Восстание

Через два часа Таллер уже подгонял машину к лесному домику. Херфурт ждал его с нетерпением и нисколько не удивился, увидев Таллера в машине.

— Прибыл, господин унтер-офицер! — доложил спокойно Таллер. — Все, что требовалось, нашел: женщину по имени Лисса и магазин Кремера. В лавке этого купчишки воняет мылом и валерьянкой. Обошлось без перестрелки. Всего несколько царапин на кузове машины, но она все равно не новая. У Кремера вместо садовой изгороди образовалась куча дров, потому что он не выдал мне сначала всего того, что я просил. Вот и пришлось наехать на забор. После этого он раскошелился. Да, и еще: я ему, господин унтер-офицер, забыл заплатить.

— Грабежи в немецком вермахте караются смертной казнью! И только смертной казнью! — громко сказал Херфурт, чтобы слышали остальные солдаты, толпившиеся возле машины.

— Но мы уже не относимся больше к немецкому вермахту, господин унтер-офицер. Мы входим в состав боевой группы Херфурта, а здесь грабителям не предусмотрена смертная казнь.

Они направились к машине. Херфурт подал при этом знак солдатам. Подойдя к машине, Херфурт с довольным видом облокотился на капот и уставился на Таллера.

— Ящик оберхауерского коньяка! — отчитывался Таллер.

Два солдата подхватили ящик с двадцатью бутылками и вытащили его из машины.

— Ящик печенья и — в качестве добавки к нему — полбочонка сливочного масла, так как печенье было произведено в Тульзнице уже в годы войны и употребляется только со сливочным маслом. А этот Кремер пытался всучить мне вместо сливочного масла жидкое мыло. Я, конечно, жидкое мыло не взял. Я же знаю: сливочное масло — это тебе не жидкое мыло. Кремер думал обхитрить меня!

Херфурт снял крышку, запустил в бочонок палец а попробовал содержимое.

— Идиот, это же жидкое мыло! — закричал он и, схватив бочонок, бросил его в стену дома. Бочонок затрещал, из образовавшихся щелей потекло мыло.

— Граммофон, — как ни в чем не бывало продолжал докладывать Таллер, уже забыв про историю с мылом.

Херфурт перебил его:

— Ты лучше скажи, что творится в долине? Что ты видел в деревне? Как в Вальденберге?

— Да вроде бы все спокойно, — ответил Таллер. — Правда, люди живут в страхе. Боятся как прихода русских, так и американцев. В деревне осталось двое нацистов. В былые времена они задавали тон. Когда-то их боялись. Все в деревне хорошо помнят, как их заставляли вывешивать в своем окне флаг в знак преданности фюреру. Теперь люди не хотят повторения этого. Они избрали себе нового бургомистра. Его в деревне все знают и уважают. Он был помощником кузнеца в сельской кузнице. Все думают, что он сможет защитить их как от русских, так и от американцев. Он всегда был против нацистов. Он не вывесил флага даже тогда, когда наш главнокомандующий сыграл в ящик. Дом помощника кузнеца был в то время в деревне единственным домом без флага. Распоряжения его выполняются, люди его слушаются…

Херфурт поджал губы. О чем он думал, разгадать было трудно. Ясно было одно: он что-то замышлял.

— Мы возьмем деревню Гориц! — вдруг сказал он. — И в самое ближайшее время! Может, завтра. Хватит нам скитаться по лесам. Нам нужна еще будет эта дорога у подножия горы.

— Но в Горице нам несдобровать, Херфурт! — пытался отговорить его Таллер. — Это же деревня сумасшедших патриотов. Там мы никогда не могли знать, из какого окна раздадутся первые выстрелы, но наверняка знали, что они раздадутся. Я думаю, мы слишком многим рискуем. Нам лучше время от времени просто посматривать за порядком в Горице. Может, и…

— Что?

— Да ничего. Я вижу, что ты не в духе.

Унтер-офицер пожал плечами.

— Я хочу домой! — неожиданно начал Таллер. — Хватит! Я сыт. Я слишком долго не был дома. Я даже не знаю, цел ли мой дом или он превратился в груду развалин. Если его нет, тогда так и быть, даешь Гориц! Но только… Я хотел бы в конце концов какой-то определенности. Чтобы твердо знать, куда податься. Здесь же я этого не знаю. Да и у кого здесь узнаешь это? Ты сам мне не можешь сказать этого. Даже если б ты знал, ты все равно не сказал бы мне этого!

— У меня нет дома, где я смог бы жить, — вставил Херфурт.

— А в Вальденберге? Ведь нацистский зверь наверняка где-то загнулся.

— Нет! — буркнул Херфурт, больше имея в виду дом, нежели самого Готенбодта.

— А чего, господин унтер-офицер, ты хочешь добиться такой жизнью? Ведь не будет же она вечной? В конце концов нужны какие-то шансы и тебе, и нам! Выведи нас отсюда!

— Таллер! — угрожающе прикрикнул Херфурт. — Ведь я могу и скалиться. Не играй на моем добродушии!

Таллер почувствовал неуверенность в голосе Херфурта. Да и выглядел унтер-офицер как-то не так, как раньше: согнулся, плечи его обвисли. Он постарел, лицо покрылось морщинами. Слышно было, как он тяжело дышал. Да и взгляд у него стал каким-то странным. Он то останавливался на Таллере, то блуждал где-то по небу, то скользил по вершинам сосен. Чувствовалось, что Херфурт устал, но тем не менее не хотел сознаваться в этом. Лисса к нему не пришла. Кажется, и все остальное тоже потеряно.

Таллер вошел в дом. Возле кухни он увидел Элизабет Шернер и преградил ей дорогу. Она попыталась пройти стороной, но Таллер схватил ее за руки. Элизабет резким движением вывернулась, но Таллер схватил ее снова.

— Только тихо! — пригрозил он ей.

— Не думала, что вы стали такими бандитами! — упрекнула она его.

Таллер прижал ее еще сильнее. Она тяжело дышала, но он все равно не отпускал ее. Завязалась борьба. У Таллера, конечно, хватило сил, чтобы не дать вырваться женщине. Он обхватил ее и крепче прижал к себе. Она уже открыла было рот, чтобы закричать, но он крепко прикрыл его своей ладонью. Сопротивление ее ослабевало. И вдруг перед ними появился Херфурт.

— Смотри-ка, смотри-ка, Таллер! — удивился он.

Таллер отпустил женщину, но она, как ни странно, не убежала. Они так и продолжали стоять напротив друг друга, будто это было для них делом вполне естественным и привычным.

— Господин унтер-офицер! — начал было Таллер, но Херфурт громко захохотал.

Элизабет Шернер хотела было уйти, но Таллер вновь схватил ее за руку. Женщина застонала, но он все равно ее не отпускал. Ему было безразлично, что подумает о нем Херфурт. Таллера осенила идея, она казалась ему весьма заманчивой, и к тому же он уже сделал шаг к ее осуществлению. Отступать было нельзя.

— Я отдаю ее тебе, — снисходительно произнес Херфурт. — Можешь поразвлекаться с этой самкой, которая пожалела для нас поросенка. Сгиньте прочь!

— Куда?

— Да хоть в сарай!

Таллер резко повернулся и вновь обхватил Элизабет Шернер. Он затащил ее в небольшую комнатушку, где у окна вел наблюдение солдат. Таллер быстренько выпроводил солдата и запер дверь. Элизабет стояла у окна, скрестив руки на груди. Она уже успокоилась.

— Сегодня ночью я смоюсь, — начал Таллер. — Раздобудьте для меня брюки и пиджак! Если найдется, и рубашку.

Из переулка Тепфергассе Раубольд свернул на Бергштрассе. Он шел к дому Хайнике. Многочасовая ходьба по неровной и скользкой булыжной мостовой вконец изнурила его. Ноги гудели. У какой-то садовой изгороди, столбы которой по форме напоминали стрелы, он остановился передохнуть. Прислонившись к изгороди, ощутил на затылке прохладу влажного металлического столба.

Утреннее солнце поднялось уже высоко. В отличие от однообразного переулка, по которому только что шел Раубольд, эта улочка почти сплошь состояла из домов балочного типа, и это ее несколько оживляло. Дул свежий ветерок. Раубольд взглянул в сторону дома Хайнике, от которого его отделяла какая-нибудь сотня шагов. С досады Раубольд даже хлопнул себя ладонью по лбу, с языка невольно сорвалось ругательство. Ведь надо же было пробродить всю ночь напролет, исколесить все эти улицы и переулки, не раз спотыкаясь о булыжники. И все только затем, чтобы сейчас со страхом отметить, что на смену ночи приходит день, а сделано так мало! Он был вне себя от злости. Раубольд никак не мог простить себе бесплановости своего ночного похождения. Ведь, кажется, чего проще: сделай сначала то, что должно быть сделано прежде всего. А радоваться только тому, что тебе поручили найти старых друзей, и в то же время ничего не сделать для этого — дело нехитрое! Раубольд постоял еще несколько минут, проклиная себя за свою бестолковость, но в то же время в душе был рад, что хоть сейчас-то вспомнил о Бергхольце.