Страница 14 из 17
Профессор Михульский на тропе войны. Распахивает дверь, входит. Большой, шире санитаров, что рядом с ним. Проверяет отделение. Борис Иванович привстает немного, чтобы не выглядело подобострастием. Но и дань уважения.
— Новый гость нашего учреждения? — спрашивает профессор, — Буйный?
Это он к Николаю. Тот смеется:
— Буйный… Если не кормить.
Профессор — к доктору:
— Он же совершенно нормальный, зачем вы его задерживаете? Где его история болезни?
Борис Иванович протягивает:
— Вот. Хронический клиент.
— Так. Как он к нам попал?
— Драка где-то. Потом сопротивлялся санитарам, сломал одному нос.
— Ой, я не знал! — протянул Николай и свел брови, — Машина дернулась, я не удержался и головой в него ударился. Так что, нос таки сломан?
Профессор почесал свой нос:
— Да, история неприятная, но это больше, мне кажется, хулиганство.
Борис Иванович вспылил:
— Он сейчас просто придуривается нормальным!
— Что значит «придуривается»? Это непрофессионально, — сурово сказал Михульский. В это время Николай, глядя вперед, в самое сердце правды, процедил:
— Коррупция.
— Где? — спросил профессор.
— Не далее как десять минут назад вот этот, — указал на Бориса Ивановича, — с позволения сказать, лекарь человеческих душ, забыл про самую святую в своей жизни клятву, клятву Гиппократа, и вымогал у меня взятку.
Борис Иванович рассмеялся, но профессор возразил:
— Чему вы собственно смеетесь? Может быть, я должен прислушаться к словам этого человека… Простите, — повернулся к Николаю, — как вас по-батюшке?
Николай вздохнул, положил руки на стол:
— Ну что, пожалуй я открою карты. Майор милиции Гумский, Иван Ильич, отдел по борьбе с наркотиками.
— Вот как?! — Борис Иванович поднял брови.
— Здесь, — Николай усилил голос, — в этой больнице, мною расследуется схема оборота наркотических веществ в большом масштабе. Схема включает в себя выписывание психотропных средств больным, вступившим в преступный сговор с Борисом Ивановичем, да, с вами, и не улыбайтесь, с последующей передачей этих средств больными дальше по цепочке распространения. Я ничего не упустил, Борис Иванович?
— Вы забыли упомянуть, что я использую катапульту для переброса пакетов с наркотиками с территории больницы наружу, прямо на Куреневский базар.
— А знаете, — сказал Михульский, — я с нашим гостем согласен. Мне совсем не смешно, Борис Иванович. Вы дурачка валяете, а дела совершенно серьезные.
— Пусть покажет удостоверение.
Николай возразил:
— Ну кто же ходит с удостоверением на задание под прикрытием? Если хотите проверить, я могу позвонить в особый отдел, назвать кодовое слово, и только тогда вам подтвердят мою личность, по телефону.
— Мы не настолько наивны… — начала доктор, но профессор перебил его:
— Давайте, звоните, пожалуйста, — и поставил телефон перед Николаем. Тот набрал пальцем на круге случайный номер. На том конце провода сняли трубку и уютный мужской голос представился:
— Профессор Тимофей Евгеньевич Чуча.
Главка,
когда наконец пришла весна
Сява, и скрипят сосны, и утром на траве роса холодная, можно лизать и не будешь жаждой томим. Сладка роса! На стыке марта и апреля. Что для сибиряков связан с холодом, снегом еще, а в Киеве в апреле обычно тепло — не то, чтобы очень, но зелень появляется, самая вдохновенья пора. Земля дышит синим небом!
На рассвете, чуть не в темноте, Сява бродил по лесу, доходил до его края, до улицы, и вглядывался в дома на противоположной стороне. Где желтые окна — там люди не спят, готовятся, наверное, идти на работу. Пьют чай или даже завтракают. У Сявы неприятно сводило в животе и хотелось сочинять песни.
На пустыре, что примыкал к лесу, поселились собаки. Разных цветов и штук. Сяву они не трогали, Сява на них не лаял. Утренний обход у Сявы каждый день проходил мимо них.
Один раз Сява заметил, что дорогу переходит человек. Мужчина такой аккуратно одетый, так к любовнице ходят. Свитерок, курточка, стрижечка. Победоносная улыбка. Держит в руках бумажный пакет. До собак не дошел, а пошуршал чем-то в кармане да кинул им из пакета нечто, постоял и вернулся на другую сторону. Сява подумал — ага, кормит! Не успели еще собаки подбежать — Сява собрал с земли несколько сарделек — кажется, еще теплых — показал заворчавшим собакам дули, и скрылся в лесу.
Сел на бревно, первую сардельку сшамал. Вторую не успел — и полз, и полз по хвое, по битым стеклам, по шишкам перекатным, рыгая и делая в штаны. Пылал разум черными стенами. Кто был, как помнил, откуда взялся? В черной воронке звали голоса. Закусил язык и наполнился рот соленой кровью.
Землю скрёб! Ногами суча… В черноте дО ночи, с ночи пришел Сява в особую силу, когда подвластно останавливать ветер. Утречка дождался, к стае пошел, а там вчерашний холеный мужчина явился, посмотреть, как обстоят смертельные дела.
Сява вышел к нему не таясь, волоча за гриф гитару. Был он грязен и бледен, ожившему мертвецу подобен. Незнакомец решил, что Сява мимо пройдет, а Сява мимо не прошел. И потом машины по крови на асфальте ездили, а тела не было — загадка для мрачных.
Глава 15
В Детский мир за струнами
К маю все струны вышли. Порвались, натягиваясь на горло. Майские праздники, в лесу будет много людей. Сява добровольный санитар леса. Видели плакаты — не жечь костры и берегите лес? Сява следит за порядком.
Надо в «Детский мир» за новым набором струн. Конечно же стальные. Если б зима задержалась и улицы были покрыты льдом, Сява бы надел коньки — а были, сняты с одного дяди, который катался на лесном озере Алмазном — он бы, Сява, по прямой как конькобежец прогнал бы от леса вдоль линии метро и до «Детского мира».
Но жарко, льда нет. Сява ходит в пуховике, потому что не знает, какой сейчас месяц. Отец давно не появлялся, некому сказать. Даже жрачку не оставляет. Питается Сява травой и кореньями. В школе учили, что древние люди занимались собирательством. Батарейки для радио кончились. Наверное таки май — май после того, как отмечают Пасху, а Сява видел, как однажды люди с утра ходили по широкой тропе в храм на краю леса, с корзинами, святить куличи и еду. Сява напал на одно такое семейство, уложил по ногам гитарой, забрал корзину и убежал. В тот день он повторил это трижды и обеспечил себя едой на всю неделю.
Значит, скоро май. Но пока не знаешь точно, нет смысла одеваться легко. Вдруг надвинется циклон. Северные воздушные массы и всё такое. И ходи мерзни! А так ты в пуховике защищен надежно. Пар костей не ломит.
Заросший и вонючий, Сява встретил в лесу журналистов. Двое, парень с дорогим фотоаппаратом-зеркалкой и девушка с диктофоном. Рыжая, но вовсе без веснушек и этих внешних черт ящерицы — значит, крашеная! Редакционное задание — сделать репортаж про лес, за которым такая дурная слава. Желательно интервью с представителями местного населения. Сява слонялся по главной тропе и смотрел на солнце через ветки. Вот журналисты его увидели и спросили:
— Здравствуйте! Можно с вами поговорить?
— Конечно.
— Вы местный? Вы тут живете, вы бомж?
— Я бард, а не бомж. Я удалился в лес искать вдохновения. Урбанистические пейзажи нашего города убивают во мне творчество. Только наедине с природой я могу творить.
— Оу, — сказала девушка. А фотокор ей шепнул: «Это дауншифтер! Давай сделаем о нем статью!».
— Скажите, — обратилась к Сяве журналистка, — А вы можете нам что-нибудь сыграть?
— Я оставил гитару… Дома. В землянке.
— А в гости не хотите нас пригласить? Нас интересует ваш быт, как вы живете, можно сказать — выживаете один в лесу. Ведь же один?
— Нет, нас целая группа. Киевское общество бардов «Лесовики». У нас в землянке вам не понравится. Пахнет гнилой картошкой. Это от наших носков.