Чёрный полдень

Я нахмурилась и вдруг вспомнила: в меня ведь стреляли. Я должна была умереть. Это что же, получается, меня откачали? И положили в… это что, саркофаг?

Я схватилась за грудь. На голубом ситце цвело огромное бурое пятно, почти чёрное в центре и грязно-багровое по краям. Но больно не было, и, как я не щупала, я не могла найти раны.

Я накинула жилет на плечи и запахнула его на груди.

— Что… что случилось?

— О! Чего только не случилось. Тебе откуда рассказывать? Ты что-нибудь помнишь вообще?

— Выстрел, — хрипло сказала я и закашлялась. В горле было сухо. — Чернокнижники. Жертвоприношение…

— Чёрный полдень, — деловито кивнула Става. — Век бы такого больше не видывать! Короче, я же говорила, у нас украли свидетельницу. И я сразу поняла: не к добру, принесут её в жертву, будет полный отвал всего. Потом ещё и вы куда-то делись со всеми своими новостями! Потом… в общем, мы пахали двое суток без остановок, чтобы ты знала. Нашли под университетом столько ходов, как будто строил эту дрянь сумасшедший крот. И когда ты тюкнула по булавочкам, мы были уже вообще-то очень близко!

Булавочки, вспомнила я. Да, у меня были какие-то булавочки. И когда я взяла за руку свою смерть, я…

Получается, она тоже не снилась мне? Но как же тогда?..

— Так вот, мы сразу же нацелились! Бабах, тарарам! Пылюка до самой ректорской башни! Заходим — а тут картина маслом, ты лежишь вся дохлая, этот стоит на коленях белее белого, а вокруг художественно раскиданы чернокнижники, некоторые ещё слегка дымятся. Я думала, он их реально всех кокнул, веришь?

Я сглотнула и кивнула.

— Оказалось вот что, — деловито продожала Става. — Эти умники открыли Бездну, хотели каких-то преференций, не важно, терпеть не могу политику, я говорила? Так вот, они нарисовали ритуальных узоров, свели в жертвенную гробницу колдунью, стояли тут молились, уже и вода чёрная полилась. А потом у них всё пошло не так. Сначала колдунья эта там внутри что-то такое сделала, чтобы у них ничего не вышло, а потом ещё и вы свалились из ниоткуда. И когда тебя подстрелили, лунный кааак жахнул! Они все отключились и валялись так, пока мы всё обыскивали. У меня всё ещё полная больница этих уродов.

— То есть он не убил… никого? Дезире?

— Никого, — согласилась Става.

— У него получилось!

Она пожала плечами и кивнула, а потом продолжила:

— Вообще, всё очень позитивно закончилось. Город устоял, никто не умер. Только вот колдунья… она, похоже, от ритуала помутилась. Её увезли на острова, но там всё грустно.

— Она будет в порядке, — вдруг вспомнила я. — Она получит силу Усекновителя. Научится слышать Бездну, и…

— Ну, пока она её слышит и едет крышей, — с сомнением цокнула Става.

— Наверное, это непросто, — я постаралась улыбнуться. — Это же Бездна. И всё такое.

Какое-то время мы молчали. Става пытливо разглядывала меня, а я раздумывала, как себя чувствую и не пора ли уже вылезать из этой мраморной коробки.

— Что это за место вообще?

— Это саркофаг Амриса Нгье, — заявила Става с такой гордостью, как будто сама его сделала. — Офигенная историческая ценность, между прочим. Его столько лет искали! Мы когда вошли, от этого твоего лунного вдруг отвалились крылья, и меч исчез. Тогда он схватил тебя и понёсся сюда, как по карте. Начертил своих знаков…

— А где он сейчас? — тихо спросила я.

— Дезире-то? Ты будешь смеяться.

Я устало прикрыла глаза, и Става сжалилась:

— Покупает экскаватор.

— Чего?!

— Он бормотал что-то про куколок, которых ему надо выкопать. Потом задумался, что-то считал про глубину. Потом сказал, что ему нужен экскаватор.

Я не знала, что на это сказать. Экскаватор? Какой к морочкам экскаватор? Что за глупости вообще?..

Да и где их продают — экскаваторы? Я жила раньше в мире, в котором экскаваторы бывали разве что у каких-нибудь важных и серьёзных контор, не продавались кому попало и, не исключено, самозарождались сами собой.

Впрочем, нельзя не признать: это было очень похоже на Дезире.

— Не дуйся, — серьёзно сказала Става. — Мы не знали, когда точно ты проснёшься. Обычно лунному требуется от трёх до пятнадцати дней, чтобы сформироваться. И ты мягко скажем не торопилась! Я отправила ему весточку, он примчится совсем скоро.

— Но ты-то здесь, — хмуро возразила я, не сумев сдержать обиды. Я тут почти умерла, а он даже не посчитал нужным сидеть у моей постели!

— Не обольщайся. У меня тут место преступления, вообще-то. Я здесь работаю, чтобы ты знала.

И она помахала у меня перед носом своим дурацким блокнотом в цветочек, а потом встряхнула массивной сумкой, в которой что-то загадочно грохнуло.

— К тому же, — жизнерадостно продолжала Става, — у тебя куча других посетителей. Некоторые даже с дарами! Трёхглазая толстуха принесла саван, но её уже выгнали. Лунная госпожа Леменкьяри спросила, желаешь ли ты печенья. Раэ-Шивин передала, что Ллинорис недовольна, а её друза осыпается, и теперь в хрустальном дворце заседают всякие важные дяди, которые рассуждают о судьбах вселенной. Ещё пришла Юта, проводить по её выражению «вводный курс», но потом решила делегировать мне эту важную миссию, потому что никто не будет править из-за тебя расписание пересдач, а ещё надо подписать дипло…

— Вводный курс?.. — я определённо не успевала за её мыслью.

Става закатила глаза:

— Ну, о том, как быть хорошей лунной.

Лунной, повторила я про себя. Лунной.

Я ведь пожелала для Дезире свободы. И если он перестал быть Усекновителем, он должен был стать обычным лунным.

А у детей Луны бывают хме.

Тебе не нужно беспокоиться, — сказала когда-то моему отцу оракул, которая попросила за своё гадание освежёваную свиную тушу и четыре высушенных пятачка, — я вижу твою дочь рядом с мужчиной. Я вижу её связанной с ним узами крепче самой смерти.

Что же: оракул, как известно, не ошибается.

Става тем временем картинным жестом поправила на носу несуществующие очки и принялась учительским тоном рассказывать.

ii.

Колдуны и двоедушники любят спорить, кто из нас ближе к старым, исконным временам, когда люди только-только бежали из старого мира, в котором нас жгли и гнали с севера на юг и с юга на север. Колдуны любят задирать нос и говорить, будто это мы оставили память предков, когда стали брататься с пришлыми призраками; но, по правде, не они ли до того пустили в кровь саму Тьму?

Всё это было давно, очень давно, и теперь не разобрать уже, кто был прав, и отчего всё так вышло. Мы пришли из старого мира в этот, и здесь была один только голый, мёртвый камень, и больше ничего не было. Тогда мы научились слышать изначальный язык, тогда мы научились плести из своей крови и своего дыхания чары, тогда мы обрели своё могущество и построили тот мир, который и есть у нас сегодня.

Мы меняли его, — и менялись сами, конечно.

Мы — продукт всего того, что с нами случилось; мы воспитаны знанием о том, кем мы должны быть; вместе с тем мы — это, по счастью, ещё и просто мы.

Здесь Става поморщилась, как будто у неё заболели зубы, а я нахмурилась. Истории о старых временах я знала другие, — в чём-то похоже, может быть, но другие, — но на то она, в конце концов, и незапамятная древность, чтобы ничего о ней не было известно наверняка.

В чём все эти пересказы сходились, так это в том, что наш мир соткан из катастроф. Череда ужасных, чудовищных событий — и вместе с тем колоссальных изменений и огромных неотменяемых решений, после которых одни законы сменялись совсем другими.

Колдуны придумали себе Рода, острова и море, полное чудовищ, а ещё живущий в крови Долг и вечную кару за то, что ты ему не следуешь. Двоедушники создали Долгую Ночь, и Охоту, и парность, и то, что судьбу можно поймать за хвост, а потом всего лишь ей следовать.

А лунные… что же до лунных, мы привыкли думать, что они были раньше, древнее. И в каком-то смысле, конечно, в этом была правда. Потому что первые из них были не больше и не меньше — голосами предков, призванными из Тьмы.