, дабы сохранить остатки персидского войска. И Шапух, не достигнув цели, покинул страну.

Спарапет заметил, что хан и Шейх слушали с недовольством эту позорную для их страны историю. Но он, делая вид, что не замечает этого, продолжал вспоминать новые и новые подобные истории.

Когда проезжали мимо одной из многих в этой местности причудливых возвышенностей, Мхитар, показывая полуразрушенные крепостные стены на ее вершине, сказал:

— А это крепость Паху[71]. Она разрушена землетрясением. Ее построил царь Арташес двенадцать веков назад. Наслышавшиеся о богатствах армянских царей могучие тогда римские полководцы с огнем и мечом пошли на нашу страну и вскоре вступили в Араратскую долину. Арташес храбро сражался с ними и в то же время распускал слухи, будто его несметные сокровища находятся вот в этой крепости Паху. Соблазненные римляне, уверенные в своем могуществе, поспешили в Сюник. Но многочисленные малоподвижные легионы могучей империи начали быстро таять в этих суровых и неприступных горах, и крепости достиг всего один воин из десяти. Ценою огромных жертв римляне овладели крепостью, когда там не осталось ни одного армянского воина, но драгоценностей легионеры там не нашли.

— Видимо, вашему царю удалось заблаговременно вывезти сокровища, — сказал хан.

— Нет, — рассмеялся спарапет, — там никаких сокровищ никогда и не было. Арташес намеренно распустил слух о них, чтобы возбудить аппетит жадных римлян, заманить их сюда и погубить в этих скалах и бездонных ущельях.

— Он так сделал?

— Да, ни один римский легионер не вернулся к себе.

— Хитрый вы народ, — не вытерпел хан.

— Хитрый и храбрый, — поправил спарапет, — два этих качества — верное оружие маленького народа.

К вечеру прибыли в Алидзор.

У городских ворот посланников встретил только князь Баяндур. Он с холодной учтивостью приветствовал хана и, торопливо пришпорив коня, галопом въехал в крепость. Недоумевающий и оскорбленный хан последовал за ним. Но что он мог поделать? Он хорошо понимал, что армяне вправе пренебрегать ими, что еле удерживающийся на своем пошатнувшемся троне шах Тахмаз на большее уважение рассчитывать не может.

Хана поразили укрепления Алидзора, своеобразная форма его башен, хорошо приспособленных для ружейной и пушечной стрельбы. Крепость казалась более или менее доступной лишь со стороны узкого горного перешейка, но и там стояли двойные стены необычайной толщины, каждая из которых имела по двенадцати башен с фронтальными и угловыми бойницами. Проникнуть в крепость можно было через единственные железные ворота.

Посланников поместили в одном из отдаленных зданий крепости, приставили к ним многочисленных слуг и предали забвению их существование.

Стемнело. На улицах редко показывались одинокие прохожие. Но в трактирах все еще было шумно и многолюдно. В одном из них, расположенном невдалеке от кафедрального собора, у отдаленной от входа стены сидели Цатур, Семеон и рябой, с красным, словно изгрызенным носом человек, облаченный в лохмотья, еле прикрывавшие его могучую грудь. Рослый, со злыми глазами, Семеон смотрел на его дынеобразную голову и еле сдерживал смех. Перед ними стоял пузатый кувшин, три плоские кружки, лук и хлеб. Говорили вполголоса, словно боялись кого-то.

— Видели, сегодня шахские ханы прибыли в Алидзор? — спросил рябой, быстро моргая живыми глазами.

— Не слепые, видели, — фыркнул Цатур, обдав его лицо запахом вина и лука. — Лакай свое вино, не твое дело, ханы приедут или шахи. Ты все равно всегда будешь икать от голода. Хи-хи-хи!..

— Мы приняли их как незваных гостей, без почестей, — вмешался в разговор Семеон, с хрустом разжевывая сухой лаваш и лук. — Целый день спарапет заставил персов ждать его в ущелье Аракса на солнце. Затем мы провели их по таким местам, что и хан и Шейх совсем перетрусили. А помните, с каким почетом приняли мы русского посла? Устроили праздник в его честь, семь дней радовались, ели и пили сколько душе угодно… И почему пустили на нашу землю этих предателей персов! — сказал он, стукнув волосатым кулаком по столу. — Не для того мы проливали кровь в Мараге и Варанде, чтобы явился персиянин и снова наложил нам на шею цепи. Я пойду к самому Давид-Беку и выскажу все, что у меня на душе. Пусть он отрежет послам уши и отправит обратно.

— Берегись!.. Как бы он не отрезал твои уши, — засмеялся Цатур.

71

Ныне город Каджаран.