Афоризмы

Возможно, собака перед сном или пьяный слон имеют идеи, которые были бы достойны магистра философии. Но для них они бесполезны и, благодаря их быстро возбудимым органам чувств, бесследно стираются.

Опыт — вот что важно, а не чтение и не слушание. Возникает ли идея в сознании через зрение или через слух — это огромная разница.

Principium indiscernibilium[94] можно толковать в расширенном смысле: ни одна вещь не остается неизменной даже две секунды, все изменяется в каждый момент.

...Все разрушается и находится в процессе разрушения.

Прежде, когда люди еще не научились понимать обычные явления материального мира, они объясняли это существованием духов. Теперь, когда связь этих явлений известна лучше, одно явление объясняется из другого, а духи, объяснить которых мы не в состоянии, становятся в конце концов богом и душой.

Душа, следовательно, и теперь еще остается каким-то привидением, ведущим свое призрачное существование в теле. Но не вытекает ли подобное рассуждение из ограниченности нашего ума? Разве то, что, по нашему мнению, не может возникнуть из вещей, нам известных, должно возникнуть из вещей иных, нам неизвестных? Такое рассуждение не только ложно, но и плоско...

В философии, а тем более в психологии, нам, как нельзя больше, подобают скромность и осмотрительность. Что такое материя по понятию психолога? Ее, возможно, и нет в природе. Психолог сам убивает материю, а затем утверждает, что она мертва.

Если душа проста, к чему такая тонкая структура мозга? Организм — машина[95], и он должен, следовательно, состоять из такого же материала, как и машина. Это служит доказательством, что механическое простирается в нас очень далеко, ибо даже внутренние части мозга построены столь искусно, что мы, вероятно, не понимаем и сотой доли их.

Каждое мгновение мы делаем что-то бессознательно. Наши навыки все более возрастают и, в конце концов, вероятно, человек будет выполнять все, ничего не сознавая, и превратится в мыслящее животное. Разумность приближает нас к животному состоянию.

Наша психология, в конце концов, придет к утонченному материализму[96] по мере того, как мы все более будем, с одной стороны, познавать материю, а с другой — преодолевать все возможные преграды в сознании.

С тех пор, как наукой угодно называть знание глупых чужих мнений, которые, вероятно, можно вывести из одной единственной формулы, следуя правилам совершенно механического искусства, с тех пор, как повсюду руководствуются модой, привычкой, авторитетом и выгодой, жизнь человеческая стала слишком короткой.

Когда людей станут учить не тому, что они должны думать, а тому, как они должны думать, то тогда исчезнут всякие недоразумения...

Сомнение должно быть не более, чем бдительностью, иначе оно может стать опасным.

Все тождественно самому себе, каждая часть представляет целое. Иногда я видел, как в одном часе отражалась вся моя жизнь.

Доктор танатологии[97].

Человек становится софистом и прибегает к ухищрениям там, где ему недостает основательных знаний. Следовательно, такими софистами становятся все, когда заходит речь о бессмертии души и загробной жизни. Здесь мы все рассуждаем беспочвенно. Материализм — это асимптота[98] психологии.

Весьма опасно, говорит Вольтер, быть правым в тех вопросах, в которых неправы великие мира сего.

Представления — это также и жизнь и мир.

Не ложь, а весьма тонкие неверные замечания — вот что задерживает процесс обнаружения истины.

Я не думаю, чтобы состояние, когда ходили на четвереньках[99], было для нас естественным; но что касается и нашей веры и нашего образа жизни, то я убежден, что мы находимся в настоящее время в состоянии весьма неестественном. Из различных инстинктов человека можно было бы, как из шахматных фигур, скомбинировать лучшую жизнь.

Существует очень немного и притом весьма простых вещей, о которых можно судить путем чувства. Все остальное — предрассудки и, угодничество.

Тот факт, что кому-нибудь (по крайней мере мне) часто снится, что я говорю с умершим о нем самом, как уже об умершем, объясняется, по-видимому, сходством мозговых полушарий, между собой, подобно тому, как раздваивается, изображение, если нажать на глаз. Во сне, мы, теряем разум, и скипетр выпадает из наших рук; мне часто снилось, что я ел вареное человеческое мясо. С точки зрения природы души сновидения — явление, достойное внимания крупного психолога...

Non vitae, sed scholae discimus[100] — прекрасное выражение Сенеки, которое подходит для нашего времени.

Каждая вещь имеет свою будничную и воскресную сторону.

Возможность заряжена стремлением к осуществлению, это искра в мире-порохе.

Полибий[101] различает причину (cause), предлог (pretence) и начало (begi

Уже между нашими чувствами происходит борьба: что неприятно одному из них, то в высшей степени приятно другому и часто полезно всему организму... Большинство наших лекарств людям не по вкусу.

Пока кто-либо устремляет взор в вечность и рассказывает мне о вещах, которых я там не вижу, я молчу, потому что ведь и он, в свою очередь, должен будет поверить моим прорицаниям. Но если мы обращаем взгляд на этот мир, то при различных мнениях прав кто-то один или же неправы оба. Мы все принесли клятву верности четырем силлогизмам[102] и обещали признавать верховную власть логики.

Можно не только превращать предметы материальные в потусторонние, но и предметы потусторонние сводить к материальным.

94

principium indiscernibilium (лат., точней: prinsipium identitatis indiscernibilium) — принцип неразличимого тождества. Принцип этот сформулирован философом Лейбницем. Согласно его учению, мир состоит из мельчайших частиц — монад, но не материальных, а духовных сущностей, которые индивидуальны и отличаются одна от другой. По мнению философа, в природе нет двух одинаковых существ или явлений. Если бы какая-нибудь монада имела одинаковое внутреннее содержание с другой, то они слились бы в одну и были бы неразличимы. Принцип неразличимости в «расширенном смысле» Лихтенберг толкует диалектически: все находится в непрерывном изменении и поэтому ничто не остается тождественным самому себе.

95

Если душа проста, к чему такая тонкая структура мозга? Организм — машина... Изречение выражает сомнения Лихтенберга в принципах механистического материализма, например, Ламетри, отрицавшего сложную специфику органической материи и объяснявшего сознание лишь законами механики (Ж. О. Ламетри. «Человек — машина», 1747 г.).

96

Наша психология в конце концов придет к утонченному материализму... Изречение направлено как против механистического материализма, так и против идеализма, отрицающего материальную основу мышления.

97

Танатология — неологизм комического характера, созданный Лихтенбергом. Танатос — бог смерти в мифологии древних греков. Неологизм по созвучию напоминает слово «теология». Выражение «доктор танатологии» направлено против духовенства и религиозных аскетических догм.

98

Асимптота (греч.) — В математике прямая линия, к которой неограниченно приближаются точки некоторой кривой по мере того, как эти точки удаляются в бесконечность. По мнению Лихтенберга, психология должна быть поставлена на материалистическую почву; однако сознание — особый вид высокоорганизованной материи. Это — кривая, точки которой «в бесконечности», т. е. в конечном итоге приближаются к асимптоте — материи, но не совпадают полностью с ней. Сознание не может быть полностью отождествлено с материей.

99

Я не думаю, чтобы состояние, когда ходили на четвереньках... Эти мысли перекликаются с письмом Вольтера к Руссо по поводу трактата «Рассуждение о науках и искусствах»; «...когда читаешь Ваше сочинение, то загораешься желанием ползать на четвереньках». Подобно Вольтеру, Лихтенберг видел в идеализации патриархального состояния у Руссо возврат к дикости, к животному состоянию человека (см. также изречение J 874, стр. 90—91). Убежденный сторонник прогресса, он не разделял консервативной утопии Руссо и полагал, как и Вольтер в позднем периоде своего творчества, например, в философской повести «Простак» (1767), что человек будущего должен соединить в себе непосредственность чувств и нравственную чистоту патриархального общества с цивилизованным состоянием общества современного.

100

Non vitae, sed scholae discimus (лат.) — «Учимся не для жизни, а для школы». Это ироническое изречение римского писателя Сенеки находится в его «Письмах» (106, 11) и образовано в противоположность известному латинскому афоризму: «Non scholae, sed vitae discimus» — «Учимся не для школы, а для жизни»,

101

Полибий — греческий историк (ок. 201 —120 г. до н. э.), автор «Всеобщей истории». Лихтенберг, очевидно, читал Полибия в английском переводе.

102

Четырем силлогизмам. Имеются в виду четыре основные фигуры силлогизма, дедуктивного умозаключения формальной логики. В данном случае «четыре силлогизма» — метафора, выражающая верность разуму в противоположность вере.