Чёрный полдень

Следующей осенью семья переехала в Марпери, в синий дом с коньком в виде рыбы, потому что за перевалом Марпери была, как говорят, невероятно закрытая и удивительная лечебница; отец повесил под грушей качели, и Меленея сидела на них часами, раскачиваясь и глядя, как плывут облака. Потом мама привезла из той лечебницы микстуру — золотую пыль, которую разводили в воде, и вода становилась чёрная-чёрная.

Верила ли Меленея в эту микстурку? Не слишком, и лучше от неё всё никак не становилось. Меленея была заперта в тёмном доме, среди стеклянных ваз и скрываемых слёз, злилась на суку-судьбу и никак не могла осознать происходящее.

А в Долгую Ночь, хотя отец был категорически против, мама втайне от него отвезла дочь в храм.

Она поднялась по ступеням босой, — кое-как, как могла, стиснув зубы и опираясь на трость. Поклонилась гобеленам Полуночи. Испила серебряной воды из зачарованной чаши.

В Долгую Ночь мы раскалываем свою душу и меняем её половину на шанс поймать свою судьбу. И одна Меленея, лёгкая и свободная, побежала по призрачной дороге через горящее огнями небо, а другая — осталась тенью, вырванной силой колдовства из лиминала.

— Не смотри на неё, — сказала мама, когда новая, взрослая Меленея-двоедушница рухнула в снег. — Никогда на неё не смотри.

Золотой порошок ей дал жрец Луны, взяв за него плату крысиными деньгами. Он сказал что-то про эксперимент, Бездну, хме, расщепление и много других слов; он же объяснил: может быть, нам удастся отделить от неё смерть.

— Так она ждёт тебя, чтобы…

— Когда придёт моё время, — Става кивнула, — мы встретимся снова, и она заберёт меня дальше.

Я потёрла пальцами виски. В голове гремело. Там, в невозможном тумане, который мне приснился, я спросила у Дезире:

Так лунный — это чья-то смерть?

И он сказал мне, усмехнувшись:

Разве что своя собственная.

А я-то сама теперь… кто? Та Олта-из-тумана, которую прошлая я взяла за руку? Или я — всё ещё старая я, только…

— Не думай об этом, — очень серьёзно посоветовала Става. — Поверь мне, ты ни до чего не додумаешься! Мы не можем знать до конца, как устроен мир, потому что тогда в нём не останется никакой магии, понимаешь?

Голова у меня раскалывалась. Разве может вообще у меня теперь болеть голова? Это ведь голова, сделанная из света!..

Става тем временем рассказывала легко, как смешную байку о давно раскрытом деле, как узнала о взрыве в Марпери. И, может быть, для всех остальных это была катастрофа на перевале, но для Ставы слухи о крысиных деньгах и чёрной молнии не были слухами.

Когда-то бесконечно давно Полуночь создала Охоту, и вместе с ней родился новый мир, в котором не было клановых войн и судьбы, определённой от самого рождения. Великое, великое изменение, за которое Полуночь стала считаться богиней; вот только полюбила она отчего-то — врага и преступника, и его же назвала своим хме. Когда кто-то — Большой Волк ли, или, может быть, тот, кто нёс белый меч Усекновителя задолго до наших времён, — убил Крысиного Короля, Крысиный Король стал лунным. И много, много лет жил в далёких таинственных горах, пока в конце концов не возомнил себя целителем и не решил, что ему должна подчиниться сама смерть.

Тогда, пятнадцать лет назад, за ним пришёл Дезире. Чёрная молния разбила небо над Марпери, и Крысиный Король был убит до конца. А ослеплённая гневом Ллинорис повелела запереть Усекновителя в мраморной статуе.

Става знала только, что золотая микстура не могла не быть запретной магией. А ещё она знала, что туда, к своему создателю, уехала её смерть.

Где-то тогда, после катастрофы в Марпери, Става решила связать свою жизнь с Волчьей Службой и посвятила себя охоте на тех, кто считал себя в праве совершить невозможное. В Службе она считалась немного придурошной, но при этом часто приходила с хорошими идеями, работала на совесть и была к тому же видным экспертом по лиминалу, хотя причины этого старались держать ото всех в секрете.

Так всю ставину жизнь наполнили теперь секреты, за которые убивают.

— Он спас тебе жизнь, — задумчиво сказала я, вглядываясь ей в лицо. — Крысиный Король. А ты всё старалась найти его и убить?

Става пожала плечами:

— Есть вещи, которые не стоят своей цены, вот и всё.

Это была сложная мысль, и моя голова отказывалась её думать. Ведь всё возможно, и это хорошая новость, не так ли? С другой стороны, здесь есть и плохая: возможно всё.

Лампа на полу мигнула, и будто в ответ на это через проём в стене до нас дошёл звук шагов. Он приближался и приближался, размашистый, сильный, и Става торопливо сунула свой блокнот в сумку.

Размытый силуэт замер за хрустальной крышкой саркофага. Руки обхватили край крышки и сдвинули её, будто невесомую.

Может быть, Дезире не был больше Усекновителем, но сейчас он смотрел на меня в упор и дышал грозой.

— Пойду-ка я отсюда, — деловито заявила Става. А потом подмигнула мне: — Кстати, он обещал прибить тебя обратно, как только ты воскреснешь! Правда, у него, наверное, теперь и не получится.

Взгляд у Дезире стал совсем тяжёлый. Я поправила на плечах жилет и запахнула его посильнее, чтобы скрыть пятно на платье, но кровавый цветок уже пустил корни на оранжевом подкладе.

— Ты купил? — робко спросила я.

Дезире смотрел на меня с тяжёлым недоумением, и я пояснила робко:

— Экскаватор.

— Да, — отрывисто сказал он. — Купил.

Что же. Он купил экскаватор. Целый, мать его, экскаватор. Купил.

Не знаю, почему именно это — на фоне всего остального, по правде, куда более странного, — казалось мне таким невероятным.

Я торопливо завозилась, перекинула ноги через край саркофага, кое-как, отталкиваясь руками, выбралась из него. Помялась босыми ногами по мраморным плитам пола, неожиданно не ощутив холода.

Подошла к Дезире, обняла его за талию, ткнулась носом в рубашку.

Он пах дождём и стиральным порошком, — и собой, конечно. Змея довольно сощурилась, и мы с ней дышали вместе, пропитываясь нежностью и покоем.

Дезире стоял столбом и, похоже, вертел внутри много очень плохих сердитых слов, которые он хотел выплеснуть мне на голову. Но потом — и минуты не прошло — шумно вздохнул, обхватил меня руками и выдохнул в макушку:

— Никогда больше так не делай. Слышишь? Никогда.

— Больше и не получится, — неловко пошутила я.

— Олта.

— Хорошо, — я успокаивающе погладила его по плечу. — Я не буду. Я… всё будет хорошо теперь, да? Или ты не хотел на самом деле назвать своей хме именно меня?

Он аккуратно взял меня за плечи и легонько встряхнул:

— Я люблю тебя.

Я привстала на цыпочки, чмокнула его в подбородок, а потом сказала лукаво:

— Видишь? Значит, всё хорошо.

__________

Дорогие читатели! История Олты и Дезире подходит к концу, — остался только эпилог. Это последний, третий роман цикла; также медленно пишется сборник рассказов по этому миру.

А пока буду рада видеть вас в своей новой книге. она называется "Погода нелётная" и уже выложена на моей странице

p.s.

— Всё плохо, — безапелляционно говорит Дезире и отбрасывает бумаги. Листы рассыпаются по столику, а один даже улетает вниз и теряется среди багажа. — Это никуда не годится!

— Нельзя так говорить, — увещеваю я, украдкой заглядывая в телеграмму и внутренне содрогаясь. — Надо составить какую-то конструктивную…

— Ты видела это вообще?

К сожалению, я видела. К ещё большему сожалению, я всё ещё — и это после трёх с лишним лет — очень плоха во всех этих финансовых делах, и страшные сокращения и столбики с процентами расшифровываю по большей часть по выражению лица Дезире. Если он хмурится, значит, дела идут не очень; если вот так трёт пальцами переносицу, значит, они идут даже ещё немножко похуже.

— Это хорошее предложение, — спокойно возражает Юта, глядящая на нас жёлтыми глазами из небольшой куклы, которую мы специально возим с собой для этих целей. — Годовой процент…