Афоризмы

Прежде всего кое-что против современного способа изложения астрономии: поистине, дело заходит слишком далеко! Спрашивается, так ли уже важно, если какой-то пункт на карте определен на четверть мили неверно? Боже правый! А на сколько градусов отклоняются от истины наши государственные учреждения? И сколько следует еще исправить в тех городах, географическое положение которых на карте давно исправлено? Как дорого обходятся обсерватории! А насколько больше пользы принесла бы при тех же расходах школа!

Ca ira, ca-ira, Каир[70].

Утверждают, что во всей стране за последние 500 лет никто не умер от радости.

Те, что желают муштровать подданных, хотят заставить вращаться вокруг земли неподвижные звезды только для того, чтобы земля находилась в покое.

Если бы браки могли способствовать установлению мира, то великим мира сего следовало бы разрешить многоженство.

Мы, божьей немилостью, поденщики, крепостные, негры, барщинники и прочая и прочая.

Титул: королевский придворный громоотвод.

Более острый сократический метод, — я имею в виду пытку.

Кто желает увидеть красавцев-разбойников, вылощенных обманщиков, очаровательных притеснителей сирот, вовсе не должен искать их на большой дороге и в деревенских тюрьмах. Пусть пойдет туда, где едят на серебре.

Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы с полным основанием творить несправедливость, нужно основательно изучить право.

Я хотел бы когда-нибудь написать историю человеческой живодерни. Я полагаю, что мало искусств в мире столь рано достигли полного совершенства, как именно это, и ни одно из них не является столь распространенным.

Философия. Наука

…Будь внимательным, не воспринимай ничего бесплодно, соизмеряй и сравнивай — в этом основной закон философии.

Искусная уловка принимать незначительные отклонения от истины за самую истину (что является сутью дифференциального исчисления) лежит также в основе и наших остроумных мыслей: ведь целое рухнуло бы, если бы мы подошли к этим отклонениям с философской строгостью.

Величайшие дела в мире совершаются через другие, которые мы считаем ничтожными, через малые причины, не замечаемые нами, но в конце концов накапливающиеся.

Что это за неведомые законы и пути, благодаря которым природа изменяет инстинкты в одном и том же животном и заставляет его забывать о прежних? Цыпленок забирается йод наседку. В конце концов он сам становится наседкой и уже никуда не забирается, а укрывает других. У всех животных внешнее состояние их тела и изменение их органов чувств всегда является функцией их действий и способа существования. Это относится также и к человеку; но в то время, как одна из переменных величин возрастает, другая может убывать, и наоборот.

Довод против материалистов, выдвинутый господином Унцером[71] во «Враче» (т. VI, стр. 148), взят из области изменений нашего тела и действительно не лишен значения.

Ясно, что составные части нашего тела, изменяясь с возрастом, это уже не мы, как могла бы выразиться, передавая свое состояние, унаследованная нами новая душа. Можно, конечно, возразить, что эти изменения происходят постепенно, и ведь существуют и сегодня, благодаря преемственности, те же вещи, которые возникли еще в начале мира, хотя каждые 80 лет он становился иным. Так мог бы ответить Ламетри. Другой довод, который считает весьма важным Фонтенель[72], достоин такого же внимания: поразительное воздействие мысли на тело необъяснимо, если предполагать, что мысль действует только по законам механики. Действительно, человек, которому я тихо говорю на ухо, что он будет арестован, если моментально не исчезнет, и впрямь исчезает, и бежит, охваченный страхом, много миль. Но следует помнить, что действие вещи или явления нельзя определять по звуку слова, приводящего человека в волнение, так же как и Crimen laesae majestatis[73] не определяется шумом, который он вызывает. Таково всегда действие мысли, и оно, по-видимому, подобно воздействию искры на порох.

Доказывая бытие некоторых вещей, следует остерегаться апелляций к совершенному существу. Ибо стоит, например, предположить, что бог создал материю мыслящей, как уже невозможно доказать, что бог находится вне материи.

Умы, не признающие мира вне нас, должно быть, странные существа; и так как обоснование любой мысли, по их мнению, находится в них самих, то самые необычайные связи идей для них всегда истинны. Мы называем людей безумными, если система их представлений не определяется последовательностью явлений и порядком окружающего нас мира. Поэтому тщательное наблюдение природы, а также и математика — вернейшие средства против безумия. Природа является, так сказать, поводьями, которые ведут наши мысли, чтобы они не отклонялись в сторону.

Для исследователей природы, по крайней мере для определенной группы их, небытие предмета равносильно невозможности воспринимать его путем ощущений.

...Внимательное наблюдение предметов внешнего мира легко ведет к исходной точке наблюдения, к нам самим. И наоборот, кто однажды понял природу своего сознания, тот приходит к наблюдению вещей вне нас. Будь внимательным, не воспринимай ничего бесплодно, соизмеряй и сравнивай — в этом основной закон философии.

Человеческой философией вообще называется философия отдельного, определенного человека, проверенная философией других людей, даже глупцов, согласно разумной оценке степени вероятности. Положения, принятые всеми людьми, являются истинными, а если они не истинны, то и истины не существует. Считать истинными другие положения часто заставляют нас заверения людей, авторитетных в данном деле, и каждый поверил бы в эти положения, окажись он в подобных же обстоятельствах. Коль скоро этих условий нет, возникает особая философия, а не та, что создана в «совете человечества»; даже суеверия являются местной философией, и они тоже подают свой голос.

Становиться мудрей — значит все более познавать возможные ошибки того инструмента, с помощью которого мы чувствуем и судим. Осмотрительность в суждениях — вот что следует рекомендовать сегодня всем и каждому.

Если бы каждые десять лет мы получали от каждого писателя философа хотя бы по одной бесспорной истине, то наш урожай был бы всегда достаточно обильным.

70

Ca ira, ca-ira, Каир. В каламбуре Лихтенберг осмеивает постепенное превращение революционных войн Франции (революционная песня Ca ira! — «Дело пойдет на лад!») в завоевательные войны (египетский поход Наполеона).

71

Довод против материалистов, выдвинутый господином Унцером... В еженедельнике «Врач», издававшемся в Гамбурге (1759—1764) Унцером, была помещена статья (т. IV), подробно развивавшая аргументы против механистического материализма. Ее заключение (стр. 288) перекликается с мыслями Лихтенберга: «Если дело обстоит именно так, то как же могло Оффре де Ламетри прийти в голову, что человек в целом, животное в целом, является исключительно машиной, и его сознание — машина? Как же может старик считаться тем же, чем он был в юности, если с той поры уже не осталось в нем ни одной части организма, не претерпевшей изменений? И как могут. изменившиеся части старческого организма считаться тем, что прежде состояло из совершенно иных частей?»

72

Фонтенель Бернар ле Бовье (1657—1757) — французский писатель и ученый, предшественник раннего французского просвещения, скептик и вольнодумец, защитник опытного знания.

73

Оскорбление величества (лат.).