Ошибочка вышла

Папа высокий, ну для меня так точно, весь в светлом. И я коротышка в чёрном платье. В отражениях окон мы смотрелись странно, но так, наверное, всегда было. Папа одевал меня незатейливо, как мог, а сам не менял стиля. Брюки — светлые, футболка — белая, волосы — удлиннённые. Именно об этом он просил у своего мастера. 

Мы всегда выглядели как белый-папа-великан и маленькая-чёрная-кошка. Я всегда носила две высокие шишечки, как ушки, потому что это всё, что умел мастерить папа.

Диван и правда был, а рядом пост и спящая на нём лицом в клавиатуру медсестра. 

— О, спит, — будто бы удивился папа, хотя что-то подсказывало, это только чтобы меня рассмешить. — Будить не будем?

—  Нет, — мы упали на диван.

Он был мягким и почти уютным, но не настолько, чтобы забыть, где нахожусь.

— Ну? Рассказывай, кисюндра, что тебя привело в гинекологию посреди ночи. 

— Пап… ну ты же знаешь… — взвыла я.

— Знаю. Боишься?

— Очень…

— Чё делать хотела? — я видела смешинки в папиных глазах. 

— А… борт, — почему-то это слово сказать было ещё сложнее, чем “беременность”. 

— О как, и где же?

— В клинике. Частной.

— Дорого?

— Безмерно… 

— И деньги нашла?

— Почти.

— Стипендию хотела потратить?

— Да.

— А чего так? Не готова?

— Не готова.

— К отцу с понурой головой возвращаться не хотела? 

— Ну па-ап… ты сам мне говорил… самостоятельность… и чтобы жизнь узнала, а не дура была. 

— Ну вот и узнала, — хохотнул он. — Да ладно. Не ты первая, не ты последняя. Отец?..

— Не будем об этом, —  я отвернулась. 

—  Только не говори, что не знаешь, кто он, — покачал головой папа и скатился ниже, чтобы вытянуть ноги. Теперь его голова была где-то на уровне моего живота, волосы вконец растрепались, я яркие голубые глаза стали не видны. Но я знала, что он не злится.

Я вообще не злости боялась…

С папами всегда так: или пан, или пропал.

Либо ты разочаровала, либо он всё принял и за тебя порвёт. В общем-то он и так и так за тебя порвёт, но в первом случае сначала не погладит по головке, а пристукнет тапком.

— Знаю. Просто… напрашиваться не буду. Мне вообще не интересно, что он думает, мне ничего не нужно!

— Ничего? — он задрал голову, из-за этого тело покатилось дальше по скользкому кожзаму, папа поехал на пол и всё… потонуло, деревья и горы… 

Он ударил по ножке крутящегося стула спящей на посту медсестры, стул поехал, медсестра шибанулась затылком и, видимо, животом, а потом истошно завопила. 

— Ой… Ольга Санна! Здра-асте! — радушно заулыбался лежащий на полу папа.

Ольга Санна обернулась, потирая лоб. Ей на вид было лет тридцать, не больше, прямо милая девушка, не тётка, но глаза её стали угрожающе узиться.

— Лев Львович, какая встреча, — прошипела она.

— Я упал, — пожал плечами он. — Простите. Вот, дочка моя, я это… ну пойду, поговорю с ней. Это, кстати, ваша пациентка новая… А палату не подскажете… 

Ольга Санна, пыхтя, но сдерживаясь, стала демонстративно искать то, что, наверное, должна была знать и так, потому что процедила “Палата номер шесть” ещё до того, как загрузилась страница с базой.

— Спасибо. Мы тогда поговорим в сестринской. Быстренько. Понима-аю, что не положено, — папа поднялся на ноги, отряхнулся и убрал с лица чёлку. — Кисюндра, топай,  —  сквозь зубы, будто мне нужно спасаться.

Я кивнула и пошла налево по коридору.

— Направо! — мрачно поправила меня Ольга Санна.  

В сестринской был точно такой же диван, как и на посту. Тоже из кожзама, тоже белый. С одной дачи их списали, что ли? 

 Я снова забурилась в угол, папа снова сел, вытянув ноги.

— Значит вот что, Сонёк, — вздохнул он уже без смеха. — Ты сейчас выбрось из головы всякое, ладно? Не о том думай. Жди ХГЧ, УЗИ. Бумажки я твои читал, не нашли они… Завтра поищут нормально, найдут. А как выйдешь отсюда — всё обсудим ещё раз и решим. Главное — здоровье, да? 

—  Да, — кивнула я. 

—  Только ты помни, что я тебя не ругаю и не осуждаю. И даже не думаю, что ты не справишься. Я же как-то справился. А я, знаешь, какой дурак был… Не зря мать твоя меня бросила, а бабка твоя меня ненавидит, — он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

Вообще-то папа бывшую тёщу любил, и это было взаимно, и мы даже её до сих пор навещали регулярно, вместе. 

— Только реши, пожалуйста, чего ты хочешь, и знай, что твоя комната тебя ждёт.

— Па, ты сделал из неё кабинет ещё год назад, — устало напомнила я.

— Ну не продал же! А мог бы. Знаешь, сколько нынче комнаты стоят в панельках да на первом этаже? Да я бы месяц!  —  он погрозил пальцем.  —  Месяц мог отдыхать в санатории. На югах!

— На Бали?

— Да ну, ты чё, какое Бали. Анапа, не меньше! Иди в палату, кисюндра, вещи утром привезу. Я только футболку свою захватил и новые трусы, будут тебе шорты.

Я расхохоталась, но трусы с футболкой взяла.

— Всё, утром поговорим. 

Восемнадцать плачущих коек

 —  …и она такая ножкой дрыгала, ой, я не могу. Ну просто как живая… Куколка наша. Милая-я… вообще! Нет, ну ты прикинь! А мне, значит, говорят, и это при том…

Я так резко открыла глаза, что даже отшатнулась от яркого света. Кто-то, видимо лежащий на соседней кровати, говорил по телефону не выходя из палаты. Утром. Даже не рассвело ещё. 

Почему?..

Потому что ты в больнице, детка!

Моя больничная жизнь началась с полного погружения, и можно было сразу ставить крест на личном пространстве и покое. 

Соседок было три штуки, и в семь тридцать они все как штык уже лежали поверх покрывал и невозмутимо листали ленты в телефонах. В коридоре гремела посуда, видимо, завтрак скоро, пахло свежим огурцом и зубной пастой. Ну и, собственно, больницей. А я даже не могла оторвать от подушки голову и дико мечтала поскорее оказаться дома… 

— Чего лежим? — по палате пошла женщина с градусниками, видимо, главная по ним. Присмотревшись я узнала Ольгу Санну, ту самую коридорную спящую красавицу. 

— А… я… — зевнула и не успела договорить.

— Всё-всё, дома бока будем отлёживать. Обход скоро.

Если я правильно помнила, обход бывает часов в десять утра, а сейчас едва ли подходит к восьми. 

Градусник был поставлен, укоризненный взгляд брошен, Ольга Санна пошла дальше.

— Доброе утро, — пробормотала я, и все три соседки обернулись и вежливо кивнули. Та, что болтала по телефону — приветливее всех.

Принесли завтрак: кашу и кофейный напиток, снова страшно захотелось домой. 

И спустя минут пятнадцать я уже знала диагноз каждой. Очевидно, никто не делал из этого никакой тайны. Светлана, она с гордостью объявила, что ей уже тридцать пять, поскольку выглядела значительно моложе (ну… не знаю) лежала с чем-то что она называла: “Я почувствовала, что лягу…”. А что там, я так и не врубилась. Не то тонус, не то боли, не то нервы. У Светланы это был первый и очень желанный ребёнок, муж при деньгах (должность она не уточняла, но таинственно улыбалась. Никак сам Владимир Владимирович), и выцветший отчаянный татуаж. Она бывала на Бали (не понравилось), в Доминикане (не понравилось), в Тайланде (понравилось), во Вьетнаме (не понравилось). 

Фух! И это я узнала за один только завтрак!

Соседка Вика была попроще. Полненькая, двое детей и одна внематочная, от неё-то я и узнала, чем меня пугают. Вика не бывала на Бали, и ей бы наверняка очень даже понравилась Доминикана. Она работала медсестрой, жила в посёлке городского типа и ходила покурить на первый этаж. Татуажа не носила, с мужем в разводе.

Соседка Галя — настоящая звезда. Трое детей, три образования, муж и свекровь. Всё это добро в одной квартире (включая образования, которые так за её стены никогда и не вышли, чтобы пригодиться) и Галя даже не скрывала, что в больницу приехала отдыхать, а не лечиться.