Страница 15 из 17
— Вы чудовище! — девушка рассмеялась. А фотокор щелкнул фотыком.
— Вот этого не надо, — сказал Сява.
Конечно — три бабки, три шпанюка. Давно кто-то рассказывал, что ходили в парке бабки-оборотни, а еще мертвец из земли палец вот так выставлял с ногтем — чтобы велосипедные шины лопались. Старая история.
— У меня есть предложение, — Сява сглотнул слюну и повторил: — У меня есть предложение. Девушка остается тут заложницей, а ты, — ткнул пальцем в сторону фотокора, — Сбегай в «Детский мир» и купи мне новые струны!
— А на! — фотокор ударил фотыком Сяву в лоб! Сява ладони туда прижал, наверное кровь пошла. Отступает и ноет с перепадами:
— А-а-а-а.
— Бежим! — кричит фотокор журналистке. А той кажется, что она смотрит сейчас кино. Сява руки отнимает — по лицу кровища, а сам улыбается.
— Хэви метал пэр!
Фотокор так быстро бежит по траве, что ободками ботинков её срезает. И бешено крутится в голове — что за пэр такой, что за пэр? И где журналистка Лена? А вот она на дерево лезет, а внизу Сява, ствол трясет и пинает. Надо вернуться и защитить.
Вызвать милицию! По мобилке не приедут. Конечно, в каждом лесу стоит таксофон для экстренных случаев, если кто шампур проглотит или один охотник попадет другому в глаз. Покуда фотокор стоял и думал, рядом Сява возник. Отличная погода, не правда ли? Что вы сейчас читаете? О, Томас Лав Пикок, забытое нынче имя. Получи гитарой по голове! Получи гитарой по голове!
И осаживается фотокор, расставив руки. Ничего не видит, горячее застлало глаза. Слова за ухом:
— Можно было всё решить по-хорошему.
Злобно. И падает лицом вниз.
Журналистки уже нет на дереве. Беги, зови! Пусть приходят, пусть берут. Опишу гитарой круг, сокрушатся челюсти! Круши ребра и плечи! Гуди кость!
Скачет — Сява, гитару за собой тащит, по сучьям по траве, по сучьям по траве, бороздя хвою. Налипают на деку хвоинки. Даешь струны из Детского мира!
Надо идти самому. По светлым улицам, там где мир цивилизованных людей, которые ходят в галстуках и надевают трусы навыворот совершенно случайно. Посещают парикмахерские и платят за то, что отдают лишний вес. Больше мыслей об асфальт. Потеряем пирожок.
Иностранного гостя из себя изобразить. Американский рокер, приехал в Киев, решил погулять по городу без охраны. Эксцентрик и дебошир. Бунтарь.
Прошел как в бреду от леса дворами через спальный район, перебрел сквозь торговые ряды и базарную толчею. Гитара в руках, походка — американо. Сплевывает, жвачку воображаемую жует. Глядит по сторонам, одобрительно качает головой:
— Оу ес. Ес.
Раскладка с газетами.
— Дайте мне свеженькую, дайте мне мягенькую!
Через рельсы трамвайные да на улицу Юности. Полегчало, народу поменьше. Останавливает двух мужичков:
— Экскьюз ме, — и улыбается, — Ду ю спик инглиш?
— Пошли отсюда, — один мужичок тащит другого. Сява рядом на полусогнутых семенит и допытывается:
— Хау кэн я вент ту зэ Детский мииир? Плиз хэлп ми!
Двое уходят. Смело шагаем дальше. Одностороннее движение. Сегодня — день пешехода. Сява идет прямо посередке проезжей части. На него прет маршрутка. Желтая, в кабине четки на зеркальце мотаются, а водитель лютый. Бибикает! У себя дома бибикай! День пешехода, понял, ты, бык?
Ну вылезай-вылезай. Ты чего рукавчики засучиваешь, свитерок свой мнешь? На, на! Водитель лезет под микроавтобус, а Сява обрушивает гитарой удар за ударом на капот — вмятины, на стекло — сеть, потом дырка, на бока — вмятины. Водитель из-под днища орет — вызовите милицию, а Сява, декой гитары вбивает справедливость:
— Они! Тебя! Самого! Посадят! Ты талончики не даешь!
Хэви метал пэр. Колонна машин за маршруткой встала. Сигналят. Несколько водителей вышли из автомобилей, советуются кучкой, на Сяву озабоченно взгляды бросают. Они им кричит издевательски:
— Дяденьки! Давайте все сюда! На рок-концерт!
И гитарой искру из асфальта иссекает.
— Я — анарх!
— Говнарх! — к нему бежит, пригнувшись, мужчина-бык в кепке. Кулаки сжал, челюсти сжал. Сява его остановил. Проломил ему голову!
Струн — нету. Порвались у музыканта струны. Не поет природа, нет у ней поэта. Умолкли птицы — некому играть, аккомпанировать. Без творческой личности тишина. Сява натужился и попытался телепортироваться. Оказаться где-нибудь на Подоле, хотя бы у памятника Сковороды, там часто на мраморном постаменте сидят неформалы. Сява соберет вокруг себя кучку и скажет милостиво:
— Я бы сыграл, но у меня порвались струны.
Сразу к нему протянутся пять рук с пакетами струн. Нет, будет иначе. Один неформал скажет:
— Бери мои. Сейчас со своей гитары сниму.
Или пошлют гонца на Андреевский спуск, к какому-то хиппану, что там сидит играет растаманские мелодии. И молва, молва — рокер Сява с Дарницы дает импровизированный концерт, почти квартирник, только на открытом воздухе. Репертуар самый безбашенный.
Сейчас самое время, чтобы тут, на залитой кровью улице Юности, появился профессор, подростковый психолог, ведущий смелого эксперимента, и сказал громко и твердо:
— Этот парень необычный, у него буйная фантазия. Я собираю группу таких уникумов, чтобы открыть у них паранормальные способности с помощью специальных методик. Подростки-паранормалы полетят в космос. Первый полет на Марс — за ними. Я в это верю.
Конечно, из маршрутки вылезет его вечный оппонент, ученый, тоже профессор Иван Кашимский. Нет, даже академик.
— На Марс первыми полетят обезьяны!
Глава 16
Битва
Конечно, так и будет. Профессор с мировым именем вступится за своего любимого ученика. Чуча сейчас возьмет такси и приедет. Седой, суровый, начнет стучать палкой об пол:
— Я требую пояснений! На каких основаниях вы поместили сюда Николая Павловича? Разве вам неизвестно, что человеку, который трудится над диссертацией, нельзя нервничать? Так вы заботитесь о будущем науке, о её лучших кадрах?
Конечно, психиатры станут говорить, что Николай больной на всю голову, и что он враль, и что возможно опасен для общества, но Чуча только улыбнется с удивлением:
— Он? Да это милейший человек, мухи не обидит! Как-то идем с ним по улице. Трасса, оживленное движение. Автомобили снуют, снуют! Вдруг Николай Павлович срывается с места и бежит в гущу машин, вытянув руку, вот так! Что-то подхватывает, возвращается. Я глаза зажмурил, боюсь открывать — машины мимо него как торпеды, одна, другая, и ветер от них! Возвращается Николай Павлович, показывает мне ягодку крыжовника. Вот, дескать, живое! Не допустил, чтобы кто-то на него наехал. А вы говорите, опасен. Это же святой человек!
— Я не свят, — скажет Николай, — погодите, я не свят. Я просто стараюсь, как это говорится, жить по совести.
Вспомнится всуе и как Савченко был председателем жилищного кооператива, как превращал дом в образцовый, а когда пришли холода, однако отопление еще не включили, однажды вечером лично обходил все квартиры с коробкой свечей, звонил в двери и предлагал идти в подвал обогревать этими свечами трубы. Тепло — от сердца к сердцу.
Диссертация Савченко, «О распределении газов в организме». Сжатый воздух способен творить чудеса. Органическая пневматика. Перенаправление естественных газов в мышцы с целью их усиления. Новое слово в науке! И в медицине.
— Я сам медик, — сказал Николай.
Напротив него человек в спортивном костюме. Засунул в уши пальцы и губами шевелит. Не слышать. Попал в дурдом из-за громкого тиканья будильника. Тик! тик! тик!
Николай махнул перед ним рукой. Человек моргнул, но руки не опустил. Николай придвинулся и отчетливо, чтобы собеседник видел губы, произнес:
— Не хотите поговорить?
Хлопнула дверь, прошел здоровенный, низкий санитар в белом. Николай сказал, чтобы все слышали:
— Сюда уже едет профессор Чуча! Это ваши последние часы, сотруднички!
И вдруг понял, что времени не будет, время не течет, пока этот сумасшедший напротив держит пальцы в ушах. На нем течение времени завязано. Схватил того за руки, силился отнять. Крик! Набежали! Укололи! Ох потолок на меня падает!